После этого случая в доме и во всей деревне наступило затишье. Бабка больше не плакала, не упоминала о ненавистной невестке, даже Зада притихла. Со дня похорон отца еще ни разу не воцарялась в доме такая тягостная атмосфера. Прошло десять дней. По ночам мать сидела на кровати, водила гребнем по распущенным волосам. Прислушивалась к каждому шороху, вздрагивала. Иногда она ходила из комнаты в комнату, и в каждом ее движении сквозил испуг.
На одиннадцатую ночь ударом ноги выбили дверь спальни. Трое, стоя на пороге, выстрелили по кровати. Матери в комнате не было. Свет электрических фонариков заметался по углам. Еще и еще стреляли по пустой кровати. Хасан скорчился в углу, обессилев от страха. Его заметили. Носок сапога вонзился в его ребра.
— Подлый мальчишка! Ублюдок! — Его еще раз пнули сапогом. — Куда убежала эта шлюха, твоя мать?
Хасан молчал.
— Все равно ее настигнет наша кара! Даже если спрячется в птичье гнездо, забьется в змеиную нору. Не сегодня, так завтра найдем, разорвем на куски. Кровь племянника Халиля взывает к мести. Пока она жива, нет покоя его останкам.
Хасан не проронил ни звука, но он узнал этих людей. Это был бабушкин брат с сыновьями.
Мужчины обшарили весь дом, но Эсме так и не нашли. И чтобы отвести душу, избили Хасана.
— Нечего жалеть этого гаденыша! — орали они. — Он живет бок о бок с убийцей своего отца, прощает ей все. Хуже грязного свиненыша этот ублюдок.
Наконец они ушли.
Оказывается, Эсме еще издалека услышала их шаги, тихонько выбралась из дома и побежала в участок. Там она рассказала обо всем. Наутро Эсме в сопровождении пятнадцати жандармов вернулась в деревню. Но нападавших уже и след простыл. Дело дошло до прокурора. Эсме сделала заявление на его имя: «Девери угрожают мне смертью. В случае моей гибели знайте, что это их рук дело, и в первую очередь — деверя Али».
Какой шум поднялся в деревне да и по всей округе! Бабка упрямо твердила:
— Все равно ей конец, даже если схоронится в кованом сундуке.
Эсме тоже знала, что обречена. Объятая страхом, она до рассвета сидела на кровати и все чесала и чесала волосы, не решаясь склонить голову на подушку.
Мустафа приходил еще несколько раз. Он очень боялся, как бы его не увидели, и прокрадывался тайком, под покровом ночи. Он заклинал Эсме ради всего святого бежать из деревни.
— Не вынуждай нас проливать кровь, сестричка. Здесь и так слишком много лилось крови, а скоро и мы все в ней захлебнемся. Пока твое сердце бьется, мы не вправе считать себя людьми. Ведь на наших глазах, можно сказать, ты руками своего любовника убила нашего брата. Уходи, сестра, уходи.
— Ты знаешь, без сына я не уйду, — с вызовом отвечала Эсме. — Уж лучше убейте меня.
— Никто тебе сына не отдаст. Уходи без него, Эсме.
— Нет.
В одну из таких тревожных ночей Эсме, как всегда, сидела с гребнем в руках на краю постели. Вдруг руки ее замерли, гребень застрял в распущенных волосах. Она в упор посмотрела на Хасана, их взгляды встретились. И тотчас Эсме вскочила с кровати. Ей не пришлось тратить время на одевание, она теперь не раздевалась по ночам. Она направилась к сундуку, решительно подняла крышку. Хасан тоже встал, оделся, взял в руки ружье. Из сундука повеяло ароматом диких яблок. Мать уложила вещи в маленький узелок, и они, рука в руке, вышли из дома.
Шагали всю ночь, к рассвету достигли Бозкуйу. Если б они успели добраться до леса, то были бы спасены. В лесу их не отыскали бы. А местность вокруг Бозкуйу пустынная и голая, беглецы были видны со всех сторон, как на большом блюде.
Позади, все в пыли, показались скачущие всадники. Мать с сыном спрятались в колючих кустах. Но их без труда обнаружили, выволокли из укрытия. Мустафа тоже принимал участие в погоне. Хасана подхватили под мышки и посадили на лошадь к Мустафе. Мальчик молчал.
— Счастливого пути, Эсме, — бросил Мустафа через плечо. — Иди куда хочешь.
Всадники повернули коней. Хасан очень устал, так что по пути домой, сидя на лошади Мустафы, задремал и проснулся уже в деревне. Едва волоча ноги, поднялся в комнату и свалился прямо на пол, подкошенный тяжелым сном. Пришел в себя лишь на рассвете другого дня. Его разбудили бабушкины рыдания. Она опять проклинала невестку, убийцу сына. Хасана удивили слова: «Как только отберем у нее сына…» И тогда он опрометью кинулся к дому, где жил с матерью.
Эсме, увидев сына целым и невредимым, засмеялась, прижала его к себе. Хасан не мог взглянуть ей в лицо. А из бабкиного дома доносился похожий на вой плач.
После этого случая деревенские попритихли. С Эсме никто не заговаривал, даже старались делать вид, будто не замечают ее вовсе: нет, мол, и никогда не было такого человека в их деревне.
Хасану не везло: куда бы он ни пошел, что бы ни делал, в какую бы сторону ни смотрел, везде его взгляд натыкался на бабушку, плачущую, ласковую, причитающую, взывающую к мести. Все жители деревни — и стар и мал — словно сговорились: в его присутствии обсуждали подробности смерти отца, недобрым словом поминали его самого и мать, сокрушались о судьбе старухи, которая тает на глазах от тоски и печали.
Деревня спала. Только петух трижды прокукарекал и словно поперхнулся криком. Какая-то псина подвывала в отдалении. Эсме боялась собачьего воя. Всякий раз, когда его слышала, волосы на голове у нее шевелились от страха и с уст невольно срывались слова молитвы.
Хасан заговорил. В кромешной тьме он не видел матери, не слышал ее дыхания. Если бы уловил хотя бы шорох, не смог бы разжать губ, Хасан знал это наверняка.
— Мы сейчас отправимся в путь. Но пойдем другой дорогой. Если они опять нагонят нас, я спрячусь в кустах, они меня не найдут и вернутся ни с чем. А когда скроются, я догоню тебя. Согласна?
— Согласна, — шепнула мать.
Вещи давно уже были сложены в котомки. Прихватив их с собой, мать с сыном пустились в путь. Едва занялся рассвет, позади раздался топот конских копыт. Пять всадников скакали следом за ними. Хасан бросился в гущу терновых зарослей и ежевичника.
— Иди, не задерживайся! — крикнул он. — Как только они уберутся, я догоню тебя.
Мать продолжала путь. Вскоре всадники нагнали ее.
— Где Хасан? — злобно выкрикнул Мустафа. — Говори, не вынуждай меня применять силу.
— Мальчик остался дома. Когда я уходила, он спал. Я не посмела его разбудить.
— Врешь! Врешь! Люди видели вас обоих! — крикнул Мустафа.
— Нет, он спал.
— Убью тебя, гадина!
— Убей. Разве вы уже не отняли у меня жизнь? Каждый день убиваете. Не я убила вашего брата, — помолчав, добавила она, — не я, а Аббас. Отчего ж вы не мстите братьям и родственникам Аббаса? Я под боком, я беззащитная. Вот и хотите на мне отыграться. Что, скажете, не так? Вы боитесь леков[6]. Что, неправда? Да вы к ним даже приблизиться боитесь! Аббас — убийца, к тому же он похитил жену вашего брата. Так мстите же ему! Спасайте свою честь, убейте его родных, пролейте их кровь!
Всадники окружили женщину. Тонко взвизгнула плеть, полоснув Эсме по лицу. Потом еще и еще раз. Не в силах совладать с собой, она вскрикнула, но в тот же миг пожалела об этом: вдруг сын услышит?..
Хасан уже выполз из своего убежища и стоял в отдалении, глядя, как избивают его мать. Когда же она закричала, он, позабыв обо всем на свете, побежал к ним, на бегу хватая камни и швыряя ими во всадников и лошадей. Он швырял камни и кричал. Две лошади испуганно захрапели, поднялись на дыбы. Мальчик не помнил себя от ярости.
— О-о-о! Ослиная башка! — кричал он сам себе. — Ну почему, почему я не взял ружье! Я бы уложил их сейчас всех до единого!
В этом месте я перебил его рассказ:
— Да, действительно, почему ты не взял ружье, Хасан?
— Так это ж был их подарок. Будь оно проклято, это их ружье! Ничего ихнего не хотел с собой брать. Все равно, когда вырос бы, пришел бы и взял все, что мне причитается, не добром, так силой. Не так уж и долго оставалось ждать.
— Почему вы не попробовали сесть на коней? Все-таки верхом быстрее.
— Лошади тоже были все ихние. Я хотел, но мать не позволила. «Пусть подавятся своими лошадьми, богатством! — говорила она. — Ничего, кроме сына, мне от них не надо…»
Хасан напугал лошадей, попал камнем в лицо Мустафе, по его щеке побежала алая струйка.
Эсме распласталась на земле, ее одежда, лицо, волосы были в пыли. Руки, веки, ресницы, брови покрылись пылью. Хасан кинулся к матери, приподнял ее голову, слезы градом катились из его глаз.
Один из верховых приблизился к нему и, полный презрения и злобы, бросил:
— От шлюхи матери только такой гаденыш и может родиться. Какова мать, таково и ее отродье. Он обнимает убийцу своего отца, эту подлую бабу, а ты еще его защищаешь, Мустафа.
Он направил своего коня прямо на них. Хасан с матерью оказались между конских копыт. Хасан извернулся, вскочил на ноги и послал ему неслыханное проклятье. Тот развернул коня и шагом направился прочь.
