– Вы с ума сошли! – говорит ему Шина с носовой части плота.
Голос ее звучит мрачно. Потому что она обращается одновременно и ко всем клиентам.
– Да, – отвечает Аляж. Перед лицом их страха он все еще чувствует возбуждение, хотя оно мало-помалу проходит. – Может, и так, – невозмутимо прибавляет он. – Может, так оно и есть.
В ответ никто не говорит ни слова. Он понимает: они смогут положиться на него настолько, насколько это в их силах, но сейчас они его боятся. Он чувствует себя далеким, жалким, холодным и отчужденным, как одинокий замшелый камень, глядящий на плот, что покачивается у подножия громадного порога. Но вслух Аляж в этом не признается. Он произносит то, что, по его разумению, должно их ободрить и скорее воссоединить, нежели разъединить:
– Еще один волок перед последним водопадом, затем еще час гребли – и мы выйдем из Коварной Теснины.
Они вычерпывают ведрами воду, поскольку зачерпнули ее предостаточно.
– Все, что я пытаюсь вам втолковать, – почти умоляюще продолжает Аляж, выливая воду из ведра в реку, – так это то, что мы почти выбрались из этой проклятой теснины.
Они наблюдают, как порог преодолевает команда Таракана. Издалека их плот кажется танцующим на волнах игрушечным суденышком, и они боятся за него и за его команду ничуть не меньше, чем совсем недавно боялись за самих себя. Таракан не торопится. Он осторожно выравнивает плот по курсу, минуя верхний водоворот так, чтобы избежать ошибок, допущенных Аляжем, и не дать плоту развернуться лагом. Они трижды пытаются штурмовать порог, но всякий раз в последнее мгновение по команде Таракана останавливаются, поскольку он видит, что они сбиваются с курсовой линии. И вот они снова скрываются в волнах, потом снова показываются на гребне переката, заняв уже верное положение. И вдруг опять исчезают – уже под стеной водопада, а затем опять возникают на поверхности и, держа прямо по курсу, без труда проходят низовье порога. Теперь, когда большие пороги позади, Лысый отвязывает свой плотик, ставит его на воду. И запрыгивает в него. Хотя до следующего волока рукой подать, ему не терпится проявить самостоятельность, пусть совсем недолго. Вслед за тем два больших плота вместе с маленьким желтым преодолевают оставшиеся несколько сотен метров вниз по течению.
Сверху это выглядит красиво. Над гребнем, где река резко обрывается вниз, образуя водопад под названием Кипящий Котел, поднимается легкий туман. Два ярко-красных плота вместе продвигаются к перекату в тусклом свете дня. Плоты опоясывают длинные, медленно ползущие со стороны больших порогов, выше по течению, дорожки белой пены, переплетающиеся в замысловатые кружевные узоры.
С правой стороны Кипящего Котла громоздится покатая каменная глыба. Шириной всего лишь несколько метров в верхней части водопада, она расширяется до десяти метров с лишним в своем основании, перегораживая водопад по диагонали на четверть его высоты. К подножию этой глыбы им и предстоит переправиться волоком. Аляж, знающий дорогу, идет первым. В сотне метров в стороне от порога он направляет плот вправо, прижимаясь к скальному отвесу по правую руку от себя по мере приближения к Котлу. Аляжу приходится держаться в нескольких метрах от скального отвеса, где течение сильнее, иначе его затянет в водопад. Теперь он правит, сидя не на корме, как обычно, а на носу, пропустив свернутый носовой швартов между рукой и веретеном весла. В каменной глыбке, сбоку, зияет промыв в треть ширины носа плота, и Аляж ловко направляет плот в эту нишу. Когда носовой поплавок плота касается каменной глыбы, Аляж запрыгивает на нее с плота, удерживая в руке швартовый конец. Пришвартовав плот, он велит клиентам быстрее выбираться из него. Как только на плоту никого не остается, плот вытаскивают на каменную глыбу, чтобы его не смыло в водопад, образующий каскад во всю ширину реки меньше чем в двух метрах от того места, где они остановились. Клиенты смотрят поверх каменной глыбы на громадную теснину – она, кажется, сдавливает их со всех сторон, нависая и сверху. «Грандиозно!» – изумляется Марко, озираясь по сторонам. Аляж смотрит вниз, выискивая глазами твердую точку опоры на скользкой поверхности камня.
Таракан следует сразу за Аляжем – в кильватере. Он замечает орлана, примостившегося на ветке посередине сухого мирта на другом берегу реки. Они подходят к каменной глыбе, Аляж подхватывает брошенный ими швартов и затаскивает нос их плота на камень. Клиенты выбираются из плота, точно морские десантники.
