— Но у славных малых нет…
— Да ну? А Уайатт Эрп?
На что можно бы выдвинуть возражение, что Уайатт был не так уж и славен. Но все это происходило еще в эпоху Стюарта Лейка, пока не накинулись ревизионисты, и Ленитроп нормально так верит в Уайатта. Однажды заходит некий генерал Виверн из Технического штата ВЕГСЭВ и видит их.
— Концы висят, — замечает он.
— У Уайатта тоже висели, — поясняет Ленитроп.
— И у Джона Уилкса Бута, — парирует генерал. — Каково?
Ленитроп задумывается.
— Он был негодяй.
— Вот именно. Подкрутили бы наверх?
— В смысле — по-английски? Да я пытался. Должно быть, климат, что ли, эти веники все время опять виснут, а вдоба-авок самые котики приходится откусывать. Очень раздражает.
— Отвратительно, — грит Виверн. — Зайду в следующий раз — принесу воск. К нему подмешивают что-то горькое, так, э, концежеватели, понимаете ли, отучаются жевать.
И вот раз усы вощатся, Ленитроп их вощит. Каждый день что-нибудь новенькое, вроде такого. Всегда есть Катье — Они подсунули ее к нему в постель, как никели под подушку, за его преходящий американизм, невинные резцы-и-моляры-для-мамы, клацая, остаются лежать на дорожке этих дней в Казино. Чудная штука — сразу после занятий он обнаруживает у себя стояк. Хм, непонятно. Никакой особой эротики — читать руководства, наспех переведенные с немецкого, криво отмимеографированные, некоторые даже извлечены польским подпольем из латрин на учебном полигоне в Близне, заляпанные подлинным эсэсовским говном и ссаками… или заучивать переводные коэффициенты, дюймы в сантиметры, лошадиные силы в Pferdestärke[112], рисовать по памяти схемы и изометрику спутанного колтуна линий подачи топлива, окислителя, пара, перекиси и перманганата, клапанов, отдушин, камер — что тут сексуального? и все равно после каждого занятия он выходит с грандиозным стояком, с невообразимым давленьем изнутри… отчасти это временное помешательство, прикидывает он и отправляется на поиски Катье, рук, что крабами поползут ему по спине, и шелковых чулок, что запищат о его тазовые кости…
На уроках он частенько шарит глазом вокруг и видит, как сэр Стивен Додсон-Груз поглядывает на секундомер и что-то помечает. Черти червивые. Интересно, к чему все это. Ленитропу не приходит в голову, что это все может как-то соотноситься с его таинственными эрекциями. Личность его так и подбирали — или разрабатывали, — дабы заиливала от подозрений, пока те не успели набрать скорость. Свет зимнего солнца лупит сбоку в лицо, как головная боль, отвороты брюк давно не гладились, мокрые и в песке, потому что Ленитроп каждое утро встает в шесть и гуляет по набережной, сэр Стивен выложил на прилавок всю свою маскировку, если не роль в заговоре. Он может запросто быть агрономом, нейрохирургом, гобоистом — в этом Лондоне навидаешься всякого, любые уровни командования кишмя кишат такими многомерными гениями. Но, а-ля Катье, Додсон-Груз весь окутан рвеньем осведомленности, безошибочно узнаваемой аурой подчиненного и неудачника…
Однажды Ленитропу выпадает случай удостовериться. Похоже, Додсон-Груз — фанатик шахмат. Как-to в баре после обеда он даже осведомляется у Ленитропа, не играет ли тот.
— Не-а, — враки, — даже в шашки не играю.
— Черт. Только сейчас выпало время хорошенько сражнуться.
— Я знаю одну игру. — Неужели что-то Галопово все это время копилось внутри? — С выпивкой, называется «Принц», может даже, ее англичане изобрели, у вас же принцы водятся, да? а у нас их нет, не то чтоб это плохо, что принцы, понимаете, там все выбирают номер, вдоба-авок, к примеру, вы начинаете: принц Уэльс съехал с рельс, потерял кальсоны, только не обижайтесь, номера идут вокруг стола по часовой стрелке, и номер два их нашел и пропил спросонок, по часовой стрелке от этого принца, или вообще любой номер, какой ему захочется назвать, в смысле — принцу, шесть или что угодно, понимаете, сначала выбираете принца, он начинает, потом этот номер два, или кого принц назовет, грит, но первым этот, принц который, он грит, Уэльс, кальсоны, два, сэр — после того, как скажет про то, что принц Уэльс съехал с рельс, потерял кальсоны, и номер два отвечает, отнюдь, сэр…
— Да, да, но… — глядит на Ленитропа эдак очень странно, — то есть я не вполне уверен, что понял, видите ли, смысл всей игры. А как в нее выигрывают?
