— Вы в трудной ситуации, я всё понимаю. Вам очень поможет чтение Библии, я подарю вам Библию. Вы верите в Иисуса Христа?
— Нет, — ответила Юлиана, — не верю.
— Отлично, — обрадовалась тётка, — у вас есть шанс придти к истинному богу — Иегове!
Блядь.
— Это хорошо, — медленно проговорила Юлиана, — я вижу, что вы добрый, общительный, истинно верующий человек. Нет ли у вас лишних двух тысяч рублей? Мне бы они не помешали, а Иегова наградит вас за милосердие.
Но иеговистка, вцепившись в свою ядовито-красную сумку со стразами, ломанулась обратно в сторону кладбища, словно укушенная оводом лошадь. Как легко избавиться от человека — достаточно попросить у него денег.
Тётка чуть не сбила идущего ей навстречу… кажется, мальчика-подростка. Он был ростом где-то метр семьдесят пять, светловолосый, очень стройный, почти хрупкий.
Ну, мало ли что нам кажется.
Он быстро догнал Юлиану — люди такого сложения бывают очень выносливы. И на вид ему не меньше двадцати семи, а может быть, все тридцать. На висках — ровные шрамы от трепанации. Она почувствовала не то чтобы опасность — это запуганным русским вечно мерещатся ужасы, — а так, лёгкий холодок неотсюда.
— Не скажете, как пройти к магазину? — спросил он вполне дружелюбно и в то же время отстранённо, местные так не разговаривают. На всякий случай девушка ответила по-немецки, что не понимает. Феликс смущённо улыбнулся.
— Entschuldigung, darf ich Sie etwas fragen? — произнёс он, с трудом подбирая слова. — Wo ist ein Lebensmittelladen?[6]
Через пару часов, когда Феликс купил бутылку двадцатичетырёхградусной сладкой дряни и собрался возвращаться домой, Юлиана спросила, почему он не носит очки, не видно же ничего в таком тумане.
— Посмотри на меня внимательно, — сказал он, — а теперь вот так. Видишь, справа у меня как бы безукоризненный профиль, а слева — асимметричный? Лицо мне долго собирали, с тех пор от небольшого давления на переносицу начинает раскалываться голова. Ладно, хуй с ним, туман и туман.
…А иеговисты — мудаки. Вот к мунитам я в юности хотел вписаться, они же работу помогают найти и квартиру, а в девяносто девятом году я за жильё разыграл бы религиозное помешательство любого вида и масштаба. Но сектанты пояснили, что все члены объединения находятся под строжайшим контролем. Я намекнул, что в неволе вымираю, но они ещё долго докапывались. Звонили и приходили ко мне в общагу, пока я не написал им по мылу, что о них думаю, и добавил заглавными буквами:
«ПОДИТЕ ВЫ ВСЕ НА ХУЙ СО СВОИМ САН МЕН МУНОМ!!!»
Юлиана не поинтересовалась, за что его били. Тактичная девочка, подумал он. На самом деле ей просто было всё равно.
* * *
В позапрошлой дурацкой жизни он так же по-дурацки познакомился с Натальей. Что он тогда искал — бар, в котором надо было отметить возвращение собутыльника с зоны? Всё равно не нашёл. Наталья носила чёрную лаковую юбку, чёрные гриндерсы, тёмные очки и кельтский крест, красила губы лиловым. Сначала Феликс подумал, что перед ним младшекурсница местного худграфа, но оказалось, что ей уже двадцать пять. В Москве у подонка и расового предателя вроде него не было бы шанса приблизиться к философине нового измерения, но в городе Н. творческие люди все наперечёт, поэтому вынуждены общаться между собой. Наталья сдавала вторую квартиру, не работала, принципиально не выходила из дома по утрам и писала программный труд о белой традиции. Разговаривала она так:
— Для создания Империи необходимо нанизывать на пальцы нити «сокрытых властителей». Сие есть осознанный акт, который, в ряду других, скрыт за уже упоминавшейся ширмой. Из недр земли явятся «спящие короли», подлинные кшатрии, и наш онтологический враг будет повержен. Человек должен услышать Память о Происхождении, истинную Песнь Птиц своей Крови, чтобы не остаться в ситуации «стратегической путаницы». Будь тем, кто стоит на стороне Люцифера, солнечного господина, и не обслуживай демиурга, иначе выходом из подобного экзистенциального капкана станет полное разрушение внутренней культурной структуры, то есть, самоубийство.
Но чего не простишь женщине, которая владеет техникой горлового минета и умеет печь торты? Обычно ницшеанки едят только растворимую лапшу и превращают дом в суровое царство пыли. Наталья была исключением. Во время учёбы в Москве она встречалась с садистом, который приковывал её к батарее и резал опасной бритвой. Видимо, эти сокровенные тантрические практики пробудили доселе дремавший кулинарный талант.
