Ураган-Вьет носил полотняные брюки защитного цвета и парусиновые ботинки, в каких ходят в джунглях; на нем была полосатая рубашка с закатанными рукавами, ничуть не похожая на военную гимнастерку. Если не считать задорной и насмешливой улыбки, твердого взгляда и беспредельного великодушия, которым светилось его лицо, — словом, всех тех черт, по которым его легко можно было узнать, — ничто в обличье и одежде Ураган-Вьета не напоминало ту его фотографию, что несколько дней назад начала распространяться по Кола-Коле в сотнях экземпляров и на которой френч с карманами на груди и погонами, полотняная фуражка и широкая портупея придавали ему весьма воинственный вид.
— Ну и что же произошло? — не унимался Жонглер.
— Часть молодчиков Брэда уже проникла в Кола-Колу, услышав взрыв со стороны бензоколонки, они просто-напросто побросали свои тюки, в которых находилось их оружие, и, потеряв голову от страха, бросились врассыпную. Сапакам следовало бы их переловить, но они не стали церемониться и попросту перестреляли их как куропаток. Устроили настоящее побоище. Этой победы Фор-Негр никогда не простит Кола-Коле.
— А остальные?
— Остальные повернули назад. Хорохориться они горазды, а вот настоящим мужеством похвастаться не могут. Тут бы сапакам и броситься за ними в погоню, попытаться взять в плен самого Брэда — ведь все его люди были охвачены жуткой паникой. Брэд ничем не лучше других вояк этого сорта. Когда у них нет заранее уверенности в успехе, то можешь быть спокоен: они ни за что не осмелятся напасть. Уж я-то их знаю. Но они будут лезть на рожон до тех пор, пока им будет казаться, что Кола-Кола бессильна перед любым их головорезом. Ведь Кола-Кола — это, так сказать, авангард, слишком оторвавшийся от основной армии и замеченный неприятелем. Захотят ли командиры ради его спасения бросить всю армию в рискованную, а может, и безнадежную схватку? Или оставят его на верную гибель, а сами заткнут уши, чтобы не слышать выстрелов и криков о помощи?
— Да, ты тоже не изменился, — заметил Мор-Замба.
— Как видишь. Однако пора перейти к тому, что я поклялся рано или поздно тебе сообщить, чего бы мне это ни стоило. Когда я расскажу тебе об этом, я буду считать, что совершил все, что мне было назначено судьбой. Может быть, я потому и остался в живых, что мне нужно было во что бы то ни стало дожить до этого мгновения. Но сначала скажи мне, брат, вот что: возвращался ли ты в Экумдум после освобождения из лагеря?
— Что мне там было делать? Кто у меня там оставался? Нет, мне и в голову не приходило возвращаться в Экумдум.
— Я в этом не сомневался. Так вот: представь себе, что ты и в самом деле сын Экумдума и что тебе никак нельзя было жениться на дочери Ангамбы, потому что в ваших жилах течет одна и та же кровь.
— Вполне возможно! — отозвался Мор-Замба скорее устало, чем удивленно.
— И тем не менее ты и представить себе не можешь, какой прием ожидал бы тебя в Экумдуме, если бы ты туда вернулся! Тебе обязательно нужно вернуться, хотя бы ради этого. Дело в том, что после таинственного исчезновения предыдущего вождя его семья была разобщена и выслана из Экумдума. Всех его жен — а их было три — отослали вместе с детьми в их родные общины, которые находились довольно далеко от Экумдума. Под страхом жестокого наказания им было запрещено сообщать своим детям мужского пола, в то время совсем еще маленьким, что они родом из Экумдума. И поразительно, до чего доводит людей колониальный террор и насилие: никто в Экумдуме ни разу не посмел справиться о судьбе этих детей. А с другой стороны, и сами они, став теперь взрослыми мужчинами, а то и дойдя до порога старости, никогда не давали о себе знать экумдумской общине. Боясь прогневить своих хозяев, они отреклись от всего: от своих наследственных прав, от мести за чудовищное преступление и даже от кровных уз с теми, кто произвел их на свет. Так что, когда ты вернешься в Экумдум, перед тобой будет стоять задача — отыскать их самих или основанные ими семьи.
