37
Высоко в небе повисло одинокое белое облако – только в разгар весны бывают такие пышные облака. Весна, казалось, заполнила собой окрестности старого, заброшенного Камакура,[50] где был всего какой-нибудь десяток дачных домиков. Опавшие цветы камелии и вишни усеяли белую песчаную дорогу. На верхних ветвях ярко сверкала на солнце, отбрасывая негустую тень, молодая, чуть красноватая листва вишни. В эту пору прекрасными казались даже самые обыкновенные деревья – «дворняжки». С рисовых полей доносилось нагоняющее дрему кваканье лягушек. Каникулы еще не наступили, и поэтому здесь, против обыкновения, почти не было людей. Лишь изредка встречались совершенно трезвые, мирно беседующие деревенские жители. Они, как видно, совершали весеннее паломничество в храмы и пришли издалека. Старший каждой группы держал в руках лиловый флажок. И женщины и мужчины украсили себя цветами: женщины прикололи их к волосам, а мужчины – к отворотам кимоно.
Курати немного повеселел. Они с Йоко пообедали в уютном гостиничном ресторанчике неподалеку от станции. В саду виднелась крыша храма. Этот храм называли по-разному: и Ниттёсама и Домбукусама. Оттуда слышались монотонные звуки барабана: дом-буку, дом-буку. Под его аккомпанемент читали молитвы, помогающие от глазной хвори. На востоке возвышалась гора Бёбу,[51] одетая молодой зеленью, еще более красивой, чем цветочный убор; ее отвесный склон вполне оправдывал название горы-ширмы. Трава на коротко подстриженных газонах еще не разрослась, зато ярко зеленели сосенки, махровая вишня была густо усыпана багровыми цветами и склонила свою крону. Официантка, одетая в белое авасэ, слегка распахнутое у шеи, смеясь, сказала, что уже настоящее лето. Идеи, одна за другой, осеняли Йоко.
– Как хорошо! Давай останемся здесь сегодня.
Захватив с собой самое необходимое, они наняли рикшу до Эносима.
На обратном пути у склона Гокуракудзи они отпустили рикшу и пошли к морю. Солнце уже садилось за мыс Инамурагасаки, на взморье медленно опускались сумерки. Над обрывом мыса Коцубо стояла утопающая в зелени белая дача европейцев. В лучах заходящего солнца она сверкала, как бриллиант в волосах франтихи, выкрасившей волосы в зеленый цвет. Под самой скалой ютились маленькие домики – в сторону моря, смешиваясь с туманом, полз дым из очагов. Прибрежный песок был влажным, и гэта Йоко увязали в нем. Навстречу им попадались компании элегантно одетых мужчин и женщин. И снова Йоко видела, что изяществом одежды и внешностью она превосходит любую из этих женщин, испытывая при этом легкую гордость и какое-то удивительное спокойствие. Курати, видимо, тоже льстило, что у него такая спутница.
– Я боялась встретить здесь кого-нибудь, но, к счастью, все обошлось. Пойдем в Коцубо, оттуда видны домики. Полюбуемся вишнями в храме Комёдзи и вернемся. Как раз наступит время ужина.
Курати молча кивнул. Йоко вдруг взглянула на море и спросила:
– Там море, правда?
– До чего же ты догадлива! – Курати знал эту особенность Йоко с детской наивностью спрашивать о вещах, совершенно очевидных каждому, и, как всегда, кисло улыбнулся, словно хотел сказать: «Ну, опять начала!»
– Мне хотелось бы еще раз очутиться в море, далеко-далеко, на самой середине.
– Ну, и что было бы? – спросил Курати, и на лице его как будто отразилось сожаление, может быть, он вспомнил о своей долгой жизни на море, теперь такой далекой.
– Просто мне так хочется. Стоит вспомнить о тех днях, когда пароход, качаясь на огромных волнах, пробивал себе путь сквозь бушующий ветер и, казалось, каждую минуту мог опрокинуться, как у меня начинает сильно-сильно биться сердце и возникает желание снова отправиться в путь. А здесь что! – Йоко ткнула в песок раскрытым зонтом. – Я почему-то отчетливо помню тот холодный вечер, когда стояла, задумавшись, на палубе, а ты с фонарем в руке подошел ко мне вместе с Ока. Тогда я слышала музыку, настоящую музыку моря. На суше такой не услышишь, сколько ни ищи. Э-э-й, э-э-й, эй, эй, э-э-й… Что это?
– Ты о чем? – Курати с недоумением обернулся к Йоко.
– Эти голоса!
– Какие голоса?
– Голоса моря… Словно зовут кого-то… Или перекликаются друг с другом…
– Так ведь ничего не слышно.
– Тогда я их слышала… А на таком мелководье разве что-нибудь услышишь?
– Столько лет плавал – и ни о каких голосах понятия не имею.