Двоюродный брат Феликса, водитель маршрутки и несостоявшийся панк-музыкант, был рад, что родственник уже не просит у него в долг до понедельника, но приятели почуяли недоброе. Наталья впустила в квартиру только одного из них, с остальными разговаривала через дверную цепочку.
Дома у неё не было ничего из ряда вон — лиловые обои и портреты Ницше.
— Вы в курсе, что он может запить, и что у него крыша едет? — спросил самый порядочный из приятелей.
— Человек, которого я уважаю, не будет пить дешёвое пиво на лавочке, — величественно ответила Наталья, — а что, собственно, означает словосочетание «едет крыша»? Я не страдаю психосексуальными комплексами, которые большинство считает нормой, и у меня иное понятие о поведенческом каноне.
— О’кей, если хотите побыть бесплатной медсестрой — как пожелаете, все Феликсовы поклонницы ими были, — отозвался самый порядочный из приятелей.
— Вы ничего не поняли, — сказала Наталья, в голосе её звучали одновременно огонь и лёд. — Я никем не хочу «побыть», я никогда не была ничьей «поклонницей» и ни с кем себя не идентифицирую. Разве что иногда отождествляю себя с Гиммлером, а временами — и с Вайстором, что говорит, уверяю вас, не о личном выборе, а о приятном пленении архетипом.
Дальнейшие расспросы были излишни.
В то время Феликс преподавал в школе информатику по учебнику, взятому в библиотеке. Зарплата его не устраивала, но он всё не подавал и не подавал заявление об уходе. Причина была проста и чудесна; можно ли подробно рассказать о ней, спросила как-то «пленённая архетипом», и Феликс ответил: нельзя. Нет возможности. Слова, едва успев оформиться, сгорали, как прозрачная бумага. Да и бесполезно говорить человеку, не любящему детей, о том, как ты любишь детей. Феликс подумал, что даже убил бы одарённого ребёнка, чтобы не видеть его постепенной невыносимой мутации во взрослую мразь, и это был бы самый полезный в жизни поступок, не считая выбрасывания тетрадей со своей пубертатной лирикой.
Теперь остаётся изложить несколько гипотез. До суда, конечно, дело не дошло: зачем завучу школы огласка? Мальчишки и так постоянно щебечут о «пидарасах», это вторая популярная тема после «сисек», и пидарасом может прослыть любой, даже совсем не манерный спортивный восьмиклассник вроде сына завуча.
Согласно первой версии, Наталья утверждала, что у свободного человека слова с делами и мечты с их осуществлением не расходятся. Иначе это уже не свободный человек, а интеллигент, которого надо стерилизовать и запереть в хлеву, чтобы не путался под ногами у каменщиков невидимой стройки. Феликс в ответ цитировал Троцкого: попробуйте надерзить официанту в ресторане, и сразу всё поймёте про общество и свободу от оного. Ты как бы уравниваешь ребёнка, стоящего в твоей иерархии выше взрослого, и всякую подловатую обслугу, возражали ему, и это есть бесконечный логический тупик.
(Говорят, существует методика превращения упрямых восьмиклассников в ласковых послушных зверьков. О ней знают только шагнувшие за черту, обозначенную в памяти белой, словно вещества, и слабо различимой в тумане дорожкой. Да, и, в отличие от завуча, Феликс считал, что детей бить нельзя, даже если они хамят.)
Согласно второй версии, у Натальи, как у всех экзальтированных девиц, слова расходились с делами: мало ли кто якобы «выше ревности и предрассудков». У поддатого преподавателя информатики хватило ума привести мальчишку к ней на квартиру, и Наталья, сделав вид, что всё в порядке, на следующий же день позвонила завучу, а тот — своим бывшим ученикам, гопоте из местного техникума связи. Ведь в узких кругах известно следующее высказывание Натальи, характеризующее эту философиню как сторонницу верности и семейных ценностей, кто бы там что ни говорил:
«Ева [Браун] совершила невероятный поступок, по значимости равный царскому: обвенчалась с Гитлером за день до самоубийства; по древним верованиям, после этого две души сливаются воедино, и рождается андрогин. Гитлер был ведом неким демоном, призванным остановить сталинский геноцид и разгул призрака коммунизма, а для этого понадобилось пропитать германскую нацию новой идеей. Когда задача перестала быть актуальной, и нужда в белокурой бестии отпала, душа, называемая при жизни Евой Браун, увела душу Шикльгрубера в сферы, далёкие от идеи тотальных побед».
