Он выдержал паузу, оставил свой галстук в покое, положил свои мощные руки на бедра, словно в поисках опоры, и выпалил:
– Да я ее и сейчас люблю, если честно. Раз уж у нас сегодня договор говорить только правду.
– Говорите по делу, пожалуйста. А не то я уеду.
– Не подгоняй меня, Стелла, прошу тебя. Я не такой уж мастак говорить. Мне это тяжело дается, честное слово.
Стелла успокоилась, поставила ногу на сиденье, оперлась подбородком о колено и сказала: «О’кей, я вас слушаю».
– Это было как-то вечером. Вечер как вечер. Я только что поужинал и принял душ, собирался ложиться спать. В дверь позвонили. Я спросил: «Кто там?» Думал, какая-то ошибка, ужасно хотелось спать, я смертельно устал за день…
– Это я, Рэй.
– Рэй? Что ты здесь забыл?
– Открой мне.
Это звучало как приказ, я подчинился.
Я не должен был открывать ему дверь. Поскольку с этого дня и потом в течение почти целого месяца каждый вечер с наступлением ночи, когда все ставни в городе были закрыты, Рэй Валенти приходил ко мне.
И вот он вошел. Он был не один. С ним пришла твоя мать, она смущенно жалась к нему, опускала глаза и обхватывала руками плечи. В тот первый вечер она была в серенькой хлопковой рубашке и розовой юбке. Губы были накрашены. Видимо, это он ее намазал, потому что получилось очень криво и неряшливо. Как размалеванная кукла. На шее – нежно-голубой платочек. Он был нужен, чтобы скрыть удары, потому что потом, когда я снял с нее платок, увидел следы побоев.
Он вытолкнул ее вперед и рявкнул без всяких предисловий:
– Я хочу, чтобы ты сделал ей ребенка. Здесь. Сейчас. Я подсчитал. Сегодня подходящий день.
На самом деле это даже не он подсчитал, а его мать. Она все подсчитывала. Цены на хлеб, на мясо, на фрукты, на овощи, на макароны и рис, на томатный соус, расходы на почтовые марки, тарифы на электричество и газ. Она экономила даже на туалетной бумаге. Все учитывала в своем гроссбухе. Записывала она и даты месячных своей невестки, чтобы потом вычислить дни овуляции.
Я посмотрел на него ошеломленно, потом на твою мать.
Она смотрела в пол, изучая мыски своих туфель. На ней были лодочки золотого цвета и колготки в сеточку.
– Ты меня понял? Сделай ей ребенка. У меня не получается, и это меня бесит. Они в конце концов поверят во все поганые россказни, а мне хочется заткнуть гадам рты.
Я пробормотал: «Но, Рэй, я не могу так…» И добавил вроде еще: «Ну, все не так происходит…»
Он прервал меня, больно ущипнув твою мать за руку.
– Заделай ей младенца, или я ее отлупцую как следует.
Она застонала, бросила мне отчаянный взгляд. О, этот взгляд, Стелла! Я никогда не видел у людей такого выражения. Никогда не встречал такого глубочайшего отчаяния и ужаса.
Я сглотнул и спросил: «А как я буду это делать?»
Он разразился хохотом:
– Как ты будешь это делать? Ты хохмишь, что ли? Кровать у тебя есть? А член на месте? Ложишься на кровать, достаешь член… Ну ты и мудила!
Я ничего больше не сказал. Взял твою мать за руку и направился в комнату. Перед тем как мы вошли, он проорал с порога:
– Я вас в гостиной подожду. У тебя пиво есть в холодильнике?
Я только кивнул, не в состоянии вымолвить ни слова.
– И телик мне включи. Да погромче сделай, я не хочу слышать вашу мерзкую возню.
Я вернулся в гостиную, включил телевизор, вновь взял за руку твою мать, и мы вошли в спальню.
Стелла закрыла руками уши и встряхнула головой, чтобы ничего не слышать.
– Ты не хочешь больше слушать? – спросил Куртуа.
– Продолжай. Я хочу знать. Я хочу все знать. Это отвратительно. Вы все отвратительны.
Леони стояла возле кровати, вытянув руки вдоль тела. Я ласково уложил ее. Примостился рядом, тщательно стараясь не касаться ее. Мы оба спокойно лежали на белом покрывале из шенили.
Она сказала:
– Надо, наверное, лечь на простыни.
Мы улеглись на белье, по-прежнему одетые, укрылись в отдалении друг от друга.
Она сказала:
– Может быть, нам надо раздеться.
Мы разделись, избегая смотреть друг на друга.
Она тогда сказала:
– Надо притвориться, будто…
Взяла меня за руку, притянула к себе. Мы еще подождали, не двигаясь, не произнося ни слова. Я слышал, как в соседней комнате надрывается телевизор. В этот вечер транслировали футбольный матч. Второй тайм. Это была великая эпоха «Сент-Этьена», Платини и так далее. Рэй неистовствовал перед экраном.
