– Александр Львович, как думаешь, безумием можно заразиться? – спросил осторожно Костя.
Они совсем недавно перешли на «ты-вы», такую специальную форму дистанции, принятую в государственных учреждениях. И Костя пока предпочитал называть психолога по имени-отчеству.
– Костя, безумие не вирус, но заразиться можно. Особенно если хочется. Есть такое психиатрическое понятие «индукция», «индуцированный психоз». Иногда носит массовый характер. Если смотреть шире – мы все время индуцированы чьим-то бредом. Например, политикой или удачным маркетингом. А от кого ты собираешься заразиться? – спросил Косулин хитро, предчувствуя ответ.
– Ну вы же знаете, от кого, – улыбался Костя. – Вы знаете, после ее письма я так ясно представил себе это: она голая в мороз бежит на улицу, разговаривает с невидимыми существами, а я не знаю, что делать. Бегаю за ней. Она меня не слушается, я от всего этого тоже схожу с ума. Потом мы идем в ПНД за лекарствами, стоим в очереди. То она госпитализируется, то я. В таком вот ритме и живем. Жуть! Я не хочу сюда больше попадать НИКОГДА, ты понимаешь: НИКОГДА!!
– Понимаю. Хотя мы и говорили о том, что в этом было много нужного тебе опыта, после которого ты изменился. Но все же: давай проясним твои чувства по поводу Лоры. Что в этой женщине такого особенного, почему именно она?
– Она особенная. Я с ней могу не притворяться, быть самим собой. Я говорил, что думаю, без страха. Раньше казалось, что женщин надо очаровывать, морочить им голову, не показывать чувств. А то они возьмут власть, и я лишусь своей воли. Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей, как говорится!
– Ой, Костя, если бы ты знал, как же я зол на Пушкина за эту фразу. И ведь засела матрицей в мужских мозгах! Все ему поверили, хотя сам он в чувствах не стеснялся. Я и сам так думал раньше. Но женщины рассказали мне, чего боятся, как ждут поддержки и признания. Вообще, если честно, женщины – совсем не сложные существа. Они жаждут услышать, что красивы, добры, что возбудили самые сильные чувства и все такое, от чего они расцветают, как цветочки. И если вы не такой жадный, чтобы все это говорить и чувствовать, не теряя собственную личность, – женщины будут вам очень благодарны. Это так просто, – вздохнул Косулин. – А личность, если есть, то точно не потеряется.
– Да! Она пугает меня и влечет. Я боюсь, что сделаюсь таким же сумасшедшим, как она, что ее безумие поглотит меня и я просто… исчезну как мужчина. Что мне придется сойти с ума, чтобы, как бы это сказать?.. ей соответствовать! Чтобы быть с ней на равных. Начну разговаривать с Александром Македонским, мне с ним интересно.
– Многие мужчины боятся этого. Так устроила природа, но я не видел ни одного взрослого мужика в животе у бабы. А с Македонским я бы сам поговорил, – шутил Косулин.
Это было смешно: Костя представил себя сидящим у Лоры в животе и улыбнулся.
– Ну, погоди, а кроме страха и влечения, что еще у тебя к этой женщине?
– Злость. Я очень злюсь на нее! Она все решила, видите ли! Люблю, но не могу! А меня не спросила даже: то есть спросила, но ответа не дождалась. И такое будущее нарисовала, что я чуть не повесился на батарее… А это правда про детей, про интернаты, про таблетки?
– Лора нарисовала самый жуткий вариант ваших жизней. Похоже, ей так проще: от самого жуткого отталкиваться. На самом деле никаких гарантий, что так будет, вам не даст даже самый пессимистичный доктор. У Лоры первый эпизод травматической природы – после смерти матери, у тебя вообще другая ситуация. Есть вариант, в котором у нее больше никогда ничего не будет подобного.
Костя с облегчением задышал. Этот вариант ему нравился.
– А я? – спросил он еле слышно.
– Костя, надо работать над собой, замечать и уважать свои чувства, свои возможности. Прежде чем бросаться в бой, подготовить план атаки и изучить противника. Ответить четко: за что, собственно, ты воюешь? Твоя ли это война? Таблетки, если что, придут на помощь. Надо иметь хорошего доктора и психолога и, если что, бежать к ним за помощью, не дожидаясь утраты контроля.
Костя внимательно слушал и вдруг вскочил и заходил по кабинету:
– С Лорой я контроль теряю прямо сейчас! Я уеду и что с ней будет? И как буду я без нее? И я все равно злюсь на нее! – Он даже притопнул ногой. – В моей семье папа главный! – Неожиданно Костя встал и упер руки в боки, нахмурился и строго стал смотреть на Косулина.
– Здорово, попробуй сказать это еще раз! – предложил Косулин.
Костя собирался несколько секунд, потом с силой топнул ногой и почти прорычал:
– Я тут главный!
