Было то в 1608 году.
Может, если бы не загнали бесстрашного вояку и гуляку под лед, история развернулась бы иначе, и, прости Господи, Шуйского бы не свергли, и Минин Козьма с князем Пожарским не понадобились бы в русской истории.
Но это я все так, так, впустую дуркую: историю не поменять.
Кондратий Булавин объявился ровно сто лет спустя — он был казаком племенным, породистым; говорят, что дед его хранил булаву войскового атамана, хотя тут скорей имеет место поздняя придумка, зато отец точно был станичным атаманом.
В 1705-м Кондратий Афанасьевич начал быковать на Дону, побил карательный отряд князя Долгорукого, стал войсковым атаманом (то есть главой всего Войска Донского), умертвив предыдущего атамана, государю Петру Алексеевичу не перечившего. Отправил своих есаулов взять Азов, который был тогда под турками, но не взял.
А взяли б — подарили Петру, Петр бы обрадовался и все простил им.
Булавинская заваруха тоже так и не стала войной крестьянской, за пределы Донской земли она вовсе не вышла; к тому же подлая молва связывала имя Булавина с Мазепой. То, скорей всего, ложь, но в ней, надо понимать, намек.
Совсем некрасиво, что булавинское буйство пришлось на разгар войны со шведом: представляю, как был раздосадован Великий Петр нежданной казачьей дуростью.
3 июля 1708 года Карл XII одержал победу в битве при Головчине над русскими войсками под командованием генерала Репнина — это было крупное поражение России, а тут Булавин еще сеет смуту…
Но спустя четыре дня, 7 июля, Булавина застрелили свои же — казаки из числа лояльных Москве.
Без малого семьдесят лет спустя громко объявился донской, зимовейский, многое повидавший казак Емельян Пугачев, отвоевавший свое в двух войнах, поскитавшийся вдосталь, выдававший себя черт знает за кого — от богатого купца, приехавшего из Царьграда, до Петра III.
Как самозваный император Петр III он учудил самую большую смуту в России, хотя и ее русской народной назвать трудно: проходила она сначала на Урале, где русские люди были наперечет, а потом на Нижней Волге — никаких пахотных, почвенных, нутряных русаков во множестве там не наблюдалось.
Воинство Пугача составляли инородцы, шальные казаки и прочая веселая сволочь, мало способная к войне: в итоге под Царицыном немец Михельсон с трехтысячным отрядом разбил наголову десятитысячное войско Емельяна Иваныча.
10 января 1775-го Пугачева казнили в Москве: «Экзекутор дал знак: палачи бросились раздевать его; сорвали белый бараний тулуп; стали раздирать рукава шелкового малинового полукафтанья. Тогда он сплеснул руками, опрокинулся навзничь, и вмиг окровавленная голова уже висела в воздухе».
Пугачева, пожалуй, помнили бы не меньше Разина, но он запутал следы со своим самозванством, народу разобраться было непросто, «казак или царь».
Разин в истории смут — фигура самая любопытная; тому и народная память доказательство: ни о ком больше на Руси не сложено такого неперечетного множества песен и сказаний.
Его самый памятный в народе бунт случился в 1667–1671 годах — шесть десятилетий спустя после болотниковских баталий и за три десятилетия до булавинской блажи. Так что иные разинские работнички еще успели почудить при дядьке Кондратии.
Знаменательно, что зачинщик едва ли не самого кровавого разброда на Руси в молодости дважды ходил на богомолье в Соловецкий монастырь, пересекая огромную землю от Азовского до Белого моря — почти две тысячи километров пути. Впервые Разин добрался до Соловков осенью 1652 года, будучи юношей лет двадцати трех, после неоднократного участия в походах к турецким берегам. И второй раз — снова осенью, уже 1661 года, — сразу после того, как представлял Войско Донское в переговорах с калмыками, которые провел успешно.
Он был дипломат и знал восемь языков: татарский, калмыцкий, персидский и прочие восточные, хотя, возможно, еще и польский — в Польше он тоже в юности повоевал; там, к слову сказать, очередной князь Долгорукий повесил брата Разина Ивана Тимофеевича за самовольную отлучку с позиций.
…Не надо бы у русского человека брата вешать — каждый раз это кончается нехорошо…
Брата Степану пришлось простить, но, видно, злоба затаилась навсегда.
Спустя два года после богомолья с ведома войскового старшины Разин во главе казачьего отряда совершает военный поход на крымцев. В бою под Молочными Водами отряд Разина одерживает победу, о чем было отписано государю Алексею Михайловичу.
Но, видно, не того хотелось уже Разину, тесно ему становилось и муторно.
