Мое колено начинает пульсировать. Дыхание становится прерывистым, а дым от сигарет только все усугубляет. Может, мне не следовало так себя нагружать.
— Почему вы снова не завели ребенка? — спрашиваю я, садясь обратно на свое место.
Она вздыхает и делает еще один глоток.
— Грегу всегда казалось, что хорошего отца из него не получится. Он пошел на это только потому, что знал, как отчаянно я хочу ребенка. Затем родилась Алисса и, Боже... я никогда не видела, чтобы кто-то настолько сильно полюбил другого человека так быстро. Он сразу же заговорил о том, чтобы завести еще детей. Он хотел два мальчика и еще одну девочку. Поэтому он... хотел, чтобы мы тогда пошли на ту вечеринку. Хотел побыть со мной наедине, застать в хорошем расположении духа и заделать еще одного ребенка.
Она смеется.
— Мужики — идиоты, — она икает. — Думают, что немного алкоголя и сперма — кратчайший путь к источнику жизни.
Я просто таращусь на нее, потому что не совсем понимаю, о чем она говорит.
— Знаешь, я никогда не рассказывала об этом полиции, но той ночью я знала, что что-то не так. Чувствовала это. Твердила Грегу, что хочу проверить, как там Алисса, но он говорил, что я просто себя накручиваю, и просил прекратить переживать.
Она переводит взгляд на комнату Алиссы, будто та вот-вот выйдет из нее. Этого не происходит, и я глубоко вздыхаю.
— После... случившегося... Грега будто подменили. Он не смог пережить это. А кто бы смог?
Думаю, никто. Никто не смог бы пережить смерть малышки. Ни мистер Ричардсон, ни толпа у здания суда, ни мистер Козлиная Морда, ни охранники, ни социальные работники, ни мисс Штейн, ни мама, ни она, ни я. Я сглатываю и, наконец, понимаю, чем отдает этот спертый, затхлый и удушающий запах, поселившийся в квартире. Это шесть лет боли, пропитанной в бензине и объятой пламенем. Этот дым наполняет мои легкие, отчего просить ее об одолжении становиться еще сложнее.
— Миссис Ричардсон... Мне жаль, что все так вышло.
Она кивает головой.
— Я знаю.
— И я знаю... я не имею права просить вас об этом... но... вы можете усыновить моего ребенка?
Нога миссис Ричардсон перестает постукивать по полу. Ее лицо мрачнеет. Я не знаю, что думать, поэтому продолжаю.
— Они собираются отобрать у меня ребенка. И если у них получится, я бы хотела, чтобы его взяли вы. Я бы хотела, чтобы он рос в хорошем доме. С такой хорошей мамой как вы. Вы хорошая мама.
Она фыркает. Если она сожмет стакан еще сильнее, то он попросту лопнет.
— Я больше не мама, Мэри.
Я ерзаю в своем кресле.
— Я буду свободна... думаю... к восемнадцати годам, — не сдаюсь я. — И тогда приду за ним. Я обещаю. Он не доставит вам хлопот. Он будет хорошо себя вести.
Миссис Ричардсон вздыхает и смотрит в окно, солнце близится к закату.
— Знаешь, что еще произошло, когда сюда пришла твоя мама? Она говорила о тебе. Все говорила и говорила о своей доченьке. О том, как она собирается отдать тебя на танцы, когда ты выйдешь из «больницы». О детских конкурсах красоты или о чем-то в этом роде. Все говорила и говорила, а затем сказала: «Девочек растить непросто». Еще и трех недель не прошло с момента смерти Алиссы.
Это похоже на маму. Она никогда не умела держать язык за зубами.
— Пожалуйста, — шепчу я. — Вы моя последняя надежда.
— Я ходячее недоразумение, Мэри. Просто недоразумение...
— Но вы можете исправиться. Я знаю, что можете. Вы можете научить его всякому, и он вырастет очень умным. Пожалуйста.
Она вздыхает, не встречаясь со мной взглядом.
— Мэри... я не могу. И мне даже не стыдно за это.
17 глава
— Обвинение собирается выдвинуть новые доказательства. Это может стать проблемой, но только для любителя.
Мисс Кора заходит в комнату, закрывая за собой дверь, и садится на кровать Новенькой. Она выглядит очень серьезной. Сегодня она даже в костюме.
— Я хочу, чтобы ты рассказала мне о том, что случилось с твоим братом, — медленно говорит она.
Воздух мгновенно покидает мои легкие.
Нет, мамочка, ты не могла...
— Зачем им знать о Джуниоре?
