Палмер сдержал улыбку. Он еще ни разу не видел, чтобы она раскаивалась. И по его твердому убеждению, лишь немногих она удостаивала этой привилегии.
– Да, вы могли бы,– сказал он каким-то деревянным голосом.
– Но честно говоря, мне и в голову не приходило, что Бернс мог это затеять, не согласовав предварительно с вами.
– Ну вообще-то я сам сказал ему об этом,– признался Палмер.
– Я думала…
– Был такой разговор сегодня ночью, вернее, после двух утра, когда мы оба уже основательно напились,– объяснил Палмер.– То есть я просто упомянул про Пенемюнде. Теперь вижу, что мне надо быть особенно осторожным с Бернсом. Одно лишнее слово, и вся нью-йоркская «Стар» обрушится на мою голову.
– А вы не думали о том,– спросила Вирджиния, все еще глядя в коктейль и не начиная пить,– что, если бы он попробовал поделиться с вами своей идеей, вы удержали бы его от этого?
– Конечно.
– Тогда просто удачно, что вы…– Она замолчала и посмотрела на Палмера, ставя свой бокал на столик рядом с креслом. Без подсвета снизу ее глаза выглядели еще более темными и глубокими. Казалось, она наблюдает за ним из двух пещер.– Я полагаю,– поправилась она,– я должна была сначала спросить вас, как, по-вашему, поможет ли делу статья в «Стар». Мне кажется, вы не придаете этому большого значения.
– Личная реклама не может помочь в борьбе со сберегательными банками. Какая, к черту, разница, был я в Пенемюнде или в Тимбукту во время войны?
– Это помогает создать образ.
Палмер скорчил гримасу:
– Скажите что-нибудь попроще!
– У нас, газетчиков, свой жаргон,– сказала она, снова взяв бокал.– Но создать образ – это все-таки кое-что значит. У общественности сложилось представление о вас, то есть у той части общественности, которая знает о вашем существовании. После того как статья появится в «Стар», вы станете еще более известным. Представление о вас будет более детальным, а детали будут положительными: человек действия, умный, с сильным характером, человек, твердо стоящий на ногах.
– Вы считаете такой образ верным?
Едва спросив, Палмер тут же пожалел, что нельзя взять назад вопрос и похоронить его навеки.
Он уже сознавал, что в его отношениях с Вирджинией Клэри что-то изменилось, и, вероятно, навсегда. Это произошло на приеме, когда они танцевали, и потом, когда возвращались домой. И перемена, как сейчас понял Палмер, была в ней.
В наступившей на какой-то момент тишине, боясь взглянуть Вирджинии в лицо, Палмер вдруг совершенно отчетливо осознал, что они всегда интересовались друг другом. Это, впрочем, было вполне естественно, поскольку она работала непосредственно под его началом. Тем не менее в тот вечер, когда они обедали у Шрафта, Палмер ясно почувствовал, что к концу обеда интерес Вирджинии к нему охладел. Остались только служебные отношения, впрочем очень хорошие. А после вчерашней ночи этот холодок растаял. И было трудно делать вид, что ничего не замечаешь. Это худшая сторона человеческих отношений, думал он. Невозможно долго игнорировать подобного рода заинтересованность и сохранять деловую беспристрастность. Стоит лишь откликнуться на теплое отношение, и ты тут же обнаруживаешь, что совершил непоправимую ошибку. Например, зачем ему понадобилось задавать вопрос о верности образа?
– Это верный образ,– наконец ответила Вирджиния таким серьезным голосом, что Палмер вынужден был взглянуть на нее. Она сидела, слегка откинувшись назад, и ее глаза больше не наблюдали за ним из глубоких пещер. Свет, падающий с потолка, смягчал очертания ее высоких скул.
– Это верный образ,– повторила она,– образ человека по имени Вудс Палмер-младший, каким я его увидела.
– Шизофреника мистера Палмера?
Она покачала головой: – Сложного мистера Палмера.– Она вздохнула и отпила немного из своего бокала.– Очень крепко,– заметила она. Потом отпила еще.– Очень хорошее виски.
– Еще бы!
– Имея в виду, что на те деньги, которые мы платим Маку,– сказала она,– он может позволить себе покупать самое лучшее. Палмер встал.
– Он должен был явиться в пять тридцать.– Палмер оглянулся, ища телефон, обнаружил его и набрал номер.
– Кстати,– сказала Вирджиния,– мне кажется, Мак представляет импортера этой марки и, вероятно, получает виски бесплатно.
Палмер услышал голос телефонистки.
