Центр вселенной
Пробило двенадцать часов. Слушатели замерли в ожидании. Докладчик выпил воды, прокашлялся и начал:
«Мы провели глубокие теоретические и экспериментальные исследования. В соседней лаборатории были проведены параллельные исследования, которые полностью подтвердили наши заключения. Теперь мы точно установили, где находится центр вселенной! Это красное мусорное ведро!» И гордо зашевелил усиками.
* * *
История про то, как один сумасшедший изобретатель изобрел машину обратного времени с определителем желаний и решил ее испытать. Прыгнув во времени лет на сто назад, изобретатель обнаружил, что его кто-то хочет немедленно расстрелять. Он совершил еще один скачок в еще более далекое прошлое, и определитель желаний показал, что снаружи некто хочет его ограбить и повесить. Так он продвигался все дальше и дальше во времени, каждый раз обнаруживая снаружи кого-то, кто хочет сделать ему что-то ужасное. Он продолжал совершать прыжки во времени, пока не попал туда, где определитель желаний показал, что снаружи не наблюдается вообще никаких желаний. Высунул изобретатель голову из машины, чтобы осмотреться, но не успел ничего увидеть, потому что был проглочен огромным чудовищем, которое лениво двинуло челюстями и подумало: «Не хотел я есть, совсем ничего не хотел, но когда само в желудок лезет, то приходится.»
Однажды не в так уж и далекие времена, когда число пи было немного меньше трех, потому что его и вовсе не было, откуда-то приползло чучело. Как оно ползло — неведомо, поскольку в то время и пространства не было, и время было совершенно сомнительное. Чучело это было, однако же, не одно, их было два, поскольку были они двойниками, по крайней мере, они сами так считали и говорили. Разговоры у них, естественно, были странные очень, поскольку времени не было тогда совсем, а потому, что бы ни сказал один, другой уже давно знал и свой ответ, и ответ на этот ответ. Ну, словом, вы поняли, что времени не было, так что все случалось одновременно. Самым сложным было у этих чучел разобраться, кто есть кто, поскольку пространства-то еще не было, так что и их как бы не было, и времени не было, так что понять там ничего не было возможно. Иногда это чучело, которое, конечно, вовсе не думало. что оно чучело, думало, что никакого близнеца не существует, а это все оно одно. Словом, такая хрень была, что и не разберешься вовсе. Мозгов, между прочим, у чучела тоже не было, поскольку пространства не было, а потому как оно думало, остается неведомым. Словом, находясь в непонятном месте все время, вдруг решило это чучело упорядочить свою жизнь. Однако же читатель должен помнить, что времени не было, так что это было не однажды, а в самом начале и в самом конце. И вообще нам с вами никогда не понять, как можно иметь начало, и конец, и все промежуточное — и все это одновременно и бесконечно долго. Словом, вначале было слово. И тут мы опять натыкаемся на то, что нет никакой логики говорить о начале, а тем более о слове, которое, чтобы прозвучать, должно было попасть в пространство, желательно, наполненное чем-то. И как вы думаете, что же это было за слово? Никогда не догадаетесь. А когда догадаетесь, то, может, я продолжу тогда. Только учтите, что то слово появилось вовсе не одновременно со всем остальным, что было у этого чучела.
Один йог как-то обнаружил, что у него жизнь и есть один длинный День Сурка. Обнаружил он это, когда при очередной реинкарнации стал совхозной коровой в Вологодской области. Утром, еще проснуться не успеет, как на соски доильный аппарат приладят, охапку сухого сена под нос сунут и давай молоко вытягивать. Снимут аппарат, только он себя человеком почувствует, только побрыкается в навозе, как зоотехника вызывают: «Что-то с этой не то, беспокойная больно.» А тот тут же укол в задницу антибиотиком, на всякий случай. И так весь день: то сено пасть дерет, то вымя терзают — доят. И никуда не денешься: дернешься куда, а там только еще хуже. И задумался йог, за что ему такое наказание? Стал вспоминать свои прошлые реинкарнации, а побывал он и раджой, и священным жуком-скарабеем в Египте в незапамятные времена, даже проституткой побывал во французском обозе, когда на Москву армия наступала. И везде и всегда было одно и то же: доят и доят, доят и доят, и никуда не денешься. Только навоз воняет по-разному.
Великий исследователь и ученый Джон Фицрой утверждает, что внутри всем известной статуи Свободы находится свидетельство, что мы в космосе не одиноки. Как известно, Тунгусский метеорит это последствия катастрофы межгалактического корабля. Однако мало кому известно, что еще до взрыва от него отделилась гондола, которая приземлилась ночью прямо на статуе Свободы. Из нее вышли пришельцы, забрались внутрь статуи, перенесли туда же гондолу, поместив ее в средний луч на голове статуи. После чего они замуровали луч, сами забрались в гондолу, отправили сигнал спасения своим соотечественникам и погрузились в вечный летаргический сон, из которого их может вывести лишь прилетевшая за ними команда.
На многочисленные вопросы, почему же до сих пор никто не обнаружил экипаж, ученый ответил: «Размер гондолы с пришельцами составляет всего 3 микрона.»
А если существовала сверхцивилизация (или Бог, если желаете), которая всё создала, то ГДЕЕЕЕЕ???!!
