Я: Ты знаешь проблемы с моими взглядами. Это всего лишь оптический обман зрения. Ух, какой у тебя холодный нос.
Она: Да, недостаток кровообращения.
Я: LT. Liebestherapie.[139] Это тебе не KBT.[140]
Мы опять обнимались, мы опять целовались, всё это время не сходя с того места. Когда я вновь открыл глаза, было уже совершенно темно. Я взял Катрин за руку, и мы пошли «домой».
Мы сидели на моей кровати и болтали. Оказалось, что Катрин также жила одно время на Berliner Straße.
Я: Знаешь, эта комната — точная копия той, что была у меня в Empelde. Вот перед этими окнами проходили трамвайные пути. Ты наверняка сотни раз проезжала мимо.
Всё. Все мои кошмары закончились. Я опять смог свободно вздохнуть после всех этих ужасных последних лет. Я опять стал живым. Я опять начал думать о детях, с которыми нужно наверстать очень многое. Мне предстоит теперь гениальное время влюблённости и любви. У меня будет новая семья.
На следующий день у меня болели губы, отвыкшие от поцелуев…
Так я думал в тот день. Но я, конечно же, ошибался.
Катрин: Думаешь, у нас всё получится?
Я: Конечно!
Катрин: Мы очень разные люди…
Катрин не нужна семья, она не хочет жить вместе. Ей 35 лет, и она всегда жила одна. Она не знает, что это такое — жить вместе. Она до двадцати шести лет жила с родителями и была ими контролируема. Эта перспектива её пугает. Она не хочет нести ответственности за наши отношения. Она не хочет повторения своих разочарований в любви. Она уже не может быть без меня, но и со мной быть не может. Мы можем встречаться время от времени и заниматься любовью, но не более того.
Мы провели замечательную неделю, регулярно уединяясь где-либо и даря друг другу ласку. Нас пару раз за этим делом заставала одна очень строгая сестра и прогоняла Катрин из моей комнаты.
На нас уже все смотрят с улыбками.
Вчера я сказал ей, что так дальше не может продолжаться. Для меня это неестественное состояние. Я хочу быть её мужем, а не любовником. Я попрощался с ней, предложив остаться друзьями.
Через час она пришла ко мне, и мы опять много говорили… занялись любовью… Это было окончательное прощание друг с другом.
Всё вернулось на круги своя. Опять дикая депрессия. Я думаю лишь о том, буду ли я сегодня глотать таблетку…
Я хочу любить и быть любимым. И хочу жить вместе с любимым человеком. Больше я ничего не хочу.
Пациентка Моник (полное имя Моник Хортон Вольф фон Сэндоу) — родом из Англии. Ей лет 50. Профессиональный фотограф. С детства живёт в Германии. Отец (служил офицером в царской армии) уже умер, мать (работала в Германии переводчицей) нынче живёт в Лондоне. Родители Моник бежали из Литвы в годы революции.
— Тебе не следовало здесь заводить любовь.
— Здесь в клинике?
— Нет, не только в клинике, но и в Германии. Эта страна не для тебя.
— Почему?
— Поверь мне. Я тебя наблюдаю уже давно. Езжай в Британию, во Францию, куда-нибудь ещё. Таким, как ты нужно живое общество, нужна культурная среда.
— Надо будет попросить твою маму, чтобы она меня усыновила.
— Она уже собралась адаптировать мою подругу…
Моник — лесбиянка.
— Чем тебе Германия так не нравится?
— Я знаю много англичан, живущих здесь долгие годы. У всех у них отличный немецкий язык, все трудоустроены, никаких проблем, с которыми сталкивается большинство прочих иностранцев, но они живут лишь своим сообществом. Порода иная. Сколько корову в стойло к лошадям не ставь, беговой она не станет. Я приехала сюда ребёнком, но до сих пор чувствую себя на все сто англичанкой. В Англии у тебя есть шанс стать частью общества. Здесь — нет.
— В клинике много замечательных людей. Такого количества душевных людей среди немцев на воле не встретишь… Тут я чувствую себя в своей тарелке.
— Каждый из нас переживает здесь какую-то свою личную трагедию, это делает людей человечней.
