Купе было закрыто на секретку.
Вася Перемогин приехал в Магадан под обещание помощи с устройством в пампасах и прериях вечной мерзлоты, о котором новый приятель, протрезвев, предпочитал не вспоминать. Были свидетели — мухи, они гудели и досаждали. Никто, и сам он в том числе, не подозревал в молодом человеке при его потрясающей неловкости, такой прыти, легкости на подъем и верности договору, расторгнутому в одностороннем порядке до заключения.
После ряда возлияний и многочисленных словоизлияний его взяли на работу в Магадане, прописав в общежитии, а незнакомые люди пустили пожить в квартиру на время своего пятимесячного отпуска с отъездом на материк. Все-таки у нас по-прежнему любят не очень практичных, но смелых и где-то безрассудных людей, видя в них самих себя в молодости. Вася радовался переменам так, будто выиграл по трамвайному билету автомобиль «Волга». Ему хотелось говорить стихами, петь хором, плясать джигу, есть аджику ложками, дарить себя, делать милые глупости, чтобы веселить таких потрясающих магаданцев. На дураках воду возят, обжегшись на молоке, а он на новенького готов сбегать за пивом и чем-то еще покрепче.
Кстати, и тот, кто первый поведал Васе об эльдорадном Магадане, опомнился и стал требовать признания своих заслуг в приобретении Васи городом Магаданом. Мол, этот человек еще покажет товар своим лицом. И был недалек от истины.
Дело в том, что этот молодой выпускник далеко не технического вуза умел паять, пилить, чинить часы, зажигать погасшие экраны телевизоров и тому подобное, но не знал, что такими талантами наделен далеко не каждый, и когда в контору, которая его приютила, привезли новый шкаф, вернее, набор досок, планок и шурупов, и никто из сотрудников не взялся за его сборку добровольцем, Перемогина будто прорвало. Он отложил срочную писанину, добыл у завхоза отвертку, пассатижи и, словно в пучину, погрузился в синтез шкафа.
Через полчаса пот стекал по молодому лицу, галстук впился в разбухшую шею, а древесная пыль облепила пиджак и брюки снаружи, и всю дыхательную систему изнутри. Ему вдруг показалось, что он допустил ошибку при сборке, поскольку дверца не закрывалась. Он вспотел еще больше, заторопился, вспомнив об отложенном задании, и допустил еще несколько ошибок.
К счастью, закончился рабочий день, люди разошлись, никто уже не дышал в затылок. Вася разобрал шкаф по винтикам и провозился с ним до полуночи. Шкаф восстал из дров. Ошалелые сослуживцы два дня переваривали это событие и вдруг наперегонки понесли умельцу часы и утюги, зонтики и даже патефон. А он не мог бросить на произвол судьбы людей, которые в него поверили, и работал в две смены недели три. Однажды кровь брызнула у него из носа, но это списали на магнитную бурю.
Как знать, куда бы это завело, если бы не служила в конторе одна особа по имени Валюша, прозванная Телевышкой — живое пособие по комплексам, фобиям и задвигам. Не в силах задавить никого эрудицией, парадоксальностью ума или поймать в сети кокетства, она камуфлировала свою ранимость мужланством, похожим на бронежилетку, в которую, впрочем, мог бы поплакаться любой, если бы ему хватило на это фантазии. Ни о чем таком простодушный Вася не подозревал и на просьбу Валюши сварить ей варенье ответил решительным кивком: «Пошли!»
Был ясный сентябрьский день, его подарочный вариант. Яркая многоцветная толпа плыла навстречу, шурша нейлонами. Валя грустила. Такой прекрасный день, она идет с симпатичным молодым человеком, солнце сверкает, а завтра, наверняка, наползет из бухты хмарь, ветер будет пускать пыль в глаза, и побредет она домой одна.
Вася радовался как ребенок, получивший новую игрушку. Магадан, заставленный по случаю солнечной погоды лотками урсов и рыбкоопов, напоминал веселый карнавал. На глаза попались цветы у торговки на углу универмага. Вася машинально отверг их: не пампасы, а теплицы. Потупил взор и заметил на газоне два сиротливых желтых одуванчика, цветущих каким-то вторым или третьим цветением за лето. Он резво нагнулся, сорвал и преподнес желтые медовые огонечки, не выпрямляясь, как бы в полупоклоне, Валюше.
— Спасибо, — машинально произнесла она, продолжая думать свою девичью думу. Давненько не бывало у нее гостей. Подруги замуж повыскакивали. Просто так забежать не могут. Если выбираются, то с мужьями, а это не просто. Это ж по полной программе принимать надо. Торчать на кухне, потом полдня наводить порядок. Да если ребенок — сразу давление подскакивает, все из рук валится. Не выспишься, потом аппетита нет, жить не хочется. А уж мужское общество — свои заморочки. Да и где они — мужчины. Перевелись настоящие рыцари…
Резкий автомобильный гудок прервал мысли Валюши. Она испуганно посмотрела на Васю, словно он мог подслушать ее нелестные отзывы о мужчинах.
