Светик сделала наивное лицо — одно из своих любимых, из сильнодействующих. Я, дескать, девочка простая. Меня, дескать, и обидеть нетрудно, и обхамить. Я, дескать, как травка в поле…
— Вот, — говорит Светик. — Книга такая. Не нужна ли вам?
Глядит.
— Не нужна.
— Почему?
— Это не для меня.
Светик тихонечко говорит:
— Но это же детективы.
— Плевать я хотел.
А Светик по-прежнему глядит Аленушкой. Стоит и стоит. Не уходит. Утоли мои печали.
— Я знаю, — говорит она. — Вам «Книга печалей и радостей» нужна. Схимника Езерского. Семнадцатый век.
— Откуда ты знаешь?
— Знаю. Я вас на книжном рынке часто вижу.
— А-а. Теперь я вспомнил эти глазки.
— Ага. На рынке.
— Помню, помню… Спекулянтка, да?
— Что вы!
— Извини.
— Книжница… Я тоже ищу… Можно мне ваши книги посмотреть?
И Светик подходит к горе книг. Это старые книги. Старинные. И Светик сама не знает, почему, вдруг дрогнули руки — и внутри что-то тихо отозвалось. Правда, первая же, которую Светик открыла, оказалась с совсем неожиданным названием. «Описание и необходимый уход за Владимирскими кладбищами». Бррр. С ума сойти. Каратыгин, конечно же, слегка чокнутый. Это ясно как ясный день. Даже чаю не предложил.
— Да, — говорит Светик, не скрывая восторга, — вот это книги!
И тут в дверь стучат. «Ну, — думает Светик, — Бабрыка. Приперся все-таки. Сейчас он получит».
Но нет — голос женский. Светик еще от Оли знала, что Каратыжка не женат. Но все-таки оробела. Мало ли кто к нему ходит. Бывает, и не жена, а ведет себя за двух жен сразу.
Светик притихает за книжной горой. На всякий случай. Ее от двери не видно, ну а если увидят — стоит и листает книжку, вот и все.
Входят мужчина и женщина. Уже легче.
— Здравствуй, — говорит женщина.
А Каратыгин пьет себе чай.
— Н-да-а… — Вошедший мужчина оглядывает комнату. — Здесь без перемен!
А Каратыгин пьет чай.
— Ну и картинка! — повторяет мужчина. — Как ты дышишь в этой пыли?
Каратыгин наконец «замечает» их.
— Бывшая женушка пожаловала, — говорит он. — В гости, что ли?
— Разве нельзя? — игриво говорит та.
Они — все трое — заводят долгий разговор. О каких-то вещах. Не поделили, что ли?.. Но разговор вполне мирный. Будущий муж (тот, что пришел) улыбается бывшему (Каратыгину). А женщина стоит меж ними. И улыбается обоим.
Наконец неожиданные гости уходят.
— До свидания, Алеша, — говорит бывшая жена.
— До свидания.
Светик вылезает из-за горы книг. Каратыгин смотрит на нее и удивляется. Забыл про Светика.
— Извините, — пискнула Светик. И идет к выходу.
— А-а, это ты.
— Я… я там задержалась.
— По-моему, ты там вздремнула.
Светик молчит. Она бы, конечно, не прочь выпить с ним чаю и поболтать. Но он не догадывается. Не приглашает. А развязно сесть за стол Светику не хочется — хотя она отлично умеет это проделывать. Но сейчас не хочется.
— Извините, — еще раз пискнула она.
И удаляется.
На улице Светик нагоняет эту парочку.
— Неужели не мог показаться чуточку поинтереснее? — выговаривает женщина своему будущему мужу.
— А что?
— Глупости говорил — вот что! Про загипсованную руку зачем-то разговор завел. Неужели больше не о чем? Не понимаю, как это он не постучал гипсом тебе по башке.
Будущий муж вздыхает. И начинает оправдываться:
— Ты мне так его расписывала, будто он дурачок.
— Он неглупый.
— И язык у него подвешен здорово.
— Еще бы. Столько книг прочитать.
Светик обгоняет их. И не может отказать себе в удовольствии.
— Что это вы шумите? Час поздний, люди устали, — говорит Светик грубо.
Они разинули рты — но поздно. Светик уже прошла мимо. Она садится в машину. Бацает дверью. Она, может, в посольство опаздывает.
Бабрыка с ходу бросает машину вперед. Засиделся.
По дороге он начинает выспрашивать:
— Что ты там делала?
— Не лезь не в свое.
— Я не лезу.
— Вот и не лезь.
Он Светику не брат родной. И не мил дружочек. В таких случаях с мужиком чем жестче, тем лучше. Мордой об стол.
Они подъезжают. А ночь замечательная — чудо, а не ночь. Теплынь.
— Хорошо! — вздыхает Светик и рассматривает звезды.
Машина стоит у подъезда. Тишина.