Последним должен высадиться Лысый – он сыт, он уверен, что худшее уже позади, и отчасти начинает вести себя в свойственной ему манере. Оставаясь на своем плоту, он преклоняет колени и оглядывает ширь обступающей его теснины; он похож на безумца, который вступил во владение этой землей и отныне, как полноправный ее собственник, волен делать все, что ему заблагорассудится. В образе этакого поборника Нью эйдж он проплывает по течению остаток пути до водопада, кивая в ответ на призывы Аляжа и Таракана, которые машут ему руками, показывая направление к стоячей воде у кромки скалы; на его лице застыла ироническая усмешка, да и сам он сидит недвижно, точно завороженный. Он пускает плот по воле волн, и те оттесняют его все ближе к основному течению, а ему все кажется, что раз впереди не видно никакого порога, значит, там нет и сильного течения; ему все кажется, что он вправе быть где угодно, вытворять что угодно и следовать куда угодно. Когда лоцманы перестают махать руками и уже кричат во все горло, он беспечно погружает миску-лопасть самодельного весла в воду, чтобы развернуть плот носом к берегу, направив его к промыву в валуне. Но первый гребок не дал никакого результата, как и второй, и даже третий, и уже более яростный четвертый, и совершенно отчаянный пятый, и шестой, и седьмой. Его костлявые ручонки размахивают сучком лептоспермума с привязанными к нему кружкой и эмалированной миской, нещадно молотят им по воздуху, отчего плот только начинает еще сильнее кружиться и его все быстрее сносит в сторону водопада, притом не носом, а кормой.
Таракан с Аляжем уже не кричат, а пронзительно свистят, и от их свиста Лысого охватывает страх, который он только недавно успел позабыть. Лысый вспоминает, как лоцманы не смогли спасти Дерека, – он в ужасе вскакивает на ноги и ныряет в воду. Лысый плывет к каменной глыбе, благо до нее не больше трех метров, – стало быть, как ему кажется, он легко до нее доплывет, а что до плота, черт с ним. Он заметно продвигается вперед, но в каком-нибудь метре от каменной глыбы течение подхватывает его барахтающееся в волнах тело, неуклюже переваливающееся в капковом жилете с боку на бок, – подхватывает, словно гигантская рука, смахивающая крошки хлеба со стола. И уносит его к гребню водопада.
Сверху, с высоты каменной глыбы, Аляж и клиенты наблюдают за происходящим, чувствуя, как от разворачивающейся у них на глазах сцены веет острым запахом смерти. Как только Лысый скрывается из вида у гребня водопада, Таракан ловко спускает плот в стоячую воду со стороны берега реки. Аляж чувствует, как по его телу расползается страх, готовый сковать его целиком. Опять, в ужасе думает Аляж. Опять. И вдруг, даже не успев решить, что будет делать или хотя бы сможет, он кричит: «Нет!» – и бежит, отстегивая на ходу закрепленный сбоку спасательный конец, бежит вниз по краю мокрого, скользкого камня, понимая, что уж теперь, как бы то ни было, уж теперь-то он сделает все, что должен. Теперь он охвачен ужасом – но плевать; теперь, впервые в жизни он сказал «нет», не зная, что делать, и вместе с тем собираясь сделать хоть что-то. Аляж воодушевлен и наконец, наконец-то чувствует, что свободен, – и вдруг, в это самое мгновение он чувствует, как его левая нога теряет точку опоры на каменной поверхности; чувствует, как поскальзывается и срывается с края каменной глыбы; чувствует, как его тело падает в воду, словно на удивительно мягкую пуховую перину; чувствует, как взметает тучи брызг – и застывает как вкопанный; чувствует, как камни тисками сжимают ему бедра и теснят грудь; чувствует первые несколько секунд ласковое прикосновение воды, которая в следующее мгновение превращается в неистового, безжалостного изувера, швыряющего его голову и тело взад и вперед, вверх и вниз.
И понимает, что ждал этого мгновения очень давно.
И вот я вижу их всех – они стоят на каменной глыбе, прямо надо мной, у меня в поле зрения, и думают, что же делать и что будет дальше; погиб или нет тот, на кого устремлены их взгляды; и будет ли зрелище более захватывающим, погибни я или останься жив, и хуже ли им станет от этого. Последнее зрелище кажется волнующим, но предыдущее, сопряженное с другой трагедией, производит на них куда более сильное впечатление. Я вижу их всех, вижу их лица, вижу Отиса и Марко, со свойственным им благоразумием отступивших от края каменной глыбы; вижу Рики, со свойственным ему безрассудством стоящего у самого края; вижу Лысого, его согнутое полумесяцем тело, безвольно увлекаемое бешеным течением к водопаду. Вижу я и Шину, добрую Шину, которую всегда держал за убогую, – вижу, как она глядит во все глаза на Таракана, словно требуя от него подтверждения, что ничего страшного не происходит. Наконец, я вижу Таракана – он напуган, потому что только он один представляет себе всю чудовищность случившегося и осознает свою полнейшую беспомощность. Он ищет спасения в действии, в самой что ни на есть лихорадочной деятельности, и не решается сообщить клиентам то, что знаем мы оба: что выхода нет, что меня уже не спасти, поскольку вода поднялась слишком высоко и все поднимается. Мне хочется обнять Таракана, как дитя, и сказать, что я люблю его, сказать, что ему нечего бояться: ведь я же не боюсь.
