И вот обессиленный Алексий в немом шоке уставился на товарища по цеху и долго не мог сообразить, что же это за наглость такая.
— Ты что, дурак, натворил? — с укором и в полном недоумении обратился он к виновнику срыва производственного задания. — Что мне теперь делать?
А соратник по цеху, чье рабочее место находилось рядом, объяснил все невинно, прямо как в кино «Операция «Ы»»:
— Я хотел спросить который час…
— Ну спросил, идиот? А что теперь?
Действительно, что тут скажешь человеку, потерявшемуся в дебрях первородных стихий и загубившему на корню вдохновенное долбление зубилом? Вопрос риторический.
В этой непростой ситуации можно лишь дать совет на будущее. Первое, во избежание помех, создаваемых друг другу, станки необходимо размещать в изолированных помещениях. Второе, для контроля рабочего процесса обработки столь ответственных заготовок, как сами заказчицы, каждого исполнителя следует снабжать наручными часами со светящимся циферблатом и, на всякий случай, если они выйдут из строя, обеспечивать помещение стационарным будильником. И третье, последнее и самое главное — любое искусство не терпит суеты.
Были, были славные времена… Алексий вздохнул и спустился на грешную землю.
В номере Петр Яковлевич завалился спать, а Ветер до трех часов ночи болтал с Людмилой в интернете. Ее интересовал результат его похода на танцы, а тот, уводя собеседницу со скользкой темы, перевел разговор на ее двойника из американской провинции. Легкий санаторный роман пока удачно интегрировался с виртуальным.
В воскресенье, 20‑го мая, погода всех порадовала. Солнце, уверенно наступая на непогодь, поганой метлой разогнало темные тучи, от которых остались ошметки неприятных воспоминаний в виде белых облачков–барашков. Ну и правильно! Хватить квасить, пора выходить из запоя (из–за туч проклятых) и дарить свет санаторию «Буг», его отдыхающим и окрестностям!
Утром Петр Яковлевич встал пораньше и по–стариковски начал шебаршить по номеру, собираясь на завтрак. Алексий же ночью лег поздно, поэтому продолжал валяться до девяти. Пока его сосед завтракал, Алексий успел умыться и поменять постельное белье. После чего бросил тело поверх заправленной постели, а по возвращении Петра Яковлевича, оба принялись обсуждать планы на сегодня. По случаю выходного дня от более опытного обитателя номера поступило предложение, отличающееся нестандартным подходом — заняться шашлыками. В прениях «против» Алексий не высказывался, так как был «за».
Провалявшись еще некоторое время на заправленных кроватях, сотоварищи встали и, лениво потягиваясь, побрели по проторенной стезе в магазин, где приобрели недостающее «оборудование». Вернувшись, прихватили остальное имущество и, не особо рассчитывая в выходной день найти свободное место, пошли осматривать территорию и окрестности санатория. К удивлению, они нашли прекрасное место у реки, в замечательной беседке, оборудованной «по последнему слову техники», вплоть до мангала.
Правда, как хозяйка, которая по обыкновению забывает выставить на стол хлеб, друзья оставили в номере главное — водку и спички. Пока Алексий бегал за «самым главным оборудованием», Петр Яковлевич насобирал дров и элементарным щелчком пальцев поджег их в мангале. В итоге они хорошо посидели на лоне красивой природы.
Мимо проходил отдыхающий, назвавшийся Валентином, шестидесяти двух лет, частнопрактикующий доктор из Мурманска. Друзья зазвали его к своему шалашу, и он без оптимизма, а лишь для приличия посопротивлялся, ссылаясь на такое важное обстоятельство, как запрет жены. Когда Петр Яковлевич пошел на радикальные меры и налил Валентину стакан согревающей душу, а заодно внутренние органы водки, тому ничего не оставалось, как принять приглашение. Втроем попили водочки, поели шашлыков, мирно побеседовали. После этого застолья уже не было никакого желания идти на обед.
Зато от ужина отказываться было не резон. Ветер сидел в гордом одиночестве и скучал — его застольных подруг поезд уносил далеко на север, в Пушкин Ленинградской области, а новых еще не подсадили. Так как он завтраки не посещал, то и меню себе не составлял, поэтому его кормили по остаточному принципу, то есть обслуживали последним. Он вынужденно долго сидел в ожидании положенной порции и рассеянным взглядом скользил по лицам насыщающегося люда, пока не уткнулся в Ирину из Орши. Оценивая ее как женщину, по–философски отметил, что если бы в первую ночь, когда возвращался после проводов засидевшихся гостей, не перешагнул через нее, а споткнулся бы об ее фигуру в постели, то сейчас был бы недоволен собой и чувствовал моральную неудовлетворенность. Слава богу, что этого не произошло! Почему Алексий тогда об этом подумал, неизвестно, но его настроение явилось неким предчувствием. Однако обо всем по порядку.