– Молодец! – порадовался Косулин. – А теперь, когда ты главный, попробуй представить себе, как ты хочешь, чтобы все сложилось. Разрули ситуацию.
– Как я хочу?.. Я хочу, чтобы она поехала со мной. И чтобы решила это сама. Чтоб не я ее уговаривал, чтобы она сама хотела, понимаешь? Чтобы доверяла мне.
После этих слов Костя рухнул в кресло и закрыл глаза руками: признавать свои настоящие желания – трудная работа.
– Ну вот и славно. Я очень рад, что ты хорошо понимаешь, что хочешь. Ты как сейчас себя чувствуешь?
– Хорошо. Тяжести в душе нет. Легкость. – Костя помолчал. – Я напишу ей записку и попрошу Морица подсказать ей, когда я уезжаю. Захочет – придет. Нет – значит, не судьба.
– Ну что же, дорогой Константин Юрьевич Новиков, похоже, вы совершенно готовы к выписке, позвольте я пожму вам руку, вы очень многому меня научили. Спасибо! Ты самый настоящий учитель, и я счастлив знакомству с тобой.
На этой торжественной ноте, со слезами на глазах, расстались тихо, стараясь соблюдать конспирацию. После терапии Косулин не стал заходить к Майе, а незаметно покинул отделение. Слава Богу, кажется, сюда взяли нового специалиста. Надеюсь, он продержится дольше, чем остальные, подумал Косулин. Мне пора своих девчонок лечить.
День рождения отца Еления
За круглым дубовым столом на кухне собралась душевная компания: Лора, отец Елений, Катька Макарова с младенцем, примотанным к ее обширной груди модным слингом, Актриса и Душный. Всех уже выписали, и повод встретиться был: день рождения отца Еления.
Отцу Елению сегодня исполняется пятьдесят лет. Он счастлив с утра, убирает, накрывает праздничный стол, варит борщ по специальному монастырскому рецепту. Готовится удивить молодежь самопечным черным хлебом. После того как Лора приютила осиротевшего святого, ее бытовая жизнь удивительно изменилась. На кухне было чисто, появилась скатерть, фиалки буйно цвели, пахло вкусной едой. Но главным, что создавало атмосферу теплого и безопасного домашнего гнезда, было присутствие круглого, доброго и спокойного отца Еления. Лора даже почувствовала интерес к домашним хлопотам, неожиданно для себя приобретя новый красный электрочайник.
Первой пришла Катька с сыном, потом Актриса с Душным. Все с порога начинали крутить носами: свежевыпеченный хлеб пах сказочно. После той судьбоносной дискотеки Актриса и Душный стали любовниками и выглядели абсолютно счастливыми, несмотря на двадцатилетнюю разницу в возрасте. День рождения решено было сделать безалкогольным. И Катька, и Актриса, и Лора еще пили таблетки, а их категорически запрещалось смешивать с алкоголем. Пили неожиданно вкусный и похожий на пиво квас, который тоже сделал отец Елений.
Актриса жаловалась на детей, рассказывала, как сложно объяснить им после больницы, что с ней было накануне госпитализации. Что они давно не верят в нее и избегают ее, что нет взаимопонимания, а одно лишь чувство вины и обида. Душный смотрел на нее влюбленными глазами и ласково гладил по коленке. Сам он наконец-то устроился на работу и больше не производил впечатления мачо.
Катька рассказывала, как пережить депрессию, как тяжело ей с ребенком, как она каждый раз боится сойти с ума, когда он болеет. Восхищалась мужем, который отнесся к ее психозу удивительно спокойно, хоть и видел ее в таком состоянии первый раз в жизни. Как сам сидел с ребенком месяцы, пока она лечилась, освоил все молочные смеси, пеленки, памперсы и теперь понимает в материнстве лучше нее, отчего ей стыдно и больно. Что все ждал, когда она выйдет и начнет работать полноценно матерью, а он вернется на работу, но ей тяжело, хочется спать и кажется, что ничего не получается.
– Так странно, друзья, все-таки в больнице было хорошо, – сказала Лора. – Там можно не притворяться.
– Да и здесь можно, дочка, – откликнулся отец Елений, разливая борщ в тарелки.
– Если не притворяться, в дурдом быстро вернешься, – сказала Актриса.
– Так ведь все равно вернешься, – улыбался Елений, чего ж мучиться?
Все затихли, наслаждаясь чудесным борщом. Катькин младенец заснул. Разговор повернул на Лору. Катька пять раз спросила, что с Костей, ходит ли она к нему в больницу и когда его выписывают.
Лора, пытаясь избежать волнующего разговора, поднимала тосты с квасом за здоровье новорожденного, убирала тарелки со стола, всем варила кофе, но Катька не отставала, спрашивая уже отца Еления:
