Однако оба засуетились как радушные и гостеприимные хозяева. Петр Яковлевич, главный виночерпий мужской кельи, метнулся к винным погребам и извлек вторую бутылку водки. А Алексий, ответственный за нарезку, вытащил стол в середину комнаты и установил между двумя кроватями — на штатное место для подобного рода дел, затем занялся его сервировкой.
Судя по приподнятому настроению, гостьи уже приняли на грудь по энному количеству граммов напитков, разогревающих и распоясывающих душу. Поэтому, рассаживаясь за стол, вели себя свободно и раскованно. Сначала стихийно на кровать Ветра плюхнулась Татьяна из Жлобина, слева от него, а напротив, на спальной плацкарте Петра Яковлевича, расположилась Ирина из Орши. Однако в процессе плотного общения, с преобладанием интереса к персоне Ветра, Ирина, наперекор хаосу первоначальной расквартировки, вдруг резко метнулась на кровать к Алексию и уселась с правой стороны так, что он оказался между двух огней. И это именно так и было, потому что обе гостьи оказались весьма даже горячими штучками. Некоторое время он сидел в состоянии растерянной заторможенности, зажатый в прямом и переносном смысле слова.
Не давая Алексию опомниться, Ирина, самая боевая из девчат, «ад шчырага сэрца» бухнула ему полный стакан водки с настойчивым предложением выпить штрафную. Ветер не понимал, с какой это бухты–барахты ему выпала такая честь. А ввиду растерянности и ошеломительного напора со стороны Ирины память Алексия нечаянно выплеснула из своего сосуда легенду, которая должна была оправдать штрафную порцию. Правда, выпить ее у него не было ни сил, ни желания, так как его оптимизм прежде времени успешно сыграл в ящик. Через некоторое время Татьяна, поняв, что ее более активная подруга конкретно забила персону Алексия, произвела рокировку, пересела к уже начавшему терять интерес к жизни Петру Яковлевичу. Тот сразу оживился и принялся обхаживать подсевшую девушку.
А события, инициированные боевой пружиной по имени Ирина, ждать себя не заставили. В качестве клубнички под штрафную чарку она предложила Алексию оригинальным способом поданную закуску — пыталась орально предоставить… нет, нет, нет, не услугу, а нелюбимую им маслину. Ветер, как пойманный карп в руках опытного рыболова, бился не на жизнь, а на смерть и нелюбимая маслина вместе с Ириной уступила. Хотя, в мыслях у Алексия возникло озорное желание принять эту ягодку любви из ее уст и снарядом выстрелить ею соблазнительнице в глаз. Потом последовало настойчивое предложение пойти на Мухавец купаться голыми. Алексий еле отвертелся, благо Петр Яковлевич поддержал:
— Вы что девчонки с ума сошли? Я в семейных трусах до колена, стесняюсь!
Ирина еще долго не оставляла попыток совратить женатого мужчину. Она то прижималась, то обнимала руками за шею, то сдавливала грудную клетку не то партнера, не то оппонента, которая рисковала треснуть. Видя, что активные боевые действия не имеют успеха, стала почесывать за ушком. Ей впору было играть в каком–нибудь домашнем спектакле женщину, которая зовет… Вот только куда и зачем — над этим домашнему сценаристу стоило бы подумать.
В самый разгар вечера в номер развлекающихся пациентов вдруг ворвалась поэтесса Светлана, с безумным и невидящим взглядом подошла к столу, схватила конфету и начала ее сквозь обертку нервно ломать, как шоколадку. Механически бросив в рот отломанный кусок, она прожевала его на полном автомате, кажется, не чувствуя вкуса, и проглотила. Затем начала говорить непонятную тарабарщину о своем муже. Из сказанного никто ничего не понял. Выговорившись, она с отрешенным взглядом, так же неожиданно как явилась, поддавшись загадочному порыву, метнулась неизвестно куда и покинула замечательную компанию. Девушки хоть и удивились, однако странному набегу Светланы сначала значения не придали, так как были заняты решением своих более насущных дел. Алексий же подумал, что у их подруги что–то случилось, и сказал об этом вслух. Девушки принялись обсуждать ситуацию, и кто–то из них предположил, что, по всей вероятности, Светлана поругалась с мужем, поэтому и пребывает в расстроенных чувствах. Алексий вызвался добровольцем пойти к ней в номер с миссией установления причин ее экспрессивного настроения. Все согласились, и он как лицо, делегированное сходкой, только без мандата в кармане тихонько подошел к нужной двери, осторожно постучал. А в ответ — тишина. Тогда Ветер так же тихо приоткрыл дверь и, бесшумно ступая, вошел в номер. По тому, как Светлана, лежа в постели, общалась с кем–то по мобильному телефону, он понял, что у нее семейная жизнь уже налаживается. И, дабы не помешать этому процессу, так же по–английски ретировался.
