– Какие?
– То, что это моя первая измена и что ты тоже не очень крупный специалист в таких вопросах.
Она скорчила гримасу и вернула ему сигарету.
– Вы, банкиры, всегда спешите поставить точку над «i».
– Конечно.
– Но ты должен признать,– задумчиво произнесла она,– что мы оба блестяще исполнили свои роли. А теперь что?..– Она замолчала и нахмурилась, думая о чем-то.
Он выдохнул дым на свои ноги.– Я все еще жажду произнести речь,– сказал он.– Я не могу найти для нее слов, но чувствую необходимость высказаться.
– Что за речь?
– О том, что произошло.
– Я не нуждаюсь в речах.
– Зато я нуждаюсь,– настаивал он.– Ты можешь подождать?
– Сколько угодно.
– Хорошо.– Он погасил сигарету и, лежа на спине, сполз еще ниже, его голова оказалась на матраце.
– Пожалуйста, не спи,– попросила она.
– Не буду.
– Кажется, ты вот-вот заснешь. Сейчас ты такой слабый, ленивый и пассивный.
– Не я, а мой лучший кусок.
– Ужасно смешно!
– Я просто думаю, и все тут,– заверил он ее.
– От дурных привычек трудно избавиться.– Она повернулась на бок, чтобы наблюдать за ним.– Ты не думаешь,– сказала она,– ты мучаешься.
– Совсем нет.
– Чувство вины закрадывается в тебя.
– Нет еще.
– Скоро начнет.
– Думаю, да,– согласился он.– Это всегда так?
– Да.
Он открыл глаза.– Правда?
– Да.
– А почему ты должна чувствовать себя виноватой? – спросил он.
– Причин много.
Он посмотрел на нее и обнаружил, что лежит так низко, что ее голова оказалась выше его собственной. Он смотрел, как поднимаются и опускаются ее груди. Слабое колебание покачивало коричневато-розовые соски. Он медленно протянул руку и дотронулся до одного из них. Сосок набух под его пальцами.
– Мы всегда можем заняться размышлениями позже,– сказала она.
Он резким движением прижал ладони к ее груди и почувствовал, как их теплая мягкость вслед за твердыми сосками потянулась к его пальцам. Она придвинулась.
– Умер тот, холодный, человек, а не горячий,– прошептала она ему на ухо.
Его руки скользнули вдоль ее тела, и снова, судорожно хватая ртом воздух, он начал тонуть в пряном таинственном море ее тела.
Когда Палмер проснулся, светящиеся стрелки часов показывали 9.30. Он повернулся, чтобы дотронуться до Вирджинии, но не нашел никого рядом с собой.
Усевшись на постели, он осмотрел темную комнату. И тут же услышал, что где-то в квартире выключили душ; минутой позже раздался резкий шорох раздвижной двери; судя по звуку, это была дверь душевой. Он перебросил ноги через край кровати и встал. И тут же снова сел.
Криво усмехаясь, он снова начал подниматься, на этот раз гораздо медленнее, чувствуя, как длинный мягкий наплыв боли охватил мышцы бедер и спины. Он оглянулся, ища трусы, обнаружил их под черной комбинацией и надел. Потом, пройдя босиком в гостиную, он нашел ванную комнату и постучал в дверь.
– Ты в приличном виде?
– Всегда.
Он открыл дверь и остановился, любуясь ее телом, пока она вытиралась. В слабом освещении спальни она казалась мягкой и податливой – плавные линии, округлые выпуклости. Здесь же, при ярком свете люминесцентных ламп он увидел тонкие борозды ребер и игру мускулов на ее предплечьях и икрах.
– Я бы хотела запрятать твой взгляд в бутылку,– сказала она, на мгновение перестав вытираться.– Мне хотелось бы закупорить эту бутылку и открывать ее только в тех случаях, когда мне будет нужна моральная поддержка.
– В моей поддержке нет ничего морального.
– Вот именно.– Она кончила вытирать ноги и выпрямилась.– Немного поздно спрашивать,– продолжала она,– но, кажется, я тебе нравлюсь.
– Да.
Ее глаза расширились:– Ты сказал это без запинки.
Он нахмурился:– Не надо язвить. Сегодня ты сделала для меня достаточно много без этого.
Она слегка наклонила голову, как будто стараясь лучше расслышать его слова.– А я все время думала, что ты делаешь это для меня.
– Ну, понимаешь,– начал он,– в твоей жизни, вероятно, найдется еще дюжина мужчин, готовых наброситься на тебя при первом удобном случае…
– Откуда ты столько знаешь обо мне,– прервала она,– и о дюжине мужчин в моей жизни?
– Я не знаю, но ты очень привлекательна.