Есть песня такая: «…Стенька Разин разъезжал, себе что ни лучшего казака шельму-разбойничка выбирал:
„Кто бы во синем море достал ты желтого песочку, да чисто-начисто вычистил мой вострый булатик, снял бы с него черную ржавчинку, да навострил бы его востро-навостро, да и вскрыл бы мою белу грудочку, да и посмотрел бы в мое ретиво сердце, отчего оно больно болит…“»
Отчего болело? Ведь болело же, если он то молиться шел за тридевять земель, то в своей донской земле казачьей вдруг почувствовал себя чужаком, дикарем, изгоем.
А он ведь был крестник атамана всего Войска Донского! Крестник!
Но пошел поперек казакам.
Другая песня есть об этом: «У нас то было, братцы, на тихом Дону, на тихом Дону, во Черкасском городу, породился удалой добрый молодец, по имени Степан Разин Тимофеевич. В казачий круг Степанушка не хаживал, он с нами, казаками, думу не думывал, ходил, гулял Степанушка во царев кабак, он думал крепку думушку с голытьбою: „Судари мои, братцы, голь кабацкая…“»
Так все и было. Не найдя понимания в отяжелевшем казачестве, Разин отправился в верховые донские городки, где осело недавнее беглое мужичье — ну, наподобие помянутого Болотникова: которым прежняя жизнь недорога стала, а новой не было никакой. Сколотив себе ловкую банду весной 1667 года, сорокалетний Разин самовольно, без разрешения атамана войска Донского, идет на Азов, но не решается на штурм и вертается обратно. Слабовата пока его вольница: он-то это понимал, опытный вояка.
Жрать, впрочем, чего-то надо было всем им, и Разин начал беспредельничать. Поднимаясь вверх по Дону, его работнички «многие казачьи городки разоряют, проезжих торговых людей и казаков грабят и до смерти побивают», «многих хозяев и работников бьют и вешают беспрестанно».
Так Разин из удачливого дипломата, профессионального военачальника (царю о нем писали!) превратился в шельму, в негодяя и убийцу. Сам захотел такой судьбы, осмысленно, земной свой путь пройдя за середину.
Перебравшись с Дона на Волгу, работнички его грабанули богатый караван, изрубили начальных людей, целовальников, с патриаршего струга трех «повесили на шоглу за ноги, а иных за голову». Тут, кстати, переметнулся к Разину весьма характерный тип — приемный боярский сын Лазунка Жидовин, ну, или, если хотите, жид Лазарь. Так и остался он с атаманом и был вполне в чести. Любопытно-с.
Смутьяны спустились вниз по Волге, перебрались на Яик (ныне Урал) и подлым обманом взяли Яицкий городок, где зазимовали.
Когда оттаяли зимние льды, отогревшиеся Стенькины работнички двинули по Еврейскому — оно же Хазарское, оно же Каспийское — морю. К персидским берегам.
Иные думают, что Разин отправился персов жизни лишать и жилища их грабить, но все не так было, а наоборот: Степан свет Тимофеевич, уставший от русского житья, предложил шаху принять его в подданство, чтоб бить узбеков, хотя можно и кого иного, тут не важно.
Шах тянул и тянул время, никак ни на что не умея решиться, и, скорей всего, захотел в итоге казачков надурить и перерезать, но дипломат Разин оказался и умнее, и коварнее.
Поняв, что шах затягивает переговоры, чтобы собрать войско, Разин опережает супротивника и начинает резать персов сам и с непотребной наглостью грабить прибрежные персидские города.
Так казачки атаковали Астрабад, порезали всех мужчин, зачистили жилища и увезли восемьсот женщин на остров в двух днях пути от города. Разинский казак, взятый позже в плен, рассказывал, что оргии на острове были такие, что иные разбойнички не выдерживали и умирали. Хотя, конечно, и морская водичка, и морская погодка, и иные, новые излишества, от курения неведомых трав до принятия неведомых напитков, губили вчерашних черноземных мужиков.
Ну да это счастьем было все равно: вырваться однажды из рязанской своей, в четыре избы, деревни, забыть про подати и оброки да очутиться вдруг посреди Еврейского моря меж черномазых баб полуголых, дурных напитков и веселящего дыма. А? Каково?
Разин был нашим, русским, необычайно удачливым пиратом. Только он промышлял не одним грабежом встречных кораблей, но терроризировал целую страну. Кстати сказать, то было время золотого века пиратства. Ровесником Разина был Генри Морган, перебравшийся из Англии к берегам Испанской Америки, создавший свою пиратскую флотилию; головокружительная судьба его закончилась тем, что он стал первым вице-губернатором Ямайки. И много иных ему подобных куролесило тогда по морям и океанам.
