Маша опустила руку, браслет жег запястье.
-Макс...
-Не нужно. Ничего говорить не нужно. Больше.
* * *
-Выбирать тебе, золотце, между юридическим и филологическим.
-Ой, дед.
-Увы. Я зашвырнул пробные камни в этих направлениях. Устроить тебя смогу. Реши куда. Сообщи мне.
-Ой.
-И не тяни. Итак, уже весна на улице. Приличные люди это делают зимой.
-Нет, нет.
-Да. Да.
Маша, страдальчески морщась, поплелась с кухни в спальню. Вернулась с пол дороги.
-А если я намылюсь в медицину?
Дед вскинул бровь.
-Серьезно? Или дразнишь меня?
-Никуда не хочу. Вообще.
-Значит, юридический.
Маша вспомнила сразу Светика и Мишку. Учиться у Бурова? Встречаться в коридорах с бывшей подружкой? Еще чего не хватало.
-Ни за какие коврижки. Нет.
Дед продолжал допрос.
-Хорошо. Чем моему солнышку инъяз не нравится?
-Ничем.
-А что тебе интересно?
Маша сунула в рот хвостик косы, погрызла с задумчивым видом. Дед скривился.
-Фи.
Озабоченная внучка не заметила осуждения. Пробормотала.
-Не знаю, правда, не знаю. Только не филология. В школе работать? Лучше в петлю. Терпеть не могу шкрабов.
-Кого?
-Шкрабы - школьные работники.
Дед встал с табурета, опять сел. Потер переносицу. Посмотрел снизу вверх с выражением некоторой растерянности. Отшвырнув косу на положенное ей место, за спину, внучка развела руками. Дескать, понимаю, что веду себя как поросенок. А что делать? Илья Ильич спросил растерянно.
-Может, ты не пошутила насчет медицины?
С тяжким вздохом, на этот раз уже бесповоротно, внучка удалилась с кухни. Оставив деда в несколько разобранном виде. Ничего, он умный, справится. Этого зубра шлепком по лбу не опрокинешь. Илья Ильич начал мыть посуду. Кажется даже, поругиваясь под нос. Маша закрылась в ванной. Включила воду. Благо день субботний, можно расслабиться. К маме она не выбиралась уже почти неделю. Что не есть хорошо...
Там такое творилось, лучше не вспоминать. Отчим таки слинял. И теперь судился за квартиру, в которую Леночка его опрометчиво прописала. Что за гнусь?
От Иванушки регулярно приходили милые письма. Он собирался через малое время идти отдавать военный долг своей ново обретенной родине. И был этим фактом горд. Еще он выиграл литературный конкурс, в Ленинграде. Отправил туда год назад, перед отъездом, подборку стихов. Раз и в дамки. Напропалую хвастаясь перед Машей, распуская хвост и сопровождая каждое событие своей жизни комплиментами ненаглядной рыжульке, Иванушка даже представить себе не мог, с какой радостью Полежаева распечатывает конверты, прилетевшие из земли обетованной. Далекая чужая страна, проглотившая Царевича, казалась почти сказкой.
В классе про Иванушку перестали болтать. Новых событий хватало. Близкий конец десятилетней каторги пугал и радовал одновременно. Письма от Царевича, очевидно, получала теперь только Полежаева. Се ля ви.
На очередную Машину жалобу, по поводу полной неясности, в профессиональном плане, Царевич ответил шуточным стихотворением. А чего еще от него можно дождаться. Строчки пришли на ум сами собой.
-Я выросла в таверне "Либерти".
На зуб монетки пробовала... как-то
Меня неделю продержали взаперти.
За что? Не удержала память факта
Досадного. Из тысячи проказ
И половины вспомнить не умею.
Одну хотя б? Извольте. Было. Раз -
Подсыпала я сахара еврею
Почтенному в жаркое. Просто так.
Из чувства вредности. Он жутко рассердился.
И непонятно почему. Такой пустяк...
Вопил. Кричал. Хотя бы извинился!
Потом. Вот бред! Он вынул пистолет!
За мной погнался. Налетел на дядю...
А дяде было ровно двадцать лет.
Гигант! Меня любил, признаюсь, кстати.
Все кончилось великолепно. И...
Еврей стал добрый дядюшке приятель.
К чему рассказ? Не сбиться бы с пути.
Я выросла в таверне "Либерти".
И скоро буду, может быть, писатель!