Она тогда сказала:
– Нам тоже надо пошуметь.
Я завернулся в одеяло и лег на нее сверху. Стал изображать движения взад-вперед. Кровать от этого начала ходить ходуном и стучать в стену. Если он там слушал, то должен был быть доволен.
Я зарылся лицом в ее волосы и прошептал: «Не бойся, я тебе ничего не сделаю. Спи, если хочешь».
Через некоторое время он постучал в дверь. Рявкнул: «Ну хватит уже. Вы там закончили или нет?»
Мы ничего не ответили.
Он вошел в комнату. Откинул простыню. Посмотрел на нас. Расхохотался.
– Не слишком-то вы красиво выглядите!
Потом приказал Леони:
– Давай, одевайся быстрее! Валим отсюда.
И они ушли.
На следующий день они пришли. В такое же время. На этот раз он сказал:
– Надо повторить, иногда так бывает, что с первого раза не срабатывает…
И пошел на кухню за пивом. Пришел в гостиную, включил телик. И даже не взглянул, как мы уходили из гостиной в спальню.
Мы разделись, я лег на нее, мы стали раскачивать кровать. Я положил руки с двух сторон ее головы, потом прикрыл ей уши. Она застонала. Я спросил: «Тебе что, больно?» Она ответила: «Да. Только не уши, только не уши».
Когда телепередача кончилась, пришел Рэй, и они ушли.
Вся эта история длилась примерно три недели. Каждый вечер. Он хотел быть уверенным, что «дело сделано не наполовину».
Я больше никуда не ходил. Я ждал их прихода. Ставил цветы в маленькой вазочке у кровати, опрыскивал воздух духами, убирался в комнате, наводил идеальный порядок.
В последний вечер, перед тем как уйти, он обернулся и проронил:
– В твоих интересах, чтобы это сработало!
И разразился своим инфернальным хохотом.
– И это не сработало? – спросила Стелла, кусая пальцы.
– Нет, конечно, – ответил Эдмон, вновь принимаясь теребить галстук. – Это и не могло сработать. Потому что каждый вечер я ложился на нее, завернутый в одеяло, обнимал ее, вдыхал ее запах, говорил с ней тихо-тихо, шептал, чтобы она меня не боялась, что я хочу, чтобы она была счастливой, свободной, говорил, что он не успеет притронуться к ней и пальцем, что я увезу ее и спрячу в надежном месте. Она улыбалась, говорила, что это невозможно, но что я все равно очень милый.
Не милый я был, а безумно влюбленный.
Я разработал план. Надо было снять квартиру в Париже и увезти ее туда, похитить, пока Рэй в кафе с Жераром и Жерсоном, а Фернанда спит.
Я уехал в Париж. Снял маленькую квартирку на улице Ассомпсьон, в спокойном, тихом районе. Когда я вернулся, Рэй был в отъезде – уехал тушить пожары в Испанию.
Леони пропала!
Я искал ее повсюду. Не осмеливался расспрашивать о ней, чтобы меня не заподозрили. Воображал себе, что он убил ее, перед тем как уехать. Она не забеременела, вот он ее и уничтожил.
И вдруг наконец я встретил ее в «Карфуре».
Она выкладывала покупки на ленту кассы. Я проводил ее до машины. Она поблагодарила и сказала, что нам не следует больше видеться.
Какая-то непривычная кокетливая нотка звучала в ее голосе.
Что-то в ней появилось неуловимо легкое, веселое. Она изменилась. Изящно подведенные губы, аккуратно постриженная челка, маленькая забавная сережка в правом ухе.
Я сказал ей, что нашел квартиру в Париже. Что мы можем бежать туда вдвоем, воспользовавшись отъездом Рэя. Добавил, что ничего от нее не ожидаю, что она может распоряжаться квартирой так, как ей заблагорассудится. Я за все заплачу, у нее не будет никаких забот и хлопот. Она повторила: «Нет, Эдмон, не настаивай, оставь меня, пожалуйста!» Как будто я стал вдруг навязчивым, надоедливым. Она положила руку на мою и очень ласково, но твердо сказала:
– Это теперь не актуально. Забудь меня. У меня все в порядке.
Это было для меня шоком. Я почувствовал себя полным идиотом с этими ключами от снятой квартиры в кармане.
Ну, я развернулся да и пошел.
И в этот день на парковке возле «Карфура» я подумал: «Да будь ты проклята!»
Через некоторое время я узнал, что она беременна.
Я чуть с ума не сошел. Рэю все-таки удалось его черное дело. Он будет отцом. А я – дурак, неудачник.
Я осатанел от ярости. Вот тогда-то мы и подрались с Рэем.
На следующий день я встретил на платформе Соланж. Мы ехали в Париж в одном поезде. Я помог ей затащить багаж в вагон. Через три месяца я женился на ней.
