Лукаса слушали с напряженным вниманием. Грайс, в частности, был просто зачарован и горевал только, что нет у него конфетки. Сюда бы запасливого Копланда, а не Ваарта — тем более что этот грубиян сидел, злобно ссутулившись, и явно собирался устроить скандальное представление.
— А на кой, стало'ть, раздраконили маленькие типографии?
Да, рано или поздно он таки примется скандалить. Лукас, однако, лишь на секунду сбился с тона.
— Я, простите, не расслышал. Будьте любезны, назовитесь и повторите, пожалуйста, ваш вопрос.
Ваарт, по-прежнему сутулясь, поднялся, но фамилии своей не назвал и вопроса не повторил; вид у него, на взгляд Грайса, был смущенный.
— Вы ведь мистер Ваарт, если я не ошибаюсь?
Ваарт молчал — но не смущенно, как показалось Грайсу, а угрюмо. Да ответь же ты хоть что-нибудь, чувствуя за него неловкость, подумал Грайс.
— Вы, насколько мне помнится, печатник, мистер Ваарт?
— Был печатник, пока ваша банда не добралась до нашей типографии. — Ага, значит, он еще не проглотил от ненависти язык.
— Надеюсь, вы согласитесь, мистер Ваарт, что в печатной индустрии, особенно на Флит-стрит, штаты непомерно раздуты?
— Может, оно, по вашему, и непомерно, да не больше, чем в треклятом «Альбионе», — пробурчал Ваарт. — Лишенный возможности отступить от собеседника после удачной фразы, он ограничился тем, что злобно зыркнул на повернувшихся к нему любителей. Кое-кто из них нервно захихикал.
Тут Лукас во второй раз на мгновение сбился со спокойного тона. И в его взгляде, как заметил Грайс, промелькнуло скрытое раздражение.
— Мне хочется спросить вас, мистер Ваарт, — сказал он, — верней, мне хочется спросить вас всех, леди и джентльмены, потому что печатное дело не отличается от любой другой индустрии, штаты у нас непомерно раздуты везде. Так вот, я хочу спросить, леди и джентльмены, кто из вас решится утверждать, не кривя душой, что он был загружен работой все восемь часов своего рабочего времени до того, как его приняли в «Альбион»? — Грайс этого утверждать не стал. И никто не стал. — А теперь объясните мне, леди и джентльмены, почему болтаться без дела на каком-нибудь грузовом корабле нравственней, чем быть пассажиром на прогулочной яхте? Работают вокруг вас другие или нет, но вы-то все равно остаетесь пассажирами. Я не вижу разницы между пассажиром грузовоза и прогулочной яхты. Почему-то считается, что газетная индустрия, автомобильные заводы или, например, муниципалитеты должны содержать армию людей, которые не делают ничего или почти ничего, но живут в ладу со своей совестью и даже устраивают забастовки, когда их липовые должности хотят упразднить. А может, было бы нравственней собрать всех этих горе-работничков под одной крышей, чтобы они хоть другим-то не мешали заниматься делом? Нет, мистер Ваарт, меня вашей слезной защитой маленьких типографий не проймешь!
Стало быть, он все же слышал первый вопрос Ваарта, но приберег ответ на него к самому концу своей яркой речи.
Ваарт уже сел, проворчав себе под нос что-то едкое насчет лоботрясов. Но теперь поднялся другой человек — начальник Отдела питания. И лицо у него было даже свирепей, чем обычно, так что Грайсу не хотелось бы столкнуться с ним в темном переулке.
Кстати, о темных переулках — а где, интересно, Пам?
— У вас вопрос, мистер Льюк?
— Не вопрос, а предложение, мистер Лукас. Я категорически возражаю против лживых инсинуаций в адрес отдела, которым я имею честь управлять, и предлагаю вам отказаться от них.
Лукас очень удивился. Да и любой бы на его месте удивился, подумал Грайс. Начальник Отдела питания был явно не в себе, и ему просто надо было как следует отдохнуть.
— Я, собственно, не говорил о вашем отделе, мистер Льюк, разве что назвал его слишком разросшимся. Если вам это кажется оскорбительным, то прошу меня извинить.
— Вы поставили нас в один ряд с другими отделами, мистер Лукас! Обкорнали под одну гребенку! «Пассажиры», «ничего или почти ничего не делают» — вот какие выражения вы сегодня здесь употребляли, мистер Лукас. Так разрешите мне сообщить вам, сэр, что, как бы ни проводили время служащие других отделов, мои работники трудятся добросовестно и честно, таких работников теперь днем с огнем не найдешь. Они занимаются делом по восемь часов в день, и если бы другие брали с них пример, наша страна процветала бы, мистер Лукас!
Сидящий возле Льюка Джек Леммон солидно кивал головой. По залу прокатилась волна одобрительных замечаний, и все немного оживились. А ведь он, пожалуй, прав, подумал Грайс, опять невольно сравнивая работников Отдела питания с летчиками-истребителями из своего военного лагеря.
— Но ведь ваш отдел ничего не производит, — по-прежнему удивленно сказал Лукас.
Льюк, с набухшими на лбу венами, рельефные очертания которых вот-вот могли переместиться, как почудилось Грайсу, нагнулся для консультации к Джеку Леммону, а правую руку поднял вверх, словно бы предупреждая Лукаса, что он еще не кончил.
— Вы говорите, ничего не производит, мистер Лукас? — разогнувшись, переспросил он. — А подумайте, сэр, сколько ДДТ мы должны обработать, если альбионцы съедают ежедневно около восьмисот холодных и горячих блюд!
— Совершенно верно, мистер Льюк, вы обрабатываете уйму дотационных талонов, — пренебрежительно сказал Лукас. — И тем не менее ваш каторжный отдел не производит реальной продукции даже на полпенни в день.
У гневного Льюка отвисла слюнявая челюсть, и он безмолвно воззрился на Лукаса. Потом, снова подняв правую руку, он опять пригнулся к Леммону. Однако в этот раз, дав оппоненту исчерпывающий ответ, Лукас ждать не захотел, и Льюк, что-то бормоча, сел на свое место.
— Мне хотелось бы прекратить дискуссию о нравственных аспектах работы, иначе мы прозаседаем тут до полуночи, — сказал Лукас, — а я думаю, что даже мистер Льюк несколько утомился. Теперь нам нужно решить — верней, вам нужно решить, — как вести себя в дальнейшем. Вы узнали правду об «Альбионе». И от вас, леди и джентльмены, зависит его судьба. Вообще говоря, всегда, конечно, существовала опасность, что утечка секретной информации погубит благословенный «Альбион». Хотя мне-то с самого начала казалось, что бояться нам практически нечего и что создание альбионской труппы усилит, а не ослабит опасность — объединившись, вы узнали гораздо больше, чем узнал бы каждый из вас, даже самый энергичный и любознательный, в одиночку.
Может, он намекал на Грайса? Если так, то Грайс мог бы ему сказать, что его изысканиям помогла вовсе не альбионская труппа, а пропажа мебели. Для безопасности — хотя начальник Отдела служащих явно относился к ней спустя рукава — им надо было поставить хорошего сторожа у входа, вот и все.
— В чем, собственно, заключалась опасность? В досужей трепотне? Так служащие постоянно треплются о своих учреждениях. И, к счастью, когда людей спрашивают «Что вы делаете на работе?», они привычно отвечают «Ничего не делаю», или «Толку воду в ступе», или «Переливаю из пустого в порожнее». А значит, трепотня про «Альбион» воспринималась бы как обычное преувеличение. Есть, еще, правда, пресса и радио. Журналисты суют порой свой нос, куда их не просят, но едва речь заходит о национальной безопасности, как они сразу умолкают — особенно если их припугнуть ответственностью за разглашение государственных тайн.
И все же мы не убереглись. «Альбион» того и гляди, погибнет. Я-то, впрочем, считаю, что ничего страшного не произошло: мы можем и дальше морочить людям головы, но для этого, леди и джентльмены, вам, группе избранных, придется тянуть в одной упряжке с администрацией. Любому из вас ничего не стоит завтра же погубить «Альбион» — разгласите ваши сведения, и пресса немедленно поднимет шум: газетчики не любят, когда их дурачат.
Я вот упомянул про национальную безопасность. И наши дела действительно связаны с национальной безопасностью. Хотя и не совсем так, как могут понять журналисты. Мы не проводим тайных опытов с продовольственными карточками, не печатаем тайно удостоверения, не подготавливаем втайне репатриацию иммигрантов — мы тайно сокращем количество людей, не занятых полезным трудом. И если наша тайна откроется, престижу страны, то есть, по существу, национальной безопасности, будет нанесен непоправимый ущерб. В этом случае, как я уже упоминал, нынешнее правительство наверняка падет, но предупреждаю вас, леди и джентльмены, — вам тоже несдобровать.
Отвечая на свой риторический вопрос, я сказал, что вас объединяет любопытство. Но вас объединяет не только это. Вы все безработные, леди и джентльмены. Вы никому не нужны. На ваше профессиональное мастерство — хотя и профессиональным мастерством обладает далеко не каждый из вас — нет больше спроса. Промышленные и коммерческие фирмы, где вы работали, не нуждаются в ваших услугах — да и большинства этих фирм теперь уже нет: разорились, вылетели, как говорится, в трубу. Поступить на работу, леди и джентльмены, становится с каждым годом все трудней и трудней. Надеюсь, вы простите меня за резкость, потому что я резко обнажаю суть дела для вашего же блага. «Альбион», леди и джентльмены, ваша последняя, ваша единственная надежда. Вот и решайте, отказаться вам от нее или нет.
