В ту ночь, когда мы неслись вперед в темноту, подгоняемые призраком свободы, я сделала ошибку: я оглянулась. Эдна никогда не оглядывалась. «Это не мое дело», — говорила она.
Лицо Эффи было жалким, и она казалась такой беспомощной и одинокой, что чувство вины пронзило меня. Моя любовь к Эдне была подобна обоюдоострому мечу, потому что она рождала во мне удивительные чувства, от которых я раньше старалась отворачиваться: чувства стыда и жалости. Но когда Эдна взяла меня за руку, я больше не думала об Эффи — я бросилась навстречу светлому будущему.
Под холмом земля стала очень неровной, и мы цеплялись друг за друга, пытаясь добраться до ближайшего дерева. Резкий настойчивый лай напоминал мне о вое койотов, которых я слушала лунными ночами в нашей хижине. Тогда рядом со мной был отец.
Собаки затихли, и я поняла, что следует поторопиться.
— Давай быстрее! — Я подсадила Эдну на нижнюю ветку и полезла за ней.
Ее тень нависала у меня над головой. Наконец она на животе переползла с ветки на стену.
— Не могу и на дюйм сдвинуться, моя жирная задница сразу перевесит, — со смехом сказала она.
Но она не шутила. Темнота и высота стены пугали меня.
— Держись, пока я не залезу, — велела я, садясь на толстую ветку.
Ноги мои терялись в черной бездне, и я могла думать только о девушках, прыгавших с Аш-Билдинга.
— Давай руку. — Я помогла Эдне встать на колени.
Она села радом и прижалась ко мне.
— От молитв нет никакого толка, но, наверное, сейчас пора помолиться. Даже если Бог нас забыл, — предложила она.
— Бог меня никогда не слушал, только дьявол.
— Тогда помолимся дьяволу. Он единственный, кто хочет, чтобы мы обе выжили.
Я не удержалась от улыбки:
— Нас найдут, прежде чем мы успеем хотя бы понюхать свободу.
— Ну, я готова. — Она сжала мою руку.
— На счет три. Раз, два, три…
Мы соскользнули в непроглядную тьму, расцепив руки. Удивительно, сколько картин может промелькнуть в голове за считаные мгновения: разбитое лицо моей матери, нежные черные глаза Ренцо, тетка Мария на коленях, близнецы, прихорашивающиеся у зеркала.
Удар о землю вышиб из меня все эти картинки. Я еле могла дышать. Хватая ртом воздух, я умудрилась сесть. Боль медленно ползла по правой ноге.
— Эдна? — Ее тихий темный силуэт привел меня в ужас, я вспомнила об огне и падавших из окна девушках, но тут она придушенно, нервно засмеялась.
— Я упала на спину, — и по лицу потекли слезы.
— Кончай смеяться. Помоги встать, — велела я.
Теплая кровь текла по ноге, но я ее почти не замечала. Мы сделали это! Мы перебрались через стену! И мы вместе. Я чувствовала запах сосновых иголок и слышала, как шумят на ветру высокие деревья.
— Господь милостив! Мы справились. — Эдна перекатилась на бок.
Звезды мигали в небе, и она вдруг поцеловала меня, прижав мои руки к земле. Поцелуй вышел медленный и нежный, как будто у нас в распоряжении было все время мира. Я бы вечно хотела жить в той счастливой минуте. Наконец Эдна отстранилась и встала, а потом помогла встать мне.
— Ты цела? — спросила она, обнимая меня за талию.
— Ногой о камень ударилась.
— Очень больно?
— Нет, — соврала я, обхватила ее за плечо и потащила за собой бесполезную ногу. Мы ковыляли по корням и камням, а в ботинке у меня хлюпала кровь.
Время как будто остановилось. Мы прошли всего ничего, и сзади опять залаяли собаки. Меня охватил ужас. При каждом шаге нога моя горела, будто в рану втирали соль. Я снова вспомнила койотов, спокойное ясное лицо отца, освещенное луной. Он поднимал ружье и стрелял в темноту. Толку от этого не было. К утру от наших куриц оставались только перья. Папа, папа, даже ты с ними не справился!
— Тебе придется идти без меня. — Я отпустила Эдну и встала, опираясь на одну ногу. — Что толку, если нас обеих поймают.
— Я тебя не брошу, — сказала она, но по ее голосу я поняла, что бросит.
— Слабые всегда проигрывают, помнишь?
— Ты не слабая, ты просто ранена.
— Это то же самое. Беги! Скорее! Я их заболтаю на какое-то время. Если ты поторопишься, сможешь сбежать.
В темноте не было видно выражения лица Эдны, когда она заключила меня в объятия. Мне нравится думать, что на ее лице были написаны печаль и благодарность.
— Я тебя никогда не забуду, Мэйбл Уинтер. Обещай найти меня, когда выберешься из этого ада.
Мое фальшивое имя повисло в воздухе.
— Обязательно, — пообещала я.
Учитывая все, через что мне пришлось пройти, глупо было утверждать, что уход Эдны причинил мне больше всего боли. Я знала, что никогда не найду ее в этом невозможном мире, а она никогда не найдет меня в паутине моей лжи. Пожав мне на прощание руку, она исчезла в лесу. Треск веток под ногами и ее тяжелое дыхание скоро затихли, а приближающийся лай собак становился все громче. Между деревьев мерцали звезды. Через несколько секунд меня окружили рычащие дворняги. Подошел человек, приказал им отойти, дернул за ошейники. Они, протестующе скуля, подчинились. Псы казались настолько же наглыми, как и двое мужчин в форме, которые высоко подняли фонари, заливая меня светом. Один был низенький и толстый, другой — высокий, широкоплечий и властный. Низенький схватил меня за руку, и на лице его отразилось отвращение.
— А где другая? — спросил он.
Изо рта у него несло так, что я отвернулась. Он дернул меня за руку, и мне захотелось плюнуть ему в лицо. По крайней мере, с высоты своего роста я могла смотреть ему в глаза.
— Упала, — ответила я. — Слишком близко к камням у реки. Она ранена.
— Там сорок футов, — сказал второй. — Два года назад одна девица выпрыгнула и сломала девятнадцать костей. Из больницы так и не вышла.
Именно эту историю я читала в газете, притулившись на табуретке у печки в квартире Кашоли. Как этот дурак полицейский не понял, что я ее пересказываю? Наверное, думал, что я вовсе читать не умею?
— Эй ты! Покажи, что там у тебя. — Тот, что держал меня за руку, толкнул меня, и я упала на колени, задыхаясь от боли. Он повыше поднял свой фонарь, а второй задрал промокшее от крови платье, открывая разорванные панталоны.
Глубокая рваная рана зияла на моей голени.
— О чем ты вообще думала, а? Ну и поделом тебе. — Он сплюнул, и плевок мягко шлепнулся на землю. — Где там твоя подружка? — Он рывком поднял меня на ноги.
— Наверное, там, у стены, где камни лежат.
Из тени донесся третий голос:
— Вы оба идите. А я с этой посижу, пока вы не вернетесь.
Я сумела разглядеть только силуэт мужчины, который гладил по голове одну из собак.
— Что, неохота на кровищу смотреть? — рассмеялся низенький.
Человек в темноте молчал, и было что-то пугающее в его молчании.
Высокий резко свистнул, и собаки кинулись вперед с громким лаем. Полицейские побежали за ними, топая тяжелыми сапогами. Свет пропал вдали, и я осталась в темноте.
Я бы все отдала, лишь бы нога меня слушалась. Я чувствовала, что человек в темноте ничего хорошего не сулит. Мужчины, которые прячут свои лица, никогда не делают ничего хорошего. Я шевельнулась. Треснула веточка, и он схватил меня за руки. Я в ужасе застыла. Мне показалось, он хочет удержать меня на месте, но он швырнул меня на землю и поставил ногу мне на грудь. Я взмолилась про себя, чтобы больше ничего не случилось. Я готова была лежать и терпеть этот сапог на груди. Но он убрал ногу и опустился рядом со мной на колени. Мне показалось, что на меня набросился стервятник. Это была не страсть и даже не извращенное желание — просто власть, которую он имел надо мной, и он знал об этом.
Я пыталась дергаться, но он перевернул меня и прижал мою голову к земле. Узловатый сучок впился в щеку. Дыхание его было влажным и отдавало табаком, звуков он никаких не издавал, слышалось только его частое дыхание. В живот вжимался камень. Я прислушивалась к пульсирующей боли в ноге, чтобы не замечать горячей боли между ног. Отвращение и злость наделили его такой яростью, что я чувствовала себя врагом, которого он ждал долгие годы.
