Теперь я сидела с ней за обедом и в часовне, но ничего не говорила, потому что не хотела быть слишком откровенной. Мне нужно было, чтобы она поверила в мое прощение.
В конце мая за обедом сестра Гертруда огласила список девушек, которые отправлялись на ферму. Она радостно объявила, что на будущей неделе приедет повозка, которая отвезет двадцать пять девушек в Вальхаллу. Я задержала дыхание. Крутые яйца и шпинат стыли на тарелке. Поскольку погода потеплела, теперь нам дозволялось ежедневно выходить на воздух: в отгороженный двор за часовней — грязный квадрат, заросший сорняками и заваленный камнями. Небо едва виднелось над высокими стенами и крутыми крышами. Мне казалось благословением просто посмотреть на горизонт и пройтись по траве. Побег представлялся чудом. Но Мэйбл пришлось бы бежать тоже, иначе мой план не сработает.
Имена назывались намеренно медленно. Улыбка превосходства на лице сестры Гертруды только разжигала мой гнев — ей нравилось нас мучить. Послышалось имя Мэйбл, и я вздохнула с облегчением. Но тут монахиня сказала:
— На этом все. Доедайте и идите в часовню. — И вышла из комнаты.
Меня она не назвала. Жар бросился мне в лицо, даже уши зачесались. Мэйбл раскаялась ничуть не больше меня. Сестра Гертруда сделала это нарочно, чтобы настроить нас друг против друга. Я доела свою порцию, кусая щеку изнутри, и решила обратить ее тактику против нее самой.
Задержавшись дольше остальных, я подошла к сестре Агнес, которая следила за тем, чтобы все шли в нужную сторону. Она не забыла об украденном ключе и, когда я подошла, выпятила пухлую грудь и всплеснула руками, как готовая напасть птица.
— Иди, — велела она. — Держись вместе со всеми.
Я встала рядом с ней, отметив, что я сильно выросла после прихода сюда.
— Я хочу поговорить с сестрой Гертрудой.
— Не тебе такое просить. — Сестра Агнес пригладила свой хабит.
— У меня есть важные сведения о настоящем имени Мэйбл.
Я с удовольствием увидела ошеломление на лице сестры Агнес. Она открыла рот, затем закрыла и встряхнула меня за плечи.
— А ну за работу. Нечего тут…
Я сделала, как было сказано, но не прошло и часа, как сестра Мария пришла за мной в прачечную. Она сообщила, что сестра Гертруда хочет видеть меня немедленно. Я посмотрела на Мэйбл, и та взглядом проводила меня до дверей.
Мы прошли через небольшой коридорчик в комнату в центре дома, где много месяцев назад Герберт Ротман назвался моим отцом. Лампа на столе все так же проливала лужицу света на блестящее дерево. Сестра Гертруда сидела, упершись руками в столешницу и наклонившись вперед. Лицо ее было напряженным и бескровным, белая кожа и черный хабит в этой бесцветной комнате делали монахиню похожей на собственную фотокарточку. Только яркие синие глаза позволяли предположить, что она живая.
Я услышала, как сестра Мария тихо сделала шаг назад, как закрылась дверь. Я уставилась на фигурку Христа на столе. Его открытые ладони и добрые глаза обманывали не хуже, чем вид сестры Гертруды.
Он не изгонял демонов из падших девушек в этом заведении. Насколько я могла понять, их питал дьявол.
— Я слышала, что у тебя есть для меня сведения, — голос сестры Гертруды звучал на октаву выше, чем обычно.
Я постаралась говорить спокойнее:
— Пока нет, но они появятся, если вы отправите меня на ферму вместе с Мэйбл.
Смех щелкнул бичом:
— Почему ты считаешь, что вправе что-то от меня требовать?
Ход был опасный: сестра Гертруда могла снова бросить меня в яму. Я чуть расставила ноги, чтобы почувствовать себя увереннее.
— Я знаю, что полицию интересует настоящее имя Мэйбл. Я сама это слышала. Если вы дадите мне время, я это узнаю.
Выяснив настоящее имя Мэйбл, я собиралась сказать сестре Гертруде, что выдам его только полиции. Им же я скажу, кто я такая, и, прежде чем назову им имя, потребую немедленно связаться с моим отцом. Предать Мэйбл я была готова в любое мгновение.
Сестра Гертруда откинулась на спинку кресла, будто изучая, достойна ли я этой задачи.