В этот вечер он со Светой танцевал всего пару раз. После экскурсии в Жировичский монастырь она была вялой и уставшей. Кроме того, вечером у них продолжались проводы друзей, уезжающих в среду. Все это Алексию очень напоминало «общий привет» и он решил махнуть люберецкой Светлане ручкой на прощание, то есть оставить ее в покое.
Перед сном он решил прогуляться с Петром Яковлевичем по свежему воздуху, так как на танцах было душно и жарко. Пройдясь вокруг корпуса Любви, они вышли на центральную аллею санатория, где догнали трех прогуливающихся девушек. Это были три нимфы: Елена из города Любань, Ленинградской области, Серафима из Подмосковья и наша землячка Тамара из Орши.
Самая молодая и привлекательная из них была Елена — сорока трех лет, высокая, с прямой и гордой осанкой. На ее устах царила обаятельная и жизнерадостная улыбка, которая говорила о том, что у нее простой и легкий в общении характер, и она способна поддержать веселую компанию. Стоит заметить, что Ветер Елену уже давно заприметил на танцах, правда, когда на нее смотрел, она почему–то находилась к нему спиной. Тем не менее ее светлую и задорную улыбку заметил.
Серафима — лет под пятьдесят, низенького роста, искусственная блондинка, она производила впечатление весьма и весьма опытной до прожженности дамы. Ее взгляд искушенный и проницательный, будто маленьким, но длинным шурупом на всю глубину мозга вворачивался куда–то промеж глаз.
Тамара — примерно того же возраста, что и Серафима, однако одного роста с Еленой, крашеная блондинка с простоватым выражением лица, страшная балагурка — под стать Петру Яковлевичу. Наверное, поэтому между ними проскочила какая–то искра родственности душ. Петр Яковлевич, вдруг опередив Алексия целеустремленностью своего движения, догнал Тамару, взял под руку и увлек вперед. И та, как былинка, подхваченная ветром–шалуном, удалялась, смеясь и хохоча. Ее голос начал затихать, как пароходный гудок, поглощенный туманной далью.
Алексий, как вышедший из моды зонтик, нарочно забытый на сиденье в автобусе, был вынужден выровняться на одной линии с медленно бредущими девушками, пристроившись слева от Елены. От своеволия и стремительности похищения Тамары Петром Яковлевичем и увода ее куда–то вдаль все просто опешили. А когда через какое–то время пришли в себя, то чуть не хором кричали вслед исчезнувшей парочке:
— Э–э–эй!!! Вы куда–а–а!!!
Петр Яковлевич, втянув голову в плечи, как малолетний воришка, пойманный в супермаркете с упаковкой леденцов, с большой неохотой притормозил в конце дорожки, которая сходилась с другими выложенными плиткой тропинками. Нагнав убегающую парочку, компания приступила к смешливым разборкам в связи со случившимся похищением.
Здесь необходимо отступление на тему Петра Яковлевича и Тамары. Санаторному другу Алексия эта девушка нравилась, однако в нем боролись два начала: одно в виде естественного желания общаться с нею и другое, не совсем понятное, выражающееся его размышлениями:
— Тамара работает крановщицей. Чтобы я, директор того–то и того, общался с крановщицей!?
В этой ситуации никто никого не осуждает и ни на кого не вешает ярлыки, просто хотелось бы понять, что это такое. Сам Петр Яковлевич видел в этом некий мезальянс. Думается, что он по старой начальственной привычке в шутливой форме бравировал. А может, так маскировал свой особый интерес к Тамаре. Или просто боялся ею увлечься.
Затем девушки начали обсуждать походку Ветра, начав с провокационного вопроса Серафимы, обращенного к нему:
— Алексий, вы, наверное, начальник?
Тот, удивленно возведя брови на пару ступенек по иерархической лестнице выше положенного, озадаченно уточнил:
— С чего вы взяли?
— Вы расхаживаете по санаторию, заложив руки за спину.
В воображении Алексия тут же предстал образ эдакого чванливого павлина, однако, не зная за собой такого, он на всякий случай отреагировал:
