— Вы лжете! Жестоки вы, а не Тора! — раздался крик Янкла-полтавчанина.
Тот протолкнулся к старосте через толпу женщин и сказал ему прямо в лицо:
— Те, кто жертвует деньги на благотворительную кассу, не требуют, чтобы с нуждающихся сдирали кожу живьем! Староста ведь не свои деньги дает взаймы.
— Правда, правда, где Тора — там и мудрость, — согласились еврейки.
— Наглец! Ты мне будешь указывать, как себя вести? Да я тебя вместе со всей твоей бандой выгоню из синагоги, а вам, енты[136], не дам ни гроша! — заорал реб Зуша Сулкес и запер свои гроссбухи во вмурованный в стену сейф. Железный ящичек с бумажными купюрами староста взял под мышку и ушел.
Женщины окружили ешиботника и начали причитать: лучше бы он не вмешивался, тогда, может быть, и можно было бы что-то выхлопотать у старосты. А теперь все пропало. Некоторые женщины говорили даже с гневом: в канун каждой субботы они дают ешиве рыбу, мясо и халу. Если они останутся без товара, то и ешива будет голодать.
— Новогрудок велик именно тогда, когда он голодает! — ответил реб Янкл-полтавчанин, но тут же спохватился, что говорит здесь не с учениками, и стал успокаивать бедных женщин, что старосте придется уступить по-хорошему или по-плохому.
— Обходитесь с ним по-хорошему, гладьте его по шерсти, — стали просить торговки, а потом ушли огорченные: как молодой ребе может им помочь, если сам ходит оборванный, да к тому же так горяч?!
Янкл-полтавчанин, обеспокоенный, остался стоять в полутемной комнате. Ему не слишком сложно заявиться в какое-нибудь местечко и открыть там начальную ешиву против воли местного раввина и обывателей. Само собой, он не испугается жестокого старосты благотворительной кассы. Разве что глава ешивы не позволит ему связываться с этим старостой и с его сторонниками, чтобы ешиву не выгнали из синагоги Ханы-Хайки. А коли так, то он и правда не должен был вмешиваться в дела этих торговок. Однако уже через день полтавчанин узрел руку Провидения, направлявшую его на то, чтобы начать войну со старостой.
В самый разгар зимнего семестра глава ешивы вместо того, чтобы готовиться к урокам и преподавать, должен был собираться в дорогу. У новогрудковских ешив «Бейс Йосеф» в Литве, в Полесье, на Волыни и в Польше были постоянные претензии к Комитету ешив за то, что им выделяли намного меньше денег, чем мирской, радуньской, клецкой и Каменецкой ешивам. Поэтому реб Симхе Файнерману пришлось ехать на собрание глав ешив в Вильну, а ешиву он оставил под присмотром своих приближенных во главе с Зундлом-конотопцем. Янкл-полтавчанин обрадовался: этих-то он ни чуточки не боялся, а пока глава ешивы вернется, война со старостой-шкуродером будет уже выиграна.
Зуша Сулкес хотел проучить женщин, бунтовавших против него. Поэтому в понедельник вечером он не пришел сидеть в малой комнате синагоги, занимаясь делами благотворительной кассы. Вместо него женщины нашли там Янкла-полтавчанина и его учеников и окружили его с рыданиями:
— Что будет, ребе?
Он уверенно ответил, что все будет хорошо. Пусть они пойдут завтра вечером в магазин старосты и устроят ему черную субботу.
— Мы туда тоже придем, — сказал он, кивнув на свою компанию, и сразу же после того, как женщины ушли, объявил ученикам: — Завтра проводим предвечернюю молитву в бакалейном магазине Зуши Сулкеса… Вы с нами пойдете? — спросил он Мейлахку-виленчанина.
— Боже упаси! — воскликнул, содрогнувшись, Мейлахка.
— Я понимаю. Вы не хотите идти против обывателя, у которого едите по субботам, — вздохнул глава группы реб Янкл с таким сожалением, как будто увидел, что раввин берет взятку при проведении суда Торы.
Другие члены группы тоже кололи Мейлахку своими взглядами, как иголками.
Женщины в свободной одежде и в фартуках во вторник вечером выстроились в ряд у бакалейного магазина старосты благотворительной кассы. Там уже собралась группка людей, смотревших на диковинную картину. Каждые пару минут открывалась дверь, Зуша Сулкес вышвыривал очередного мальчишку-ешиботника, и тот катился по свежевыпавшему снегу. Ешиботник поднимался и становился у входа в магазин. При этом он что-то бормотал с одухотворенным лицом, словно читая молитву «Шмоне эсре», которую нельзя прерывать. Тут снова открывалась дверь и вылетала очередная посылочка — паренек с растрепанными пейсами. В этот момент в открытую дверь врывался первый ешиботник. Лавочник хотел его задержать, но тогда в магазин врывался второй.