Она чешет свою бровь, затем снимает плащ и достает из портфеля какие-то документы и блокнот.
— Потому что... твоя мать утверждает, что ты можешь быть как-то причастна и к смерти Джуниора.
Я смотрю на нее, желая, чтобы ничего этого не было. У меня начинает дергаться глаз. В ушах жужжит, будто неподалеку летает муха. Герберт? Нет, он мертв. Как и Алисса.
— Я знаю, знаю, — вздыхает она, закатывая глаза, будто это несусветная чепуха, не стоящая ее времени. — Но обстоятельства смерти твоего брата... очень-очень схожи с делом Алиссы, поэтому нам надо в этом разобраться. Мы пытаемся выиграть войну, а ни какое-то глупое сражение.
— Джуниор умер во сне, — говорю я ледяным голосом. Ее лицо напрягается.
— Твоя мать... она не верит, что дело было в этом. Она говорит, что оставила его наедине с тобой, когда это произошло. Они рассматривают возможность проведения нового расследования. Тогда ты была слишком мала, чтобы судить тебя как взрослую, но, если им дать повод, они смогут тебя арестовать. И тебе будет светить еще десять лет. Плюс, прокурор может использовать это в качестве доказательства... когда дело зайдет об Алиссе.
Впервые в жизни понимаю Новенькую. Я могла бы убить маму за это.
— Я не убивала Джуниора. Он умер во сне. Я нашла его. Это все.
Она ни говорит ни слова и вот оно. Сомнение. Оно проносится по ее лицу также быстро, как тень от несущейся машины. Она кивает и пишет что-то в своем блокноте, не встречаясь со мной взглядом.
— Твоей мамы вообще поблизости не было?
— Я была одна дома.
Она тяжело вздыхает и продолжает писать.
— Как думаешь, может, Рей или кто-то из его друзей или его семья могли бы...
Я одариваю ее взглядом, который моментально заставляет ее замолчать.
Рей мертв. Я знаю, как он умер, но сейчас не в настроении говорить. Я не в настроении рассказывать об этом. Мы не ходили на его похороны.
Его настоящая жена не пустила бы нас. У него был сын, немногим старше меня.
Его тоже звали Джуниор.
13 февраля. Показания Кармен Вакеро, вдовы Рамона Вакеро
Говорю вам, я точно знаю. Эта сумасшедшая с*чка убила моего мужа.
Мой Рамон... ему просто не хватало одной женщины. Я точно знаю. Одной женщины недостаточно, чтобы удовлетворить мужчину. Неважно, что он делал с другими, ведь меня он любил больше. Мы вместе с пятнадцати лет. Это целая вечность. Мой Рамон был хорошим отцом и заботился о своей семье. Так зачем мне устраивать скандалы? Я позволяла ему творить все, что ему захочется, ведь он всегда возвращался домой, ко мне.
А потом он встретил эту женщину, она была чокнутой. Он рассказывал мне о ней. О том, что она распевала какие-то сумасшедшие песни в гостиной. Я сказала ему, чтобы он держался подальше от этой puta, она ненормальная и однажды отравит его суп! Он сказал: «Mi amor, расслабься. Она у меня под контролем.
Однажды она пришла к моей двери в поисках Рамона. С ней была маленькая девочка. Она вопила, что он ее бьет. Я сказала, что мой Рамон никогда бы не ударил женщину. Тогда Рамон рассказал мне, что она калечит сама себя, во время этих песнопений. Она сумасшедшая, я точно знаю.
А потом она обвинила его в том, что он пытался переспать с ее маленькой дочкой. Я врезала этой puta прямо в глаз. Мой Рамон никогда бы так не поступил. Никогда! Qué asco24! Сама девочка молчала. Все это время она просто смотрела в землю.
Когда Рамон перестал появляться дома, я поняла, что что-то не так. От него не было вестей семь дней. Я позвонила ей, и она сказала, что он мертв. «Как? Почему мне никто не сообщил?» — спросила я. В больнице мне сказали, что он умер от сердечного приступа. Сердечного приступа! Как такое возможно? Он был здоров, как конь. Затем мне сообщили, что его кремировали. Я начала возмущаться. Он не хотел этого. Он хотел вернуться домой, в Санта-Доминго. Хотел, чтобы его похоронили рядом с его мамой. Я знаю, почему это сделали. Потому что эта сумасшедшая puta убила моего мужа. Я точно знаю. И вот вы вызвали меня, спустя столько лет. Ха! Я могла бы рассказать вам об этой больной на голову давным-давно, и эта малышка была бы сейчас жива.