— Знаешь, меня очень удивляет, что многие здесь явно стыдятся своего нахождения в психушке: скрывают свои истории от родственников, от друзей, от сослуживцев. Я им всегда говорю, это наоборот очень полезный опыт для вас, у вас теперь есть возможность увидеть окружающий мир с другой стороны. Здесь рушатся многие стереотипы. Даже некоторые речевые обороты отмирают, лишаясь смысла. Люди учатся быть отзывчивыми и добрыми по отношению друг к другу. Не к родственнику или близкому другу, а к совершенно чужим людям. А по поводу Германии… Знаешь, я часто слышал, что детей, рождённых в Германии, одноклассники дразнят национальностью их родителей. Некоторые родители-эмигранты по непонятным мне причинам не говорят при детях на родном языке и те вырастают исключительно немецкоговорящими, ощущают себя немцами. А тут им: «Эй ты, поляк, ходь сюды!» Но, знаешь, я хотел бы поговорить о Катрин…
— Ради бога, не говори мне про любовь! Относись к своим чувствам по отношению к ней как к влюблённости, как к временному увлечению. Это всего лишь эпизод твоей жизни. У меня было очень много отношений. И с мужчинами, и с женщинами. Но по-настоящему любила я лишь однажды. Тебе нужна совсем другая страна и другая женщина.
Жизнь как контрастный душ. Сегодня так, завтра уже эдак. Мы опять идём гулять вместе, я опять беру её за руку, мы опять всю дорогу целуемся.
Поздний вечер, стоим на мосту. Над нами кружат два самолёта. Один из них МакМёрфи, другой — его близнец.
Я: Смотри, Kalte Nase[141], ещё одна влюблённая парочка: самолёт-мальчик и самолёт-девочка! Забавно…
Мимо нас проходит пара. Мужчина говорит: Нет! Женщина: Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!
Да!
Нет!..
Да!..
Они скрываются за поворотом и весь этот «Nein-Doch» смолкает.
«You say YES, I say NO.
You say STOP and I say GO.
You say GOOD-BYE, I say HALLO.
I don’t know why you say GOOD-BYE, I say HALLO».[142]
Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Кати, слышишь кукушку?!
Да.
Ку-ку! Ку-ку! Ку-ку!
Считай.
Зачем?
…семь-восемь-девять…
Зачем?
Подожди секунду.
Я считаю до шестидесяти пяти… Кукушка замолкает.
Вернувшись на территорию клиники, у 5-го отделения ко мне подходит женщина и с криком «Марио!» начинает обнимать. У Катрин округляются глаза.
— Марио! Куда ты пропал?! Я так по тебе соскучилась.
Женщина берёт кисти моих рук в свои.
Я не знаю, как сострить и выдаю:
— Я не совсем Марио…
— Господи, какой ты стал, — любуется она мной с улыбкой. На Катрин она не обращает никакого внимания.
— Марио!
Она отпускает мои руки и отходит на пару шагов назад, сложив свои руки на груди, наклоняет голову вбок.
Я: — Всего доброго! Марио нужно идти домой.
Она: — Приходи ко мне, я в 5-м отделении.
Я иду прочь, Катрин шагает рядом и пытается поймать мой взгляд.
— Почему Марио?
— ???
— Почему она назвала тебя Марио?
— Наверное, потому что я Марио… Возможно, что я совсем не Алексей. Capito?
— ?!?!?
— Кати, перестань на меня смотреть так. Ты, между делом, забыла, по территории какого заведения мы гуляем.
— Ты её знаешь?
— Первый раз вижу.
— Но она тебя узнала! Значит, вы уже встречались.
— Встречались, да, и я тогда был Марио. Только я ничего об этом не знаю. Давай, мы будем смотреть на некоторые события в нашей жизни с юмором, а то иначе как-то грустно получается.
— Тебе сегодня звонила Эдельтраут.
— Эдельтраут?! Мне?!?
— Я подошла к телефону, а она спросила тебя. Я её сразу узнала по твоим описаниям. Было очень неожиданно. Она хочет прийти и увидеться с тобой.
— Будешь ревновать?
В ответ жалостливый взгляд.
На следующий день мы опять говорим о нас и Катрин опять не может себе представить, что мы живём вместе. Я предлагаю ей попробовать. Она отказывается. Говорит, что разговаривала обо мне с врачом. Он — на её стороне. Спрашивает, не хочу ли я поговорить с врачом в её присутствии. Я, конечно же, согласен. Мне надо узнать у врача, как бы нам с Катрин безболезненнее расстаться. Я уже не столько думаю о себе, сколько о ней. Не смотря на все её взгляды на жизнь, привязалась она ко мне основательно.
На очередном визите к врачу прошу отказаться от таблеток. Главврач говорит, что так нельзя, можно лишь понизить дозу. Думаю о том, что надо было захватить с собой свою коллекцию таблеток. Их уже штук сорок у меня. Прошу дать мне личный визит на этой неделе совместно с Катрин. Получаю свой термин на следующий день.
Слегка смущённые, мы заходим в кабинет врача.
