– Не хлопочи посылать сюда своего шофера, отец, – сказала я. – У меня нет никакого намерения уезжать отсюда.
Ответом мне было молчание.
Потом он повесил трубку.
Когда в тот же день вечером я проснулась, Аритомо сидел на том же стуле, на каком прежде сидел Магнус. Он отложил книгу («Трепет листа» Сомерсета Моэма) и подошел к тумбочке, на которой стояли судки. За окном было уже темно.
– Который час? – спросила я, усаживаясь среди подушек.
– Седьмой пошел.
Он раскрыл судки, извлек верхнюю кастрюльку и подал ее мне. Я заглянула в нее и улыбнулась, покачав головой. Движение вызвало болевые судороги на лице.
– Суп из птичьего гнезда, – выговорила я, когда боль отступила. – Я живо вновь вернусь к работе!
– Значит, ты остаешься?
– Монсун еще не начался.
Он подошел к окну. Вплотную приблизив лицо к стеклу, вглядывался в небо. И сказал:
– Думаю, в этом году он задержится.
Он навещал меня в больнице каждый день, пока я выздоравливала. Всегда приносил с собой судки с супом из птичьих гнезд и следил, чтобы я непременно его съедала. Потом он вывозил меня в кресле-каталке в больничный сад.
Сад этот представлял собой всего лишь широкий, идущий под уклон газон, обсаженный по бокам кустами гортензии. Пока он катил меня по дорожкам, мы, раз за разом, планировали и перепланировали этот садик.
– А Чонг завтра женится, – сообщил как-то вечером Аритомо. – На какой-то девушке из Танах-Раты. Это его мать устроила. Он пригласил нас, но, учитывая, в каком ты состоянии, я счел за лучшее отказаться.
– Ты должен дать ему денег, – сказала я. – Положи их в красный конверт.
– Уже сделал, – сказал он, открывая судки.
К тому времени я была по горло сыта супом из птичьего гнезда, но помалкивала, не желая обижать его. Поэтому была очень удивлена.
– Что это? – спросила, заглянув в первую кастрюльку и уловив исходящий из нее запах.
– От А Чона. Морское ушко. Еще – суп из акульего плавника. И кусочек поджаренного на решетке лобстера. Похоже, его братец обеспечивает едой свадебный стол. Очевидно, владеет рестораном в К-Л. Я и знать не знал, что у него сводный брат есть. – Улыбка Аритомо была столь быстра и мимолетна, что я ее едва успела заметить.
– А ты знала?
В мой последний день в больнице сестра привела Магнуса в сад. Он нес букет лилий и широко улыбнулся, увидев, как Аритомо помогает мне передвигаться на костылях. Лилии он вручил мне.
– Малость поздновато подносить мне цветы, а? – с улыбкой произнесла я, когда мужчины помогли мне добраться до скамейки. – Меня завтра выписывают.
– Это от Фредерика. Он только два дня назад узнал о том, что случилось.
Некоторое время мы болтали о всяких пустяках. Не раз я замечала, что Магнус нервничает. Наконец он, обратившись ко мне, произнес:
– Вчера мне звонил твой отец.
– Уф, ради всего святого! Я уже попросила его не присылать шофера.
– Он не за тем звонил. Он хочет, чтобы я запретил тебе жить одной в Маджубе. – Магнус потер крепеж повязки у себя на глазу. – И после того, что произошло, Юн Линь, я вынужден был с ним согласиться.
– Вы просите меня выехать из коттеджа «Магерсфонтейн»? – резко выпалила я.
– Эмили упаковала твои вещи и перевезла их обратно в наш дом.
Я понимала, в какую неприятную передрягу он попал, и все же бешено злилась на него:
– Я поищу себе другое пристанище. Вне Маджубы.
Магнус беспомощно повернулся к Аритомо:
– Может, ты уговоришь ее быть хоть немного разумной?
Несколько мгновений Аритомо хранил молчание. Наконец произнес:
– Ты можешь жить у меня.
Я снова взялась за работу в Югири через месяц. Аритомо давал мне повседневные задания полегче, откладывая те, что потяжелее, на будущее, когда я наберусь сил. Магнус с Эмили пытались отговорить меня от того, чтобы жить в Югири. Я махнула на их увещевания рукой. Я понимала: люди станут языки чесать и через несколько дней слухи докатятся до отца, зато с того самого момента, как я переехала в Югири, я почувствовала себя закрытой ото всего мира, даже самых дальних его пределов. Невзирая на убийства, происходящие по всей стране, впервые за многие годы я ощутила умиротворение.
