– Он скоро будет.
– Вы что… вместе с ним запланировали эту сцену? – спросил Палмер.– Живописный вид, крепкие напитки с целью умаслить босса и смягчить выговор?
– У меня создалось впечатление, что напитки готовили вы.
– Да, правда. Я забыл.
– Мне бы еще выпить. Думаю, и вам не мешает.
Палмер направился к бару. Неяркого света с улицы ему едва хватало, чтобы ориентироваться. Он уточнил: – Мне больше не нужно, но тем не менее я еще выпью.
– Поскольку джентльмен не допустит, чтобы леди пила одна.
– Поскольку я не джентльмен, а вы не леди,– сказал он, готовя новую порцию коктейлей.– Я банкир, а вы мой помощник по связям с общественностью.– Он подал ей бокал и пошел к телефону.– Будьте добры, включите свет. Я совершенно не вижу диска.
– Не собираетесь ли вы отправить Маку еще одну телефонограмму?
– Я,– он положил трубку на место,– я думаю – нет.– Он вернулся к окну.– Смотрите, пароход! – сказал он.
– Это что, грузовой? Посмотрите, какой огромный! Зазвонил телефон. Вирджиния сразу же сняла трубку. – Квартира мистера Бернса,– произнесла она.– Ты, подлый тип, куда ты пропал?
– Дайте-ка мне,– попросил Палмер. Она удержала его, положив руку ему на грудь.– В Уолдорфе? Мак, серьезно. Тебе полагалось быть здесь час назад.– Слушая, она легонько коснулась рукой лацкана пиджака Палмера и стряхнула что-то.
– Девять тридцать! – воскликнула она.– Что, по твоему, мы должны делать до того? Сидеть здесь и обсуждать банковские операции?
– Дайте трубку,– сказал Палмер.
Она потрясла головой.– Думаю, что и я имею право сердиться – сказала она в трубку,– хотя это ничто по сравнению с негодованием мистера Палмера.– Ее рука мягко надавила на грудь Палмера.– Что за вздор,– сказала она в трубку.– Мы просто пойдем домой. Но он требует, чтобы ты был у него завтра в девять утра, даже если тебе так и не придется лечь спать, чтобы явиться к нему вовремя.
Палмер взял ее руку, отвел от себя и, удерживая ее у бедра Вирджинии, потянулся к телефону.– Секундочку, он хочет поговорить с тобой,– сказала Вирджиния.
– Почему такая задержка? – спросил Палмер, изо всех сил сдерживая себя.
– Вуди, миленький,– начал Бернс тем тоном, который газета «Нью-Йоркер» назвала «жалобным воем муэдзина».– Я так расстроен, что у меня просто сосет под ложечкой. Тут сейчас трое парней, от которых зависит моя важнейшая сделка. Мы проводим абсолютно закрытое совещание начистоту по вопросу об изменении некоторых важнейших расценок. Я просто заскочил в другую комнату, чтобы позвонить вам. Но честно, Вуди, я приду самое позднее к 9.30.
– Меня устраивает завтра в 9 утра, – холодно сказал Палмер.
– Тогда и побеседуем. Вы мне объясните, какая из сделок важнее, чем операции «Юнайтед бэнк».– Он медленно опустил трубку на рычаг.
– 20° ниже нуля на телефонной линии,– пробормотала Вирджиния.
– Черт бы его побрал! Но главное, я не верю ему. Почему бы это?
– Потому что у Мака есть привычка врать. Сейчас он, может быть, и не врал. Но вы правы, когда сомневаетесь.
Они немного постояли, задумавшись. Вдруг Палмер осознал, что держит ее за руку.
Он начал было разжимать пальцы, но тут же испугался, что движение слишком явное.
– Ладно,– услыхал он.– Можете отпустить мою руку.
– Что?
Она повернулась, чтобы лучше видеть его в сгущающихся сумерках.
– Ничего,– сказала она, шагнув к окну и тем самым освободив свою руку.– Ничего.
Он наблюдал за смутными очертаниями ее силуэта на фоне вечернего неба. Сумерки, мерцающие слабым светом, сделали ее выше, чем когда она стояла рядом с ним. Он подошел к ней.
– Вы должны понять,– сказал он, глядя не на нее, а в окно,– что чикагцам не хватает светского лоска.
– Мне кажется, им многого не хватает.
– Например?..
Он услышал ее медленный вдох.– Сердца,– наконец произнесла она.
– Нам отпущена обычная норма.
– Не более. Но некоторые из вас, кажется, не ощущают и этого.
– Вы так считаете потому, что я был холоден с Бернсом?
– Вовсе нет.– Она наклонилась вперед, ее высокий лоб прислонился к оконному стеклу.– Иногда я думаю, что вы таким и должны быть, чтобы добиться успеха в Нью-Йорке.
– Теперь я уже совершенно ничего не понимаю.