— Девушки попадают сюда за то, что идут по кривой дорожке к пьянству или проституции… или уже прошли по ней. У Мэйбл нет никаких причин скрывать свое имя, кроме одной — если она совершила преступление куда более серьезное. Зная эту девицу, я бы не удивилась, что это так. — По паузам в ее речи, по тому, как она напирала на слова, я поняла, что сестра Гертруда пытается заронить в меня страх. — Мне не нравится, что она попала сюда за преступление, о котором я ничего не знаю. Это опасно для нас всех. Узнать ее настоящее имя — твой долг. Мы еще неделю не поедем на ферму. Я уверена, что тебе хватит этого времени.
Я не представляла, как мне узнать настоящее имя Мэйбл. И уж точно не смогла бы выяснить это за неделю.
— Я не буду этого делать, если вы не отправите меня на ферму.
Уголок рта сестры Гертруды дернулся, и мое сердце подпрыгнуло. Я смотрела на мраморного Иисуса. Глаза у него были такие же ледяные, как и у той женщины, что сидела передо мной.
— Сестра Агнес! — позвала сестра Гертруда, вставая и беря с полки лампу.
Сестра Агнес появилась быстро, как хорошо обученная собака, взяла лампу у сестры Гертруды, другой рукой ухватила меня за предплечье и потащила из комнаты и далее по коридору. Когда мы миновали дверь в прачечную, ноги у меня ослабли.
— Вы не можете снова отправить меня в яму! — крикнула я. — Я заболею, и вам придется звать врача и объясняться перед ним. Я слишком слаба для ямы!
Ответом мне было рычание. Ноги подгибались. Сестра Агнес открыла дверь подвала, дернула меня за руку и потащила вниз как тряпичную куклу. Мои туфли гулко стучали о ступени. Она дотащила меня до конца коридора, вынула из кармана кольцо с ключами и ткнула мне в лицо:
— Я теперь все с собой ношу, спасибо вам троим, — Сестра Агнес поставила лампу на пол и отодвинула засов. — Вперед! Там теперь не так холодно, не зима. — Она втолкнула меня внутрь и с лязгом задвинула засов.
Тьма поглотила меня. Шаги сестры Агнес затихли вдалеке, и я услышала, как мерно капает на каменный пол вода. Знакомая тяжесть сжала грудь, я опустилась на пол и закрыла лицо руками. Врач не вылечил меня, а просто на время приглушил симптомы.
Я не стала забиваться в угол или сворачиваться калачиком. Вместо этого расстегнула платье, стащила его через голову, вылезла из панталон и легла голой спиной на холодный пол. Я вспомнила мамину спину в тот день, когда она раздевалась передо мной. Мне нужна была мама. Я покусала щеку изнутри и сплюнула кровь в ладонь. Я не могла вспомнить пальцы отца на своем запястье, неровности маминых шрамов или па танцующей Луэллы. Эти воспоминания больше не держали меня.
Закрыв глаза, я думала о последней карте, которую вытащила из колоды. Вот она, правда. Я начала вызывать в своей памяти льва, который приходил ко мне в снах. Потом быка, орла и человека. Я поставила их по четырем углам, дала им крылья и глаза и заставила петь «О Господь Всемогущий». Сама я оказалась в центре — обнаженная женщина с жезлами. С моих губ капала кровавая слюна.
Потом я замерзла, встала и оделась. В какой-то момент открылась дверь и на полу оказался поднос с хлебом и водой. Я поела, не отпуская танцующих по углам созданий. Они убирали тяжесть из моей груди, и под их настороженными взглядами я могла есть и спать.
Прошло не больше дня или двух, и за мной пришла сестра Агнес. Она стояла в дверях с фонарем, тени плясали на ее лице, и она потащила меня из подвала и из здания на яркий солнечный свет. Я не понимала, что происходит. Полицейский с толстой красной шеей, выглядывавшей из тесного воротничка, как перетянутая колбаса, взял меня за руку и усадил в черный фургон. Я села рядом с Тесс, костлявой девочкой, которую знала только по имени. Другие девушки теснились вокруг. Полицейский захлопнул дверь. Двигатель закашлял, и фургон тронулся с места.
— Осторожнее! — пихнула меня Тесс, и я вцепилась в скамью, чтобы не врезаться в нее, когда фургон внезапно остановится.