— Евреи, спасите! Саранча обрушилась на меня! — кричал Сулкес.
Люди, стоявшие на улице, ввалились в магазин и увидели с полдюжины пареньков, стоявших по углам и раскачивавшихся в молитве. Здоровенный еврей, из тех, что только что вошли, схватил за воротники двух ешиботников и встряхнул их:
— Что за дикие выходки вы тут устраиваете? Вы у меня сейчас отсюда вылетите, как пробка из бутылки!
Пареньки не издали ни звука, но за них вступился широкоплечий ешиботник с твердым подбородком.
— Не трогайте их! — сказал Янкл-полтавчанин, и из ноздрей у него при этом вырывался пар, как у разгоряченного коня.
Здоровенный еврей был доволен, он предпочитал иметь дело со взрослым, а не с детьми.
— А ты кто такой? — спросил он.
Тогда женщины заорали, чтоб у него руки отсохли, если он пальцем тронет молодого ребе, который заступается за них, и рассказали собравшимся, что староста благотворительной кассы пьет их кровь.
— Мне доверили кассу, чтобы я давал беспроцентные ссуды, а не для того, чтобы я транжирил деньги. Вы от меня ничего не добьетесь, — зазвенел Зуша Сулкес связкой ключей, лежавшей у него в кармане, а паренькам крикнул: — Вы — евреи, изучающие Тору?! Вы большевики с той стороны границы, вот вы кто!
Он пригрозил, что вызовет полицию, но женщины кричали громче, чем он:
— Вы отдадите еврейских детей в руки иноверцев? — И они пожелали ему, чтобы он разорился до такой степени, чтобы пришлось просить подаяние на хлеб.
Здоровенный еврей тоже перешел на сторону ешиботников и вежливо объяснил старосте, что за то, что он натравит полицию на еврейских детей, изучающих святую Тору, его еще, чего доброго, унесут завернутым в простыни. Он ему это обещает. Сулкес перепугался, но попытался обратить все в шутку, хотя было видно, что с ним едва не случился апоплексический удар. Мусарники хотят стоять в его магазине и раскачиваться? Пусть себе раскачиваются. У него достаточно терпения, чтобы подождать.
Повернувшись лицами к стенам, пареньки еще долго читали молитву, длинную, как в Судный день. Наконец они сделали три шага назад, покрутили головами по сторонам и сплюнули. Янкл-полтавчанин сказал хозяину, чтобы тот не беспокоился: завтра сыны Торы снова придут в его магазин читать предвечернюю молитву. И послезавтра тоже. Пока он не сдастся и не откажется от должности старосты благотворительной кассы. Сыны Торы вышли на улицу, и множество людей сопровождало их. Женщины были уверены, что староста не будет воевать с детьми. Материнские лица сияли от удовольствия.
— Чтобы они были здоровы. Сначала Бог, а потом они, наши ешиботнички.
Мужчины тоже восхищались юными мусарниками, не испугавшимися старосты. Ученики Янкла-полтавчанина были немногословны. Они пожимали плечами и небрежно отвечали:
— Чтобы мы испугались какого-то лавочника?
На следующий день половина Нарева пришла к бакалейному магазину старосты посмотреть, что там произойдет. Сулкес всех разочаровал, вообще не открыв в этот день своего магазина. Так же он поступил и день спустя. Он расхаживал среди обывателей и вопрошал их: разве за то, что он не дает растратить общинные деньги, ему полагается так много унижений и убытков? Но и Янкл-полтавчанин тоже не молчал. Он посылал женщин жаловаться обывателям, а сам водил своих учеников по старым евреям, изучавшим Тору за столом в синагоге. Пусть они посмотрят, как Сулкес, этот Аман, вывихнул одному сыну Торы ногу, а другому едва не сломал руку, третьему разодрал лицо, четвертого просто избил, а пятому разорвал арбеканфес. Старики шевелили беззубыми деснами:
— Ну и дела! Ну и дела! Старосту совсем не волнует, что в кассе будет недостача. Он просто получает удовольствие, отказывая в ссуде.
Видя поддержку обывателей, полтавчанин зазвал группу своих учеников во внутреннюю комнату синагоги, где прежде сидел Сулкес.
— Ну, виленчанин, что вы теперь скажете? — обратился глава группы реб Янкл к Мейлахке. — Ваши товарищи самоотверженно жертвуют собой, а вы скрываетесь за виленским изданием Геморы.
Мейлахка молчал. Он видел, что товарищи смотрят на него как на мерзкую тварь, к которой даже прикасаться нельзя, так она мерзка. Глава группы реб Янкл, раскачиваясь, спросил учеников:
— В чем состоял грех богатыря Самсона? Ведь в Писании однозначно сказано, что сами Небеса хотели, чтобы Самсон имел дело с этой дочерью необрезанного Далилой, чтобы затем отомстить филистимлянам. Так чем же он согрешил?