Застирав трусики и футболки, отодвинув тазик к двери, Маша щедро насыпала в ванную морской соли - еще один подарок деда - и погрузилась в горячую воду. О, блаженство! Разумеется, вытянуться не получится, рост не тот. Ну и что? В бассейне поплещется. Позже. Они с Вовочкой и Марком уже три месяца, дважды в неделю, ходили плавать. Трио артистов-бандуристов. Худые как щепки мальчишки и крайне эффектная нимфа в ярком переливающемся золотыми искрами купальнике. Машулькина красная, щедро вышитая люрексом тряпочка, обошлась деду в немалую сумму. А самой Полежаевой пришлось вызубрить стандартную тысячу слов. Немецких. Дед таки решил превратить ее в хорошо образованную барышню. Девушка выбиралась из воды и проходила по бортикам бассейна довольная собой. С наглыми приставаниями никто не лез. Безус действовал на возможных поклонников крайне расхолаживающе. То есть, пылкие взгляды молодые люди издали бросали. Ласковое словечко с более близкой дистанции тоже звучало не раз и не два. Но подплыть и взять за ручку, например? Или по-хамски ущипнуть за попу? Нет. Опять же, спасибо Вовке. Скроит такую морду, защитник чести и достоинства, что распугает потенциальных наглых ухажеров еще на подступах.
Машке искренне нравилось нырять. Но и лишняя возможность покрасоваться перед народом тоже имела место быть.
Четко и аккуратно, войти в воду не так легко, как кажется со стороны. Ножки выпрямлены, тело чуть изогнуто наподобие лука. Движение плавное и выверенное. Тело у Маши было умным. Легко приспосабливалось ко всему. Марк подплывал, шумно отплевываясь, поздравлял.
-Пять с плюсом, как всегда!
-Спасибо.
-Не за что. Всегда рады.
-Да?
-У тебя из-за косы, голова под шапочкой совершенно инопланетной формы.
Маша трогала затылок. Григорьев смеялся. Одноклассники гордились, что самая красивая русалка из числа купальщиц, появляется всегда в их компании. Но вели себя по-разному. Марк откровенно задирал нос, а Вовка держался скромнее. Суета, вскипавшая вокруг их спутницы, его не радовала. Чужие взгляды, скользившие по ладной крепкой фигурке, Безуса не оставляли равнодушным. Он надувался и молчал, плотно стискивая губы. Марк коллекционировал комплименты, которые народ отпускал рыжей язве. Безус старался на них не обращать внимания. Сердито рассекая туда-обратно вдоль дорожки, от бортика до бортика, он никогда не принимал участия в коллективных стихийно возникающих забавах, вроде игры в догонялки.
После бассейна расходились - девушка налево, мальчики направо - принимать душ. Заворачивались в полотенца, шли в раздевалку. Собирались домой. Маша старательно отжимала и долго сушила волосы. Дохлый номер. Все едино приходилось напяливать вязаную шапочку, а затем капюшон на мокрую голову.
Расставались на остановке. Вовке от бассейна до квартиры, добежать пешком - четверть часа. Марку еще ближе. Машульке же, поселившейся на Химмаше, предстояло долго и нудно пиликать в переполненном троллейбусе. Не так давно мудрый дед купил внучке плэйер. Вставив в хитрое устройство кассету с английскими, или немецкими диалогами, Маша зря не тратила время - по его мнению. Полежаева же, вместо уроков иностранного, частенько слушала музыку: "Кино", "Аквариум" или даже Высоцкого. Но не собиралась в этом признаваться. Еще расстроится.
Стук в дверь застал Машу врасплох. Прерывая поток бессвязных мыслей о том, о сем. Выключила воду. Крикнула.
-А?
-Тебе звонит Михаил. Говорит очень срочное дело.
-Пусть перенаберет через пол часа.
-Он просит тебя подойти.
-Блин. Блин.
Вылезла из теплой ванны. Кое-как вытерлась. Завернулась в любимое черное полотенце. Шлепая мокрыми ногами по полу, подошла к телефону. Дед стоял на табуретке, искал что-то нужное на антресолях. Тянулся вверх худым телом, напоминая одновременно цаплю и жирафа. Закатанные штанины застиранных треников обнажали жилистые волосатые ноги. Тонкие и стальные одновременно. Такие умопомрачительные конечности могли бы принадлежать мальчику-боксеру, юному и прекрасному королю ринга, а не пенсионеру. Удивленно подумала внучка. Надо же! А она и не замечала никогда. Засоня невнимательная. Собою исключительно вечно озабоченная. Эгоистка.
Взяла лежащую возле аппарата трубку. Прижала к уху сердитым жестом.
-Слушаю!
Жесткий голос Бурова резанул по душе точно лезвие.
-Макс разбился. Вчера ночью.
-Нет!!!
Ей казалось, что кричит. На самом деле едва шепнула, короткий выдох. Еще один.
-Нет.
Мишка был безжалостным.
-Насмерть.
* * *
Проклял кто ее апрели? Один за другим? Почему?
-Дед, какое сегодня число?
-Тринадцатое. А что случилось?
Спрыгнул с табуретки. Присел на корточки, рядом. Ласково прикоснулся к плечу.
-Золотко. Отвечай.
Вынул из руки пиликающую надрывными гудками трубку. Положил на законное место. Попросил строго. Почти потребовал.
-Эй, очнись!
-...
-Что такое, в конце концов? Радость моя, ау!