— Носятся тут — как угорелые! Кстати, нам под арку.
Квартира была на втором этаже. Валюша долго возилась с ключами, пока осилила три замка. Что-то заедало в среднем, и приходилось начинать сначала. Вася вызвался помочь, и Валюша слегка пугалась этой прыти.
Прихожая поразила гостя размерами. В ней при магаданском жилищном кризисе можно было бы жить. Стены были обшиты деревянными брусками, обожженными до телесного цвета и отлакированными. По периметру на недосягаемой высоте опоясывающая полка с Диккенсом, Теккереем, Бальзаком и Чеховым. У одной из стен скамья из толстенных плах, тоже обожженная и отлакированная. Стены увешаны еще и циновками, на которых ключи разнообразнейших форм и размеров. Коллекция, должно быть.
— Это все родители, — объяснила Валюша и увела Васю в комнату. Сама же ушла в другую — переодеться. Вася побродил неслышными шагами по шкуре белого медведя, заглянул на стеллажи, в сервант. Он был любопытен и стыдился этого. Будь его воля, он бы утонул с ногами в мягком кресле, раскрыл одну из редкостных книг в серебряном окладе. Похожие он видел в библиотеке университета, но почитать их не хватало времени, а когда оно отыскалось, выяснилось, что из ценного фонда ничего не дают. Ведь любую можно было получить в более позднем издании, кроме третьестепенных авторов, а до этой степени, чтобы читать не главное, его любопытство не доросло. И он подумал, что, быть может, нечто важное в жизни ему еще предстоит узнать. Собственно ради этого он и летел в северный город.
Были в этой комнате и многие другие редкостные разности — от яхты из бивня моржа до лаковой китайской миниатюры, от каменной таблички с клинописью до японской аппаратуры, от сахарных серебряных щипчиков до клочка мамонтовой шерсти, заключенной в хрустальный футляр, от золотых безделушек до березовой шкатулки с неизвестным содержимым. Все это не помещалось в сознании Васи, а плыло порознь одно от другого, планетарным роем, как в открытом космосе, заключив в него Валюшу и, быть может, его самого. Ничего кроме головной боли Перемогин не обрел и сказал о ней Валюше, когда та пригласила поужинать.
— Быть может, коньяку, он расширяет, — предложила она и достала из бара немыслимой формы бутылку. — Нет? Тогда анальгин. Нельзя столько работать. Нужно правильно отдыхать. Эта манера вкалывать до потери пульса не доводит до добра. Нужно работать до тех пор, пока это приятно. — Она подала Васе таблетку на блюдце из тончайшего фарфора и воду в чашке из того же хрупкого материала. Зеленые драконы на ее халате, прекратив свои извивания, уставились на Васю, выпятив красные языки.
Вася взял таблетку дрогнувшей рукой и хотел взять другой дрогнувшей рукой чашку, но Валюша сама поднесла ему ко рту. Вася вдохнул тонкий аромат ее руки, сознание еще больше замутилось, и он поцеловал эту руку. Чашка выпала, но не разбилась, ударившись о медвежью шкуру. Вася наступил на нее, и хруст фарфора напомнил ему зубовный.
— Ничего-ничего, — сказала Валюша, как бы запыхавшись от бега. Она принесла золотой совочек и сгребла осколки широкой колонковой кистью.
Вася затянул свой галстук чуть ли не до остановки дыхания, словно хотел задушить свое смущение.
— А давайте, наконец, варить ваше варенье!
— Ах, варенье… А как вы себя чувствуете?
— Вы меня извините, я нечаянно.
— Пустяки. Вам лучше прилечь на минутку, пока я все приготовлю для варки. Это кресло раскладывается.
Взгляд Васи, блуждавший, как кораблик в штормовом море, вдруг замер: в небольшой хрустальной вазе на японском телевизоре желтели его одуванчики.
— Правда, красиво? — Спросила Валюша. Вася застонал от наплыва чувств и закрыл ладонями глаза драконам.
— Пампасы! — Драконы сухо треснули, уколов Васю электрическим зарядом. И головная боль ушла. — Спасибо. Вы меня спасли. Красиво здесь. Родители, говорите. Родителей не выбирают. Осколки не выбрасывайте. Я склею. — Васе как никогда хотелось быть грубым. Драконы шевельнулись, делая обманные движения. Они уже не были страшны. — Давайте все, что разбито. Такие еще не доводилось клеить.