– Мистер Бернс у себя? – спросил он.– Это мистер Палмер.– Он выслушал, поблагодарил и повесил трубку.– Я думал, телефонистки на коммутаторе умеют лучше врать.
– Он ушел на очень важное заседание? – предположила Вирджиния.
– И когда позвонит, она передаст ему мою телефонограмму,– закончил Палмер,– она, впрочем, не знает, какую.
– Что-нибудь очень внушительное?
– Из нескольких букв.
Она усмехнулась и отпила немного виски.
– Мне казалось, вы с ним отлично уживаетесь. Просто на редкость, принимая во внимание ваш и его характеры.
– У нас все в порядке.
– Вот как? Все в порядке?
– А надо больше?
Она подняла бокал в вытянутой руке и улыбнулась, кажется бокалу.– Вы заслуживаете какой-нибудь медали, как самый хитрый из всех мастеров беседы к востоку от Миссисипи. Вот уже дважды вы сумели увернуться, чтобы не услышать того, что я о вас думаю.
– А надо было выслушать?
– Почему бы и нет?
– А почему да?
– Я первая спросила.– Она отпила немного виски.– Дело в том, что я по натуре навязчива в своих оценках. И если объект моего внимания не проявляет к ним интереса, это действует на меня, как зажженная спичка на бензин. Я горю желанием высказать свое мнение. Просто жажду этого.
Палмер смущенно заерзал в своем кресле.
– Ну, я как-никак джентльмен, и мне невыносима мысль о том, что я причиняю вам страдания. И все же я хотел бы знать, почему вам это так необходимо?
– Мне кажется,– сказала она, как бы размышляя вслух,– по той же причине, по какой вы не любите высказываться.
– Разве я отказываюсь?
– Вы не хотите связывать себя.
– Это верно в какой-то мере.
– А я чувствую себя связанной, пока не поставлю каждого в известность о моем к нему совершенно определенном отношении.
– Каждого?
– Каждого, кто имеет для меня значение.
Палмер кивнул и отпил большой глоток виски. Через секунду ему удалось преодолеть странное чувство головокружения, вызванное ее словами. В конце концов, сказал он себе, многие имеют для нее значение. Я, например, как ее босс. В этом нет ничего особенного.
Он отпил еще глоток, поставил бокал и подошел к двери, выходящей на балкон. Он был расположен несколько под углом к зданию, как и все балконы этого дома, чтобы с каждого из них открывался вид на реку. Палмер смотрел на воду, быстро темнеющую в этот вечерний час, и на мерцание отраженных в ней и как бы уходящих в бесконечность огней моста Куинсборо. Позади звякнул о стекло кусочек льда. Секундой позже Палмер услышал, как она поставила бокал. И вот она уже у окна рядом с ним.
– Этот вид можно сделать еще красивее,– сказала она.
– Как?
– Сейчас покажу.
Она отошла, и через секунду свет в комнате погас, и она снова была рядом с ним у окна.
– Теперь, когда свет не мешает,– сказала она,– все стало гораздо яснее. Чуть позже погаснет последний солнечный луч и на небе останется только зарево заката. Если повезет, мы увидим на реке пароход. Настоящий пароход, а не баржу или буксир. Если было бы теплее, мы могли бы наблюдать за ними с балкона.
Со своей вечной привычкой анализировать, что, впрочем, помогло ему стать хорошим банкиром, Палмер поймал себя на мысли: откуда она все это знает – про вид из окна Мака Бернса. И неожиданно для себя услышал, как задает этот вопрос.
– Часто бывали здесь раньше?
– Не часто. Просто была раньше.
– Я и не представлял, что вы знали Бернса лично, до того как пришли работать в ЮБТК.
– Знала. Многие газетчики знают его.
– Могу поверить.
– Он проводит здесь свои личные инструктажи для Вика Калхэйна. Это традиция. Все собрания неофициальны и не подлежат оглашению.
– Понимаю.
Она повернулась, чтобы взглянуть на него:
– Понимаете?
– Конечно.
– Разумеется,– продолжала она, отвечая на невысказанный вопрос Палмера,– в этих случаях я не могла долго любоваться рекой. Но у двух-трех моих друзей квартиры с видом на реку. К тому же и сама я живу всего через квартал отсюда. По вечерам здесь приятно гулять. Я имею возможность любоваться этим видом круглый год.
– Это… э-э… хорошо.
– Удивительно,– вдруг сказала она,– я часто не могу понять – удовлетворены ли вы моим ответом или же вам просто до смерти скучно. Что за лицо!
– Безмолвное и непроницаемое.
– Идеальное лицо банкира… или игрока.
Палмер кивнул. Потом спросил: – Боже мой, где же Бернс?
– Он скоро будет.