– Посмотрите на реку,– сказала она.– Все так и сверкает. Темные, быстрые, скрытые течения, коварные подводные камни и неведомые извилистые проходы между ними. Временами мне кажется, что вы можете преуспеть в этом городе, лишь обладая холодным бронированным сердцем.
– Я давно не видел своих рентгеновских снимков, но…
Долгое время оба молчали.
– Зато я вижу,– наконец сказала она.– Внутри вас какая-то смесь разных людей. Получается нечто вроде двойной экспозиции. Там есть горячий человек и холодный.
– В каждом так.
– Правда?
– Думаю, да.– Он слегка повернулся к ней и с удивлением увидел, что она пристально за ним наблюдает.– Горячий человек вовлекает тебя в беду. Холодный помогает из нее выбраться.
– В беду?
Он сделал неопределенный жест:
– Осложнения. Противоречия. Затруднения.
– Это не беда,– мягко возразила она,– это просто жизнь.
– Если вы правы, то жизнь – препротивная штука.
– Так и есть.
– Беспорядочная,– добавил он.
– Очень.
– Весьма унылая.
– Всегда.
– Трудно поверить,– сказал он.– Это… это…– Он опять сделал неопределенный жест и ощутил, что в темноте коснулся ее руки. Затем почувствовал, как ее пальцы взяли его руку.
– Обескураживающая,– сказала она.
«Должен я держать ее руку или отпустить? Отпустить ее быстро, будто горячую картошку, или сделать это медленно? Тем двоим внутри меня ничего на ум не приходит, но самое интересное, что ум здесь ни при чем»,– подумал Палмер.
– В это тоже трудно поверить,– сказал он вслух.
– Вы не легко поддаетесь эмоциям, не так ли?
– Вообще никогда не поддаюсь,– поправил он ее.
– Неужели никогда?
Он негромко рассмеялся: – Я очень сожалел о тех редких случаях, когда это со мной приключалось.
– Это ужасно.
Даже в темноте он увидел, что она повернулась и взглянула ему прямо в лицо. Огни моста за окном зажгли в ее глазах маленькие искорки.
– Может быть. Но это правда.
– Такого убийственного признания мне еще никогда не приходилось слышать.
– Меня вообще-то в любое время трудно назвать весельчаком. А сейчас я, наверно, в своей наихудшей форме. Не люблю, чтобы надо мной кто-нибудь стоял, тем более Мак Бернс.
– А что вы любите? – неожиданно спросила она.
– Мир и покой. Порядок.
Она кивнула. «Чудесно, спокойно и тихо в могиле, но думаю, вас там никто не обнимет»,– процитировала она.
Он вздохнул.
– Сегодня целый день меня изводят штампами. А теперь еще и вы цитируете Марвелла.
– Для меня это никогда не было штампом.
Он услышал, что ее обычный низкий голос стал еще ниже, и понял, что был жесток.
– Я не хотел…
– Знаю,– успокоила она его.– Но что бы ни имел в виду Марвелл, я думала именно так.– Она глубоко вздохнула:– Я процитировала это в наставление вам, а не себе.
Он почувствовал слабую дрожь ее руки.
– Не мое дело читать наставления. По идее я должна выслушивать их, не так ли?
– Завтра. В девять утра.– Он слегка сжал ее руку.– Вы будете там для украшения. Кому я действительно собираюсь читать наставление, так это Бернсу.
– Спасибо.– Она минуту помедлила.– Вы всегда так педантичны в обращении с людьми? Вроде первоклассного шахматиста, точно знающего ход каждой фигуры на шахматной доске?
– Не всегда.
– Лишь в том случае, когда удается избежать эмоций?– спросила она, как бы поддразнивая.
Он почти отбросил от себя ее руку.
– Хватит,– резко сказал он.– Вы пытаетесь использовать свое женское обаяние.
– Да.
– Вот уже несколько минут.
– Простите.– Она отошла от него.– Уже поздно. Пошли по домам.
В комнате было темно, а город за окном казался очень далеким. Его охватило острое чувство одиночества. Она касалась только его руки, но, когда отошла, он почувствовал себя совершенно покинутым. И вот теперь они уходят.
– Нет,– сказал он.– Простите меня. Это говорил холодный человек.
Она не двинулась, не моргнув глазом.
– А что говорит горячий человек?
– Он…– Палмер почувствовал, как его горло странно сжалось.– Он не…– Он кашлянул, но спазм не проходил.– Он не г-говорит,– услышал он и едва узнал свой голос. Эти слова, которые он с трудом, заикаясь, выговорил, казалось, еще сильнее сжали ему горло. Он на мгновение закрыл глаза и сосредоточился.– Он не говорит,– удалось ему повторить.
– Никогда?
– Кажется, что он…– Палмер замолчал и сделал трудный глубокий вдох. Напряжение в горле как будто распространилось и на легкие: ему с трудом удалось набрать достаточно воздуха. Он медленно открыл глаза, выпрямился, как бы подбираясь, сделал еще один судорожный вдох и быстро добавил:– К-кажется, он ум-м-ер.