– Спасибо.– Она повернулась к зеркалу над умывальником и начала пальцами взбивать волосы. В зеркале их взгляды встретились.– Я собираюсь удивить тебя,– сказала она.
– Опять?
– Видишь ли,– продолжала она,– я… как мне тебя называть? На работе я знаю, а здесь как?
– Очень долго меня называли Младшим,– ответил Палмер.– Никогда не пытайся делать этого.
– Видишь ли… Вудс,– сказала она,– Вуди?
– Давай, давай. Мучайся.
Она повернулась и, улыбаясь, посмотрела на него.– Вудс, я хочу сделать удивительное признание. По крайней мере для меня оно удивительно. Я подсчитала, пока принимала душ. Уже почти два года, как со мной не случалось ничего подобного.
– Ты права, это удивительно.
– Верно? И все потому, что я сама не хотела – несколько раз.
– Мне жаль нью-йоркских мужчин!
Она кивнула.
– Я расскажу тебе о нью-йоркских мужчинах, с которыми мне приходилось некогда встречаться.– Она подошла и положила руки ему на плечи. Ее тело было прохладно и очень упруго.– Но не сейчас. Я чувствую, что нам пора освобождать помещение.
– По очереди.
– Строго по очереди,– согласилась она.– Я выйду первая.
Но прежде чем уйти, я немного приберу здесь.
– Нет, я это сделаю сам.
– Мне нетрудно.
– Я сам это сделаю,– настаивал он.– Я гораздо лучше знаю, как это делается.
Она мгновение смотрела на него с недоумением. Потом:
– Ах да! Бывший офицер разведки. Неужели ты и впрямь запомнил все уроки, которые там получил?
– Это были не уроки, а промывание мозгов. Такое не забывается.
Пальцы Вирджинии сжали его плечи.
– Один поцелуй, вот в таком виде,– сказала она.– Когда я оденусь, будет не то.
После того как она ушла, пообещав выйти не через ту дверь, в которую входила, Палмер с полминуты постоял посреди гостиной, пытаясь проанализировать испытываемое им какое-то странное чувство. Через некоторое время он понял: облегчение.
Он понял, что, несмотря на благоприятные условия свидания, в нем все это время жило подсознательное беспокойство, что Бернс может вернуться и застать их вместе. Не то чтобы опасность теперь миновала, но по крайней мере с уходом Вирджинии завершилась первая фаза восстановления порядка.
Палмер осмотрел бокалы, ведерко со льдом и решил, что они не выдают никаких секретов. Он вернулся в спальню и включил свет. Вид кровати привел его в ужас. Он отнес свои вещи в ванную, возвратился и снял с кровати все, оставив лишь матрац. Потом вместо сильно измятой простыни, покрывавшей матрац, постелил на него верхнюю, относительно гладкую. Он исходил из того, что следующему, кто ляжет в эту постель, нетрудно будет рассмотреть простыню на матраце, тогда как та, что под одеялом, практически не видна. Палмер вывернул наволочки наизнанку, взбил подушки и разгладил покрывало. Отнес обе пепельницы в гостиную, высыпал их содержимое в стоящую там большую пепельницу, почистил маленькие мокрой бумажной салфеткой и спустил бумагу в унитаз.
Возвратившись, чтобы поставить пепельницы на столик около кровати, он еще раз внимательно оглядел комнату и даже, встав на колени, заглянул под кровать – нет ли там какой-нибудь потерявшейся сережки.
Разведчиков обучали искусству так называемого «чистого дома». Это означало: изъять из всех комнат подслушивающие аппараты, телефоны, отводы; сделать невозможным наблюдение через окна. Это было обязательно в любых случаях – покидал ли агент дом на час, на неделю или навсегда. Не должно было оставаться ни единого намека на что-либо, отличающееся от обычного быта. И наконец, это искусство включало в себя технику проникновения в дом вражеского агента, изучение дома и выхода из него без следов тайного осмотра. Искусство безупречного автоматизма. Сейчас Палмер был особенно благодарен ему, поскольку оно освобождало от необходимости думать.
Он выключил свет в спальне и постоял минуту перед дверью, стараясь припомнить, была она открыта или закрыта в начале этого вечера. Все происходило так стремительно. Он даже не мог вспомнить, когда они оказались не на софе, а в спальне, но теперь он как будто припоминал, что дверь была закрыта. Значит, пусть так и будет.
Он вошел в ванную и потрогал полотенце, которым вытиралась Вирджиния. На ощупь оно было не очень сырое. Значит, если Бернс возвратится к полуночи, оно уже высохнет. Но кроме того, это значило, что Палмеру нельзя принять душ, если он хочет, чтобы полотенце осталось сухим. Он торопливо поплескал на себя воду и вытерся бумажными салфетками «клинекс». Маленькие клочки бумаги прилипли к коже. Он счистил их с себя и быстро оделся.