С памятниками архитектуры мы разобрались: должны они устроить самоподдерживающуюся структуру своей жизни, то есть ничего из барахла не должно от них оставаться, включая их собственные кости. Разве что по недосмотру.
Но где же их информация, их знания, их завещание нам?
А почему вы, вдруг, решили, что они должны заботиться о ком-то им неведомом? Мы ж рассуждаем с точки зрения нашей, а какая у них она была?
Ну а если они, все-таки, свои знания оставили? Мы даже не можем предположить, какова форма этой библиотеки. Может, это один-единственный атом или даже частица. А может, мы с вами со всеми, совместно со всем живым, и есть та самая библиотека, часть которой вдруг взбесилась и стала думать, что она разумная. А почему нет? Такое хранилище информации должно быть самовозобновляющимся, обновляющимся, расширяющимся, многократно дублированным и плохо уничтожаемым. Что, если все люди — это одна-единственная книга о чем-то, гигантская книга, с объемом информации, который мы себе и представить не можем. Как эту информацию извлечь? Возьмите книгу на неизвестном вам языке и попробуйте извлечь информацию. А тут мы даже не знаем, что это книга. Так что нечего задавать глупые вопросы.
* * *
Обмен разумами — хорошая фантастическая идея. Но уж очень фантастическая: копеечные расхождения между разумом и бессознательным внутри человека приводят его к безумию. Идея предполагает, что можно выделить чисто разумную часть, а остальное оставить. А где проводить границу? Что из разума действительно разумно, а что из того, что «записано» в мозгах, к разуму не имеет отношения? Убери привычки — и получаешь робота-идиота. Меняем разумом человека с котом. Подходит новый человек к прилавку с рыбой, хватает одну и начинает ее жрать на глазах изумленной публики. А маленькая девочка: «А немытую есть нельзя. Вас что, мама не учила?»
* * *
По совету опытной в медицинских делах планеты, Земля, разумное существо, дабы окончательно излечиться от тяжелой болезни, в результате которой образовались большие гнойные очаги, развела у себя на поверхности породу микроскопических существ, которые принялись откачивать гной, чтобы использовать его после переработки в качестве горючего для средств передвижения, чтобы еще более интенсивно откачивать гнойную жидкость.
* * *
Жил-был Иван-дурак. Ну, не так, чтобы совсем. В общем, обычный такой, ничем не примечательный. И однажды купил он печку. Да не простую, а золотую. Печку-гриль. То есть золота там не было, конечно, поскольку была она изделием мелкой китайской фирмы, выпускавшей печки по непонятной лицензии. Но блестела как золотая. И понес он ее домой, размышляя, на фига ж он ее такую золотую купил. А по дороге, поскольку печка в коробке была очень приличных размеров, он ее регулярно обо что-нибудь колотил. Сначала об дверь автобуса, куда он вперся с этой печкой, чуть не прибив какую-то старушку. Потом снова об дверь того же автобуса, когда уже выходил. Потом, уже перед домом, уронил ее так, что в коробке что-то жалобно звякнуло. И когда уж было совсем собрался зайти в дверь своего парадного, прислонил коробку с печкой к закрытой половинке двери, попытался достать ручку другой половинки, да не смог, поднатужился, прижался к коробке как мог плотнее, и опять не достал до ручки, и стал подталкивать намечающимся пузиком эту коробку в сторону, вдруг из коробки раздался голос робото-человечий: «Мать твою так, Ванька, ты долго будешь меня уродовать? Сможешь меня затащить аккуратно, я тебе любое желанье выполню.» Хоть и дурак был Ванька, но насчет желаний он уж столько сказок слышал… Словом, согласился он сразу. И печку доставил на место в самом лучшем виде. И все соображал, что же за желание ему загадать. Три дня думал. На работу не ходил, только лежал и прикидывал. И надумал: «Хочу, — говорит, — государыня Золотая печка, стать начальником с постоянно растущей должностью. Каждые три дня чтобы была новая и лучше. До тех пор, пока не скажу, что хватит.» Пришел Ванька на работу, а там его поздравляют: начальником конторы стал. И никто уж его дураком не называет — только Иваном Ивановичем. Три дня прошло, а ему новое назначение приходит, в городскую администрацию. Потом мэром, потом губернатором, потом пересчитал ступеньки в каком-то министерстве, и уж до президентского кресла добрался. Тут его не то, что Иваном Ивановичем, а только и звали, что дорогой Иван Иванович. И в рот ему смотрели, каждому слову Ванькиному радовались. И Ванька тут смекнул, что совсем не простой он Ванька. Что всё это имеет глубокий смысл. И заслужил он всё это головой своей, горбом, мозолями кровавыми. Может хватит? «Ан нет, — думает Ванька, — есть там повыше кое-что, неужто я того не заслужил, чтоб меня не только облизывали, но и молились? Вот тут и хватит!» Словом, прошли три президентских денька и три ночки. Пробудился Ванька: стекло над ним толстое. И кто-то рядом лежит. Вроде, знакомый. Присмотрелся Ванька получше: батюшки, да это ж Владимир Ильич! «Ну, полный писец!» — только и вымолвил Ванька. И послышался печкин робоголос: «Вот и хорошо, Ваня! Главное, вовремя остановился.» «И что же теперь будет?» Ничего не ответила печка, лишь вдали что-то там задребезжало.