– Да? Странно. Впрочем, для этого нужен музыкальный слух. Но я могу определенно сказать, что слышала их в тот вечер. Они звучали зловеще… Они, ну, как бы это сказать, стремились соединиться и никак не могли… Там, на дне моря, собрались многие миллионы людей, и каждый из них глухим, словно умирающим голосом звал: «Ээй, ээй!» От этого даже жутко становилось… Верно, и сейчас где-то слышатся эти голоса.
– Кимура, должно быть, орет, – расхохотался Курати.
Но Йоко даже не улыбнулась. Она снова устремила взгляд на море. Далекий, почти невидимый, остров Осима растаял в вечерней дымке, и только вершина горы на нем плыла в небе сплющенным треугольником.
Незаметно они вышли к устью Намэри. Когда до этого они переходили вброд речку Инасэ, Курати обхватил Йоко за талию, как того юнца, что приставал к ней в Йокогаме, и легко перешел неширокий проток. Намэри оказалась чересчур широка. В поисках более узкого места они поднялись вверх по течению, но река становилась все шире.
– Надоело! Вернемся? – нерешительно предложила Йоко, хотя они не прошли еще и половины пути до Комёдзи, куда она так самонадеянно решила добраться. Гэта глубоко увязали в песке, и Йоко выбилась из сил.
– Вон там мост. Хоть до него дойдем, что ли, – вздохнул Курати и стал подниматься по дороге, ведущей к холмам, громоздившимся вдоль берега. Он вел Йоко за руку. Она едва передвигала уставшие, непослушные ноги и, задыхаясь, ловила ртом воздух. Эта усталость снова напомнила Йоко о нездоровье. Сердце колотилось так, что казалось, сейчас разорвется.
– Подожди немного, как бы краба не раздавить, так трудно идти, – словно оправдываясь, несколько раз повторила Йоко. Здесь действительно было множество маленьких крабов с красными спинками, которые, грозно подняв клешни, шурша, шествовали по дороге. Особенно много их встречалось по вечерам поздней весной.
Поднявшись по песчаному холму, они вышли на дорогу, ведущую к Дзаймокудза. Какое-то странное чувство овладело Йоко. Она никак не могла заставить себя идти к мосту Мидарэбаси, видневшемуся с побережья. Но Курати продолжал шагать, и она тащилась за ним с недовольным видом, повиснув у него на руке. На мосту не было ни души. Только поблизости от него в небольшом тростниковом чайном домике старуха хозяйка суетилась в тесной комнатушке, отгороженной камышовой шторой, собираясь, видимо, закрывать лавку.
Они смотрели на реку с моста. Чуть мутноватая Намэри спокойно, бесшумно катила свои воды, омывая корни растущего по берегам еще голого камыша. Она скрывалась за песчаными холмами, словно поглощенная ими, потом снова блестела в отдалении и, наконец, растворялась в волнах моря, мерно и ласково плескавшихся о берег.
Вдруг Йоко заметила, что внизу, в камышах, кто-то копошится. Это был бедно одетый мужчина в широкополой соломенной шляпе, какие носят на взморье, с удочкой в руке. Он вглядывался в лицо Йоко, поблескивая глазами из-под полей шляпы. Йоко присмотрелась к нему и отшатнулась. Это был Кибэ Кокё.
Он сильно постарел, – впрочем, может быть, его старила шляпа, низко надвинутая на лоб. Лицо Кибэ было неподвижно, как маска. Он не замечал, что удочка погрузилась в воду и леска, чуть вздрагивая, плыла по воде, как женский волос.
Даже хладнокровная Йоко была ошеломлена. «Эй, эй, ээй!» – прозвучало в ее ушах. Она боязливо посмотрела на Курати. Он, видимо, ничего не подозревая, весь отдался созерцанию синего неба, которое постепенно окрашивалось в мягкие сумеречные тона.
– Пойдем обратно, – попросила Йоко дрожащим голосом.
Курати спокойно оглядел ее.
– Ты не замерзла? Губы побелели! – сказал он, оторвав руки от перил моста. Не успели они сделать и нескольких шагов, как из-под моста послышалось: «Подождите минуточку!» Курати оглянулся, сдвинул брови. Зашелестел раздвигаемый камыш, послышались шаги, и перед ними появился Кибэ. Йоко уже окончательно справилась с волнением и была готова ко всему.
Кибэ с преувеличенной вежливостью приподнял шляпу, приветствуя Курати, и тут же повернулся к Йоко.
– Вот удивительная встреча. Давно не виделись! – сказал он.
Йоко, вспомнив, каким был Кибэ год назад, опасалась, что он сразу начнет с упреков, но сдержанность Кибэ успокоила ее. И в то же время насторожила. Она знала, как быстро у него меняется настроение, и теперь ей было ясно одно: надо сделать так, чтобы Курати узнал о Кибэ как можно позже, поэтому она поспешила опередить его и с улыбкой сказала:
– Да, встретиться в такой глуши… Я просто поражена. Очень рада видеть вас. Вы здесь живете?