В результате вылазки Алексий более чем на пятьдесят процентов убедился в надуманности предлога ночного посещения его скромной, почти монастырской мужской обители послушницами отнюдь не монашеского сана. Девушки просто решили скрасить свое непростое бытие, а заодно оживить и аскетический образ жизни двух мужчин.
В течение долгого и трудного вечера над Ветром производились еще какие–то эксперименты, от которых он тихо шалел и не знал, что делать, так как все это сопровождалось прижиманиями и тисканиями его равнодушного и почему–то никак не откликающегося на эротические призывы тела. Находясь почти в отстраненной прострации, он удивлялся своему совершенно неотзывчивому телу, полагая, что безнадежно заболел, ведь такую женскую доступность еще с неделю назад готов был использовать по прямому назначению. Просто, как всегда, правой оказалась народная мудрость в виде поговорки: «Дорога ложка к обеду».
А Ирина, намаявшись в лобовых атаках, решила произвести перегруппировку своих растаявших в неравном бою сил и взяла паузу. Она перешла к мирным переговорам, во время которых рассказывала о своей жизни, сообщив, что работает в Орше поваром в гостинице. Алексий тут же уточнил:
— Не в той ли уютной гостинице, которая у моста? Я когда–то жил там, когда был в командировке.
— Ах, так вот где я вас видела!
«Здрасьте, приехали! Меня видели в Орше более десяти лет тому назад, и с тех пор мой замечательный образ намертво впечатался в мозг стареющей Ассоль» — с подозрением подумал он, а вслух сказал:
— Вряд ли. Ведь я там был уже давно.
— Да я видела вас именно там, больше ведь негде, ваше лицо мне очень знакомо!
Ну что мог сказать Ветер? В семидесятых годах прошлого столетия его довольно часто путали с другими людьми и в Минске, и в Ленинграде, а на Дальнем Востоке так даже и не раз, поэтому он возразил:
— У меня лицо стереотипное, поэтому часто путают. Хорошо еще, что по такому ну просто замечательному лицу я ни разу не получил. Мне бы разведчиком работать, а не милиционером, цены мне бы не было.
Потом Ирина рассказала о своей жизни с мужем. Алексий поинтересовался, кто ее муж, в ответ услышал:
— Майор, артиллерист.
Пытаясь разобраться в мотивации последних поступков странной девушки, Алексий начал задавать наводящие вопросы:
— Так может, он тебя не любит?
— Да нет, очень даже любит.
— Или пьяница?
— Нет, он вообще не пьет.
— Так значит, в семье все хорошо и замечательно и будто бы жаловаться не на что?!
Теряясь в догадках таинственного поведения ночной посетительницы, Алексий уже и не чаял услышать ответа на самую главную военную тайну этого партизана в юбке, когда она почти криком души сама и открыла свой важный секрет:
— Ну что вы хотите, если я дома и на работе, везде с застегнутыми пуговицами аж досюда, — и пальцами, будто дулом пистолета снизу ткнула себе в подбородок.
«Все понятно, — подумал Ветер, — просто у девушки бешеный темперамент, запертый в рамках провинциального города, где все и вся на виду, а потому, не имеющий выхода наружу».
Долго они еще разговаривали на жизненные темы борьбы и мирного существования мужского и женского начал. Алексию была настолько интересна вторая часть Марлезонского балета — его с Ириной беседы, что он даже не обращал внимания на то, чем занимался Петр Яковлевич со своей напарницей. Впрочем, судя по спокойствию обстановки, там криминала не было.
В конце концов, устав и от мирных переговоров, а главное от бесплодности своих темпераментных наскоков, Ирина сдалась на милость Ветровой победоносной армии, которую так желала в отчаянной и жестокой схватке разбить наголову, чтобы он от нее удирал в подштанниках, а лучше без них. По всем канонам военной тактики и стратегии известно, что для наступления должен быть не менее чем троекратный перевес в живой силе и боевой технике. А тут хрупкая девушка решилась атаковать грубую мужскую силу в одиночку и без предварительной подготовки, без остатка расходуя запасы энергии и калорий на более чем глухую оборону. В общем, порядком потрепанные боевые порядки маленькой армии оказались обессиленными и обескровленными в тяжелых и кровопролитных боях с опытным и превосходящим противником.