Только внешний мир не заставил себя долго ждать: я была глупа, полагая, что он не нагрянет, стороной обойдет…
Однажды утром, заканчивая занятия кюдо, я краем глаза заметила А Чона. Он стоял возле стрельбища и не проронил ни слова, пока Аритомо не выпустил вторую стрелу и не опустил лук.
– Люди у ворот стоят, хотят видеть вас, сэр.
Аритомо все свое внимание сосредоточил на матто: стрелы его чуть-чуть отклонились от центра мишени.
– Я никого не жду. Скажи им, чтоб уходили.
– Они просили передать вам, что приехали из Токио. Они из…
А Чон глянул на кусок бумаги у себя на ладони и попытался прочесть то, что было на нем написано. Но уловив нетерпение Аритомо, он передал бумажку мне. Я с трудом разобрала японские иероглифы и медленно прочитала:
– «Ассоциация по возвращению на родину павших воинов Императора».
Солнце выкатилось из прорехи в облаках. В отдалении птицы беззвучно слетели с дерева, словно листья, сметенные сильным порывом ветра. Аритомо оглядел стрельбище, словно увидел нечто, чего не замечал прежде. Благовоние, которое он возжег, чтобы отметить отведенный нам на стрельбу час, догорело до конца. Последний завиток дыма, уже ни с чем не связанный, таял в воздухе.
– Пусть подождут перед энгава, – распорядился Аритомо. Домоправитель кивнул и удалился.
Садовник обратился ко мне:
– Пойдешь со мной.
Повесив лук в глубине стрельбища, я, обернувшись, глянула на него в упор:
– Я не хочу встречаться с этими людьми.
И хотела пройти мимо, но он схватил меня за кисть руки, сжав ее на секунду, прежде чем выпустил. Подошел к урне с благовонием и тихонько дунул в основание пепла. Пепел разлетелся по краям урны и взлетел в воздух вокруг нее. Порыв ветра, пролетая мимо, подхватил его и рассеял в потоке света…
Женщина стояла поодаль от трех мужчин, все они внимательно разглядывали сад каре-сансуй и вполголоса делились впечатлениями. Все обернулись, когда Аритомо окликнул их: я была удостоена лишь взгляда мельком. Мужчины были в черных костюмах и галстуках приглушенных тонов, кроме одного, совершенно лысого и облаченного в обычный для священника серый наряд. Женщине было за пятьдесят, одета в отлично пошитые изумрудную блузу и бежевую юбку. Жемчуг вокруг ее шеи был изящен, как утренняя роса, высыпавшая на паутине.
Первый мужчина поставил на землю портфель, сделал полшага вперед и поклонился.
– Я Секигава Хисато, – представился он по-японски. – Нам следовало бы оповестить вас о своем визите заранее, и мы признательны, что вы согласились принять нас.
Ему было за пятьдесят, узкоплечий, он придавал себе важности, изображая руководителя группы. «Привычен, видно, к такому положению», – подумала я. Другие кланялись, когда Секигава по очереди представлял их. Бритоголового звали Мацумото Кен. Женщина, миссис Маруки Йоко, улыбнулась мне. Последний мужчина, Иширо Йуро, попросту безразлично кивнул.
– «Ассоциация по возвращению на родину павших воинов Императора» была создана четыре года назад, – пояснял Секигава, пока они размещались на татами вокруг низкого столика. Я почувствовала, как он задержал на мне взгляд, пока я усаживалась в позу сейдза[216]. – Мы посещаем все места, где наши солдаты сражались и погибали.
А Чон вышел на веранду с подносом чая. Как только Аритомо разлил напиток, Секигава принюхался к своей чашке и изумленно вскинул брови:
– «Благоухание одинокого дерева»?
– Да, – кивнул Аритомо.
– Какое чудо! Какая изысканность! – Гость сделал глоток, задержал чай во рту на мгновение, прежде чем проглотить. – Я такой только до войны пивал. Где вы его достали?
– Я привез несколько коробок этого чая с собой, когда переехал сюда, но он почти закончился. Надо будет еще заказать.
– Вам больше его не заполучить, – сказал Секигава.
– Отчего же?
– Плантация… чайные поля, склады… все было уничтожено в войну.
– Я… я не слышал об этом…
Совершенно неожиданно вид у Аритомо стал потерянным.
– Хай, очень печально. – Секигава покачал головой. – Владелец и вся его семья, до единого человека, были убиты. Очень печально.
Миссис Маруки поменяла положение тела и сказала:
– Мы приехали сюда, чтобы отыскать… – она умолкла и, словно сомневаясь, посмотрела на меня.
Аритомо взял себя в руки:
– Юн Линь вполне сносно говорит на нихон-го.
