Неожиданно в столовую вошла секретарша Кунхардта, Андерсен захлопнул книгу и убрал ее в сумку. Секретарша быстро сделала у стойки заказ, потом подошла к нему и удивленно спросила, пришел ли он уже в связи с телеграммой, которую она ему послала.
— Господин Кунхардт хочет срочно с вами поговорить, — сказала она.
Андерсен покачал головой: он еще не получал телеграммы, а пришел, чтобы сообщить господину Болльнову о своей потере, о пропаже чемодана.
— Тогда пойдемте со мной, — сказала секретарша и ободряюще ему кивнула. У стойки она взяла тарелку с сосисками, расплатилась талоном и пошла впереди Андерсена, не сказав по дороге ни слова и ни разу не обернувшись.
Кунхардт встретил его приветливо и попросил разрешения есть при нем сосиски, так как сегодня еще ничего не ел. Приступив к сосискам, он спросил Андерсена о новых впечатлениях и без особого интереса слушал его рассказ о странных людях, о разочаровании, пережитом им в доме профессора, о печальном случае на центральном вокзале. Даже когда Андерсен сообщил ему, что постепенно начинает распознавать потенциальных заказчиков, он никак не отреагировал. Пока Кунхардт ел, он ни разу не прервал Андерсена, но, покончив с сосисками, вдруг спросил:
— С этим профессором Клементом вы долго беседовали?
— Он производит впечатление специалиста, — ответил Андерсен. — Такой чудаковатый любитель словарей.
Кунхардт встал, подошел к окну и какое-то время смотрел на темное, заснеженное небо. Потом он обернулся, поднял обе руки, чтобы продемонстрировать свою озабоченность, и сказал:
— Дорогой доктор Андерсен, издательство «Тритон» благодарит вас за вашу работу. Усердие, с которым вы взялись за дело, вызывает всеобщее уважение. И все же у нас есть основания полагать, что нынешнее положение вам не подходит. Ваша квалификация — я говорил вам об этом уже при первой нашей беседе — слишком высока, подобающее для вас место — в редакции.
Андерсен тоже встал, он еще не понимал, на что ему рассчитывать, и с нетерпением ждал приговора, который вынесет ему Кунхардт, понимая, что от этого будет зависеть его дальнейшая работа. И он не ошибся: Кунхардт направился к нему, остановился на расстоянии вытянутой руки и сказал:
— У нас есть ваш адрес, как только в редакции откроется вакансия, мы дадим о себе знать.
— Хорошо, — сказал Андерсен, помолчав. — Я понял.
Он открыл сумку и выложил на письменный стол три тома, проспекты и книжку бланков заказов. Кунхардт проводил его в секретариат. Поскольку касса уже закрылась, заработанные им проценты находились у секретарши. Похоже, она приняла расставание с ним близко к сердцу, вид у нее был озабоченный, наверное, желая его утешить, она сообщила, что только что поступил групповой заказ — четыре словаря на его имя. Андерсен не стал расспрашивать, откуда взялся этот заказ, под взглядами Кунхардта и секретарши он расписался и молча пожал им руку.
Дверь захлопнулась с резким, щелкающим звуком, но Кристиана не проснулась. Свернувшись клубком, она лежала на диване, ее голова покоилась на согнутой руке, так, что дыхание не улетало прочь, а согревало лицо. В руке на сером одеяле — бумажный носовой платок. Уголок рта прикрывала прядь волос. Андерсен не стал ее разглядывать, он помнил, как однажды Кристиана упрекнула его в неделикатности, когда она заснула на пляже Балтийского моря, и он, не в силах противостоять искушению, рассматривал ее лицо. На цыпочках он отнес свое пальто в гардероб и прошел на кухню. Стол был накрыт, но не наспех, не как каждый день, на что указывала свеча между приборами, а с явным намерением что-то отметить. Две бутылки пива и два датских стакана ручной работы стояли наготове, в корзинке лежал хлеб незнакомого ему сорта. Снегопад за окном был столь обилен, что казалось, будто небеса трудятся сдельно. Андерсен включил свет и вернулся в гостиную, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Кристиану. Его взгляд остановился на книжной полке, скользнул по фотографиям, и вдруг он увидел, что серебряный набор из кружек, кофейника и ажурных блюдец исчез. Его охватил ужас. Он быстро подошел к полке и провел рукой по тому месту, где стоял поднос с изделиями шеффилдского мастера. С минуту он в нерешительности смотрел на Кристиану, потом подошел к ней и, склонившись, поцеловал в ухо.
Она пробудилась в радостном настроении, протянула к нему обе руки, чтобы он помог ей подняться, и попросила сложить одеяло. Улыбаясь самой себе, она спросила:
— Как ты думаешь, летучие рыбы съедобны?
— Почему ты спрашиваешь? — удивился Андерсен, и она ответила:
— Мне снилось, будто мы на Эльбе, летучие рыбы проносятся вверх по реке, а мы вместе с другими людьми хватаем их на лету, пока не набралось полное ведро.
— Кажется, съедобны, точно не знаю, — сказал он, пожав плечами. Он взял ее за руку и подвел к книжной полке.
Ему не нужно было ничего говорить, она сразу поняла, о чем он хочет спросить. Беспечным тоном она подтвердила, что продала вещи, которыми никто никогда не пользовался. Ей кажется, что продала их удачно, и еще она уверена, что вырученные деньги сумела вложить в дело, которое себя оправдает.
— Счет из автомастерской? — спросил Андерсен.
— Нет, не счет, — ответила Кристиана. Как будто считая, что ее объяснения он должен выслушать сидя, она потащила его на кухню и мягко усадила на стул, а сама встала сзади. Затем призналась ему, что тайком воспользовалась его книжкой бланков заказов, всего один-единственный раз. Она заказала четыре комплекта словаря, попросив выслать их на адрес больницы, и уже заплатила. Один экземпляр она подарила старшей сестре ко дню рождения.
— Ты не представляешь, как эта Клаузен сияла. Обняла меня, как лучшую подругу, — сказала Кристиана.
Еще один словарь получит Норберт к Рождеству, а два других она оставит про запас. Кристиана ущипнула его за плечо и села напротив:
— Только проследи, чтобы все четыре заказа записали на твой счет.
Она ждала, пристально смотря на него, ждала похвалы, удивления или хотя бы подобающей случаю признательности, ведь ее заказы должны были помочь осуществлению его плана. Но он только опустил голову и спросил:
— Ты получила для меня телеграмму?
— Да, — ответила она, — но там не было ничего особенного, просто просьба зайти к Кунхардту, и все.
Охваченная внезапной тревогой, она встала, принесла телеграмму и положила ее перед ним:
— Вот, смотри сам, ничего такого.
— Это уже не имеет значения, — сказал Андерсен.
— Что значит не имеет?
— Мне уже не нужно идти к Кунхардту.
— Ты был у него?
— Он меня принял, — сказал Андерсен. — Принял для прощальной беседы.
— Ну говори же, что случилось! — потребовала Кристиана.
И Андерсен, глядя на стол, произнес:
— Со мной распрощались… Выплатили проценты, а потом распрощались, правда, они включили меня в резервный список, на случай, если освободится место в редакции.
— Но этого не может быть, — Кристиана прикоснулась пальцами к вискам и так стояла какое-то время, не закрывая рта.
— Тем не менее это так, — ответил Андерсен и печально добавил: — Наверное, такие люди, как я, и должны быть в резервном списке, только на такое место мы и можем рассчитывать.
Внезапно Кристиана вскрикнула и выбежала в гостиную, вернувшись, она бросилась к окну и застонала. Потом повернулась к нему, ее сотрясал гневный смех, оборвавшийся клокотанием. Андерсен впервые видел ее такой. Опасаясь за ее рассудок, он подошел к ней и крепко обнял. Все так же обнимая ее, он прижался к ней щекой и прошептал:
— Успокойся, ни о чем не тревожься, мы справимся, что-нибудь найдем, может быть, уже завтра.
Она не пыталась освободиться. Стояла, а он гладил ее волосы, потом повел к стулу, и она не противилась, покорно подчиняясь движению его руки. Ему никак не удавалось поймать ее взгляд, Кристиана сидела, будто окаменев. Он обхватил ладонью ее запястье и тихо, словно опасаясь, что их кто-нибудь услышит, заговорил:
— Завтра, завтра ты возьмешь меня с собой. Вам ведь нужны санитары. Ты только представь: мы могли бы вместе ездить на работу и вместе возвращаться.
Казалось, она долго вслушивалась в его слова, ее губы дрожали, потом она взглянула на него и сказала:
— Этого я не могу себе представить, я вообще больше ничего не могу себе представить — посмотрим, что будет завтра.