Только одна девочка, чья мать незадолго перед тем умерла, ускользнула от облавы, устроенной колонизаторами; ее воспитание было доверено Ангамбе, который сам попросил об этом. Но, несмотря на молчание общины, ей грозила суровая участь, если тайна ее происхождения когда-нибудь откроется. Поспешный брак с человеком, пришедшим откуда-нибудь издалека, был, наверно, ее единственным шансом на спасение. И вот, не дожидаясь, когда она достигнет зрелости, Ангамба выдал ее замуж, вернее сказать — продал одному молодому человеку, который в ту пору часто наведывался в наши края, где продавал разные разности: топоры, мотыги, лопаты и прочий инвентарь, необходимый для полевых работ. Человек этот происходил из племени эбонглонов, которое живет очень далеко от Экумдума, по ту сторону границы, в английской колонии. Этой девочке и суждено было стать твоей матерью. Теперь Экумдуму известна вся эта история. Когда я узнал, что вскоре мне предстоит отправиться на фронт, я не устоял перед желанием в последний раз обнять свою мать. Запасшись документами от военных властей, я всего за каких-нибудь четыре дня добрался до места на попутных грузовиках. Но в Экумдум вошел ночью, чтобы не встречаться ни с кем, кроме своих родных. Вот тогда-то мать и поведала мне, кто ты такой. Один из твоих братьев шаг за шагом проделал тот путь, которым когда-то шла вместе с тобой твоя мать, и, придя в Экумдум, рассказал твою историю.
Но не будем забегать вперед. Даже родив семерых детей — в том числе и тебя, — твоя матушка так и не смогла привыкнуть к новому месту и к нравам в племени мужа. Она так тосковала по Экумдуму, что даже слегка помешалась. Ее пробовали лечить, но безуспешно, показывали то одному, то другому знаменитому колдуну — но все было напрасно. Проведя несколько дней у того, кто брался за ее исцеление, она всякий раз сбегала от него и шла все время в одном направлении. Ее ловили, возвращали мужу, но ей было невмоготу оставаться в том краю.
— Значит, ты знаешь всю ату историю?
— Нет, одни только обрывки. И я не переставал все эти годы так и этак пережевывать их.
— А почему же ты сразу не рассказал мне об этом?
— Потому что все это похоже на кошмар, а о кошмарах лучше не рассказывать. Но слушай дальше. Один из ее детей, самый младший, — это был ты — питал к ней сильную привязанность. Ты убегал вместе с ней, вел бродячую жизнь, полную опасностей и лишений. Вас пытались разлучить, но вскоре заметили, что ты не можешь без нее обойтись, начинаешь томиться и чахнуть. И вот однажды вы снова вместе сбежали, и на этот раз никто не пустился за вами в погоню. Твои родные думали, что вы будете блуждать вокруг да около и не сможете далеко уйти. Когда же по прошествии нескольких лет они решили, что ты достаточно вырос и что теперь тебя можно разлучить с матерью, им не удалось вас найти, хотя они, надо полагать, обыскали всю округу. Но в Экумдум заглянуть не осмелились, боясь, как бы их там не заклеймили позором за то, что они бросили на произвол судьбы мать с ребенком, не сделали для них все, что могли.
— Когда мать умерла, — заговорил в свой черед Мор-Замба, — а умерла она, я думаю, от истощения, мы были уже недалеко от Экумдума. До него оставалось три-четыре дня пути, может быть немного больше, не могу сказать точно: это было так давно и воспоминания мои так смутны. Она ничего не объяснила мне перед смертью, да и не могла объяснить, потому что рассудок ее совсем помрачился. Бедная моя мать! Ее вело в Экумдум какое-то чутье — так ищет дорогу домой заблудившаяся собака. Должно быть, я унаследовал от нее это чутье, потому что, добравшись до Экумдума, я, несмотря на странный прием, который мне там оказали, понял, что именно туда шла она умирать.
— А теперь, брат, нам пора расставаться. Ты должен вернуться в Экумдум. Ты изгонишь теперешнего вождя, примешь по праву принадлежащую тебе власть и изменишь там все. Ты согласен?
— Все изменить… Но как?
— В лучшую сторону. Тебе это удастся, ведь ты — воплощенная доброта. Чтобы каждый был не только счастлив — этого мало, но и мог гордиться собой. В этом ты разбираешься лучше меня. Все, что я могу для тебя сделать, — это помочь тебе раздобыть пару винтовок, — да, да, пару почти игрушечных винтовок. Знаешь ли ты, что нет ничего труднее, чем раздобыть хорошую винтовку? Когда-нибудь я расскажу тебе об этом. Ну ладно, пошли!
— И я с вами! — вмешался Джо Жонглер, у которого на этот раз хватило выдержки молча выслушать всю драматическую историю Мор-Замбы.
— Разумеется, — отозвался Мор-Замба.
Они шагали по затопленной мраком Кола-Коле почти гак же, как в тот день, когда Жан-Луи решил познакомить Мор-Замбу с ночной жизнью предместья, разве что чуть поспешней, и Ураган-Вьет с такой же легкостью, как некогда Жан-Луи, ориентировался в этом безликом и как бы расплывшемся от мрака пространстве, ничуть не изменившемся за двенадцать лет, где не за что было уцепиться взгляду и ничто не подсказывало путнику дорогу, даже огненные языки, вырывавшиеся из охваченной пламенем бензоколонки.