Бабрыка выкуривает сигарету. Молчит. Светик прекрасно знает, что меж ней и Бабрыкой ничего не было и не будет. И знает, что все-таки он смутно надеется. Все они, мужики, так пошиты. Все они смутно надеются.
Бедный голубок. Остался без пары. Оля ушла — и он скис. Он и на нее смутно надеялся.
— Буду таскать книги, — говорит Бабрыка.
Связка за связкой — он берет с заднего сиденья и несет домой. Светик забирает последние связки. Тоже несет.
— Звезды какие, — говорит Бабрыка, когда они заканчивают дело. — Может, покатаемся?
— Нет.
— Поеду один.
— Езжай.
«Вот нытик», — думает Светик о нем. Бабрыка уезжает. А Светик некоторое время сидит возле подъезда. На скамейке. Какая ночь!
Все-таки в тот вечер у Каратыгина Светик выглядела, видимо, жалкой. И это ее тяготит. Не слишком, а все-таки грызет. Что ж это такое — пришла в дом, а тебе даже паршивую чашку чаю забывают налить. Это не дело.
Тем более что Светик хочет с ним контакта.
Она приходит. С самого утра.
Отдел состоит из одной комнаты. Книг и рукописей, конечно, полно — забиты все полки.
— Вот, — говорит Светик, — Алексей Сергеевич… Я хотела бы у вас работать.
— Вы? — удивляется Каратыгин.
Светик выдерживает взгляд.
Но тут его отвлекает какая-то мегера — по имени Маргарита Евгеньевна. У них в отделе три стола. Три работника. Каратыгин. Оля (она в командировке). И эта Маргарита — лет пятидесяти с хвостиком, которая ему говорит:
— Но, может быть, мы возьмем деньги из фондов?
— Фонды мы давно потратили! Съели! Сожрали! — начинает заводиться Каратыгин.
— А вы им скажите, что книги дорожают.
— Они, Маргарита Евгеньевна, и сами это знают — не маленькие!
И тут Светик опять выступает вперед. Пользуется паузой в разговоре:
— Вот. Это я… Хочу у вас работать.
— Работать? У нас? — И Каратыгин вдруг громко хохочет. Болен, что ли? Он разглядывает Светика с головы до ног: — Девушка…
— У меня есть имя, — говорит Светик. — Светланой меня зовут.
— Ладно. Светлана — значит Светлана. — И он вдруг показывает на книги: — Это старье вынет из тебя душу. Ты что-нибудь любишь в жизни?
— Я?
— Ну да. Кроме красивых сапожек и симпатичных мальчиков?
Светик слегка теряется.
— Вроде бы нет, — говорит она.
— Я так и думал. Вот и люби. И будешь счастлива. Мальчики и модные сапожки к Восьмому марта — что еще нужно молодой женщине?
Он то ли смеется. То ли всерьез:
— А если, Светлана, ты придешь к нам, вместо сапожек и туфелек ты полюбишь эту рвань и старье. Ты будешь шляться по книжным рынкам. Ты будешь умолять спекулянтов. Ты будешь заикаться при виде каждого старого, грязного и драного переплета…
Мегера начинает варить кофе — здесь же, на плитке.
Небось для него.
Светик пробует улыбнуться. Она говорит:
— А вы без шуточек — вы лучше про себя расскажите.
— Живой пример?.. Пожалуйста! Я по самые уши завяз в этой богадельне. Я нищ и гол. Я плохо одет. Я ненавижу книги.
— А вы их не покупайте.
— А я не могу их не покупать.
— Почему?
— Потому что это зараза. Ты же видела — я живу в комнатушке, в которую стыдно привести человека. Денег нет. Жена от меня сбежала. Я не всегда успеваю позавтракать. Я всегда не успеваю побриться… — Он заканчивает. — Так что послушайся меня, Светлана, бегом беги от нашей дыры. И чем дальше, тем лучше.
Светик стоит растерянная. Не ожидала.
Мегера и не думает за нее сказать хоть слово — она занята кофе. Она подходит к своему любимому Каратыгину. Божок взволнован. Божок должен успокоиться.
— Алексей Сергеевич, — негромко окликает она.
— Что?
— Выпейте кофе.
Мегера подает ему чашечку с дымящимся кофе. А потом — ложечку, чтоб помешать сахар.
Пока она суетится возле него со своим дурацким кофе, Светик уходит. Не ожидала отказа.
— До свидания, — тихо говорит она в дверях. А они даже не отвечают.
* * *
Светик идет улицей. Ей невесело, кисло — не поймешь что. Каратыжка (так она его окрестила), что там ни говори, произвел на нее впечатление. Конечно, у него не все дома. Дядечка с приветом. Но что-то в нем есть.
Светик спотыкается, переходя на ту сторону улицы. Ч-черт. Уж не втюрилась ли она в него? То-то бы смеху.
Светик действительно везучая — это верно. Однажды случился интересный разговор с милиционером. Он сам вдруг подошел. Светик даже слегка оробела — с какой стати? Но он вежливо спрашивает:
