— Все, Сергей, — заверил Мишка на полном серьезе, — с этими мочалками уличными больше не связываемся, лады! Все! Ты меня убедил, Серега! Они нас с тобой до гробовой доски доведут. Все! Ну их на хрен, шалашовок! Развелось, понимаешь, на наши головы! И надо же — умеют подкатить, тю-тю, сю-сю! Не-е, на хрена нам эти удовольствия?!
Под эти заклинания Сергей и уснул, окончательно уверившись в невиновности Мишки и в его твердом дружеском плече.
Проснулся он в четыре часа дня. Свежим, бодрым.
Будто и не было ничего. Мишка прибрался в комнате, почистил одежду.
— Ты помнишь, куда мы идем? — спросил он.
Концерт самодеятельности пропустили, подошли к началу танцев — веселые и самоуверенные, не вызывающие подозрений у дежуривших в дверях института старшекурсников, так как пригласительными билетами Мишка запасся заблаговременно, а легкий винный запашок отбили мятными конфетами. Институтские оперативники явно принюхивались, водили носами и раздували ноздри, у них было указание — не пропускать подвыпивших. Но то ли они сами слегка подзарядились перед вечером, то ли просто ничего не заметили, одним словом, Квасцов и Ребров миновали их благополучно, пронеся к тому же с собой еще и бутылочку сухого, которую тут же, не откладывая на лучшие времена, и распили в туалете, среди таких же парней, озабоченных поднятием тонуса.
Ребята из институтской рок-команды с привычно ненормальным для подобных групп названием "Каменное облако" расставляли в углу зала свою громоздкую аппаратуру. В отличие от их коллег из "Пинк Флойда" они не имели штата грузчиков в сорок человек, все приходилось таскать на собственном горбу и двигать своим же животом. Но ребята были настоящими подвижниками, им ли привыкать!
Аппаратура не желала настраиваться — что-то дребезжало, фонило, громыхало, потрескивало, скрипело… и в совокупности создавало предстартовую атмосферу — в воздухе прямо-таки носились заразительные вирусы предстоящего буйства.
Публика постепенно собиралась, и чем больше студентов и студенток, а также и прочих приглашенных скапливалось вдоль стен, тем отчаяннее музыканты терзали свои инструменты, не желающие поддаваться настройке. И когда какофония достигла наивысшего предела, за которым ничего осмысленного и гармоничного быть не могло, не имело права, — все будоражащие, раздражающие своей дикостью звуки слились воедино и сотворили чудо, породив мощный и чистый, вырвавшийся из немыслимого хаоса аккорд. Он прокатился под сводами зала, подавил гул голосов, выкриков, смеха и резко оборвался, уступая место хриплому и словно сдавленному баску склонившегося над микрофоном лидера-гитариста:
Развеет ветер облака И в клочья тучи разорвет, И нас с тобой одна рука Сведет и снова разведет.
Ведь мы на каменном облаке По Вселенной плывем…
Ударник выбивал почву из-под ног, требовал подчиняться его ритму. В центре зала свободного места уже не было, танцующих пар тоже. Была сплошная человеческая масса, содрогающаяся в такт ударнику, было колышущееся море голов и плечей — все двигалось, прыгало, вертелось, извивалось, тряслось и дергалось. Но главное, всем было приятно и весело до самозабвения. Некоторые, особо возбужденные, в тщетной попытке перекрыть многоваттные усилители, пытались подпевать лидеру группы. Слышали их только самые ближние.
Свет как-то сам собою пропал — над танцующими царил полумрак, разрываемый яркими вспышками, разноцветными молниями. И это ослепляло, лишало ориентации и кружило голову. Мельтешение красок могло свести с ума. Хоть глаза закрывай!
Песня была коронным номером рок-команды, ее визитной карточкой.
И если облако расколется, Две половины разлетятся, Дай Бог, паи на одной остаться И не теряться, не теряться!
Ведь мы на каменном облаке По Вселенной плывем…
Песня была бесконечной, изматывающей, и в то же время она завораживала, не давала бросить танца и отойти к стене, где в степенных позах, важно и неприступно, стояли немногие из преподавателей, осмелившихся прийти на этот безумный вечер.
Сергей взмок, выпитые коктейли и сухое вино улетучились, но в голове было ясно и пьяняще весело. Он успел мельком подумать, что в бар, в общем-то, заходили зря можно было обойтись и без допинга. Рядом топтался Мишка — деловито и сосредоточенно, как, впрочем, всегда и во всем.
Оборвалась песня так же неожиданно, как и началась, вызвав шумный рев и рукоплескания. Начало было положено, вечер обещал быть таким, какого все и ожидали, — веселым, шумным, бесшабашным.
Сергей подошел к Любе не потому, что она чем-то особенным привлекла его внимание, нет. В зале было полным-полно и стройных, и красивых, и просто привлекательных и модно одетых девушек — веселых, искрящихся, обаятельных. Но не что-то внешнее послужило причиной, нет, просто следующий танец был медленный, передышка после «облака», и нужна была пара. А Люба стояла ближе всех, и он, не раздумывая, протянул ей руку:
— Потанцуем?
Она кивнула, даже не скрывая своего расположения, — не придется стоять и ждать приглашений. Да и партнер сразу приглянулся ей, видный парень, чего еще желать для обычного двух-трехминутного танца! Высокий, худощавый, но совсем не тощий и хилый, а, наоборот, подтянутый, крепкий. Приятное и умное лицо, чуть насмешливое — но в самую меру, мягкие, еще совсем юношеские губы, прямой небольшой нос со шрамиком у переносицы, густые светлые волосы, подстриж. ояные немного небрежно и оттого кажущиеся взъерошенными… Рядом уже танцевали.
Сергей положил обе руки на талию девушке и, не давая ей времени на кокетничанье и отказы, мягко, но властно привлек к себе.
Люба посмотрела вверх, в лицо этому чересчур самоуверенному парню, собираясь сказать что-нибудь резкое — не слишком обидное, но достаточно колкое. Первым порывом пришло желание сбить с него спесь…
Ее решимость потонула в очень добрых, чуть прищуренных серых глазах, широко поставленных на склонившемся над нею бледном и немного усталом лице.
"Командиру учебной роты
старшему лейтенанту Каленцеву ЮА.
от рядового 1-го отделения 3-го взвода
Реброва С.В.
РАПОРТ
Прошу перевести меня из-под командования сержанта Новикова Н.Н. в любой другой взвод вверенной Вам роты.
17 мая 199… г. Подпись".
— Так в чем дело, Ребров? Сержант не по нраву пришелся?
— Все сложнее, товарищ старший лейтенант.
— Загадками говорите. Может, он придирается к вам?
— Никак нет.
— Но должна же быть причина — дыма без огня не бывает, согласитесь.
— Причина есть, товарищ старший лейтенант.
— Ну?!
— Она личного характера, не могу ее назвать.
— Да-а! Ну Хорошо, идите. О решении сообщу позже.
— Ну а вы, сержант, толком можете объяснить, в чем дело?
— К рядовому Реброву у меня претензий не имеется: исполнителен, дисциплинирован… в общем, все как полагается!
— А на личной почве — что там у вас?
— Считаю, что между командиром и подчиненным должны действовать отношения, обусловленные уставом, а не личные, товарищ лейтенант.
— Хорошо, понятно. Идите.
Резолюция на рапорте рядового Реброва С.В.:
"Отказать за отсутствием объективных причин.
Командир 1-й учебной роты
старший лейтенант Ю.Калеяцев
17 мая 199… г. Подпись".
Борис Черецкий, жилистый и дерганый парень со злыми, колючими глазами, завалился с маху на кровать поверх одеяла, закинул ноги на железную спинку так, что его пудовые сапожищи чуть не уткнулись подошвами в лицо Лехи Суркова, сидящего на табурете, и крикнул хрипато в сторону Слепнева:
— Эй ты, салабон, зелень огуречная, а ну подай дедушке огоньку! — В пальцах он крутил сигарету, то поднося ее к губам, то отодвигая в сторону.
— Ну, не вижу усердия!
Мишка Слепнев на приказание «дедушки» не среагировал, даже не посмотрел на Черецкого. На вид тихоня, он был явно себе на уме. Хлебников же, наоборот, резко повернулся к Борису, тараща на него глаза.
— Охренел, что ли? — спросил он без вызова, с каким-то робким изумлением.
— Ну, я жду! — процедил сквозь губы Черецкий и заехал-таки краешком подошвы Суркову по уху.
Тот отодвинулся молча, стерпел.
Слепнев показал Черецкому кукиш и добавил выразительно:
— Ежели ждешь, так и дождешься, понял!
Черецкий дернулся, чтобы встать, но Сергей придержал его за плечо и тут же отвел руки, приподнял их вверх, примирительно.
— Ты хоть нам-то скажи, чего случилось? Может, съел чего втихаря или выпил, а? — проговорил он, улыбаясь. Черецкий убрал сигарету, закинул ногу на ногу.
— А чего тут непонятного, — сказал он с ленцой, будто через силу заставляя себя разъяснять очевидные и обыденные вещи бестолковым ученикам. — Ну чего?! Думаете, коли нас всех тут одногодков почти да однопризывников собрали, так и законы для нас не писаны? Думаете, коли учебка, так и все уж равны? — Он выждал с полминуты, будто рассчитывая на ответ, потом продолжил: — Дурачье, везде старики и салаги есть, это точно. И если у нас тут не строевая часть, где все вперемешку, а учебная, так все равно! Зелень пузатая! Правильно про вас сержант толковал!