Ха! Как выигрывают — во дает.
— В нее не выигрывают, — полегче, вспомнить Галопа, у нас тут маленький импровизированный контрзаговор, — в нее проигрывают. По одному. А кто остался — тот и победил.
— Довольно злопыхательская игра.
— Гарсон. — Ленитропу напитки всегда за счет заведения — это Они раскошелились, подозревает он. — Вот такой шампани! И чтоб без перебоя, как только тут пересохнет, тащите еще, компрандэ?[113] — Заслышав волшебное слово, подтягивается и занимает места великое множество летёх с отвисшими челюстями, а Ленитроп тем временем растолковывает правила.
— Я не уверен… — начинает Додсон-Груз.
— Вздор. Ну же, заодно свербеж этот свой шахматный утихомирите.
— Верно, верно, — вторят остальные.
Додсон-Груз остается сидеть, немного на взводе.
— Стаканы побольше, — орет Ленитроп официанту. — Давайте-ка вон те пивные кружки! Ага! В самый раз. — Официант чпоком раскупоривает иеровоам брюта «Вдова Клико», разливает всем. — Ну что, принц Уэльс съехал с рельс, — приступает Ленитроп, — потерял кальсоны. Номер три их нашел и пропил спросонок. Уэльс, кальсоны, три, сэр!
— Отнюдь, сэр, — отвечает Додсон-Груз, как бы даже оправдываясь.
— А кто, сэр?
— Пять, сэр.
— Это чего? — лукаво осведомляется Пять, хайлендец в парадных тартановых штанах.
— Облажались, — царственно командует Ленитроп, — стало быть, пейте. До дна, не отрываясь — и не дышите.
Так и идет. Ленитроп уступает титул Принца Четверке, и все номера меняются. Первым падает шотландец — сначала ошибался намеренно, затем неизбежно. Приносят и уносят иеровоамы — пузатые, зеленые, драная серая фольга на горлышках кидает отблески электрического сияния бара. Пробки все прямее, меньше похожи на грибы, даты degorgement[114] углубляются в военные годы, а компания все пьянее. Шотландец, хмыкая, скатился со стула, шагов десять оставался амбулаторен, после чего улегся спать под пальмой в кадке. Другой младший офицер, сияя, тут же занимает его место. Казино осмосом впитало весть, и вот уже вокруг стола толпятся прихлебатели, ждут потерь. Огромным кусом втаскивают лед с папоротниковыми трещинами внутри, грани дышат белым — его колют и дробят в огромную мокрую ванну, где остужаются бутыли, которые из погребов передают эстафетой. Вскоре затравленным официантам уже приходится воздвигать из пустых кружек пирамиды и разливать фонтаном сверху, а толпа воплями приветствует пузыристые каскады. Какой-нибудь шутник непременно выхватывает кружку снизу, вся конструкция качается, остальные подскакивают и кидаются спасать, что можно, пока не рухнуло, хресь, мундиры и ботинки мокрые, — чтобы воздвигнуть все заново. Игра уже переключилась на «Принца по кругу» — каждый выкликаемый номер сразу становится принцем, и остальные номера сдвигаются соответственно. Теперь уже невозможно установить, кто ошибается, а кто нет. Вспыхивают споры. Половина залы запевает похабную песнь:
ПОХАБНАЯ ПЕСНЬ Вчера я пежил Королеву Трансильва-нии,
Сегодня я уже в Бургундии герой.
Заеду скоро в Умопомраче-ние,
Но Королевны ласковы со мной…
Икра на завтрак с розовой шампа-нью,
Чуток «шатобриана» — пир горой…
Сигарки в десять шиллингов запихиваю в рот
И так смеюсь, как будто весь мир — скверный анекдот,
До лампочки мне всё, ведь расступается народ
Пред тем, кто пежил Королеву Трансиль-ва-нии!
Голова Ленитропа — воздушный шарик, что поднимается не вертикально, а горизонтально, все время поперек залы, оставаясь на месте. Всякая клетка мозга теперь — пузырек: Ленитроп преобразовался в черный эпернейский виноград, прохладные тени, благородные кюве. Он смотрит на сэра Стивена Додсон-Груза — тот чудесным манером еще держится прямо, хотя глаза остекленели. Ага, точно — тут же предполагается контрзаговор, да да, э, ну-ка… Ленитроп увлекается наблюденьями за очередным пирамидальным фонтаном, на сей раз — сладкого «тэтэнже» без всякой даты на этикетке. Официанты и сменившиеся крупье расселись птицами вдоль стойки, пялятся. Гам стоит неописуемый. На стол воздвигся валлиец с аккордеоном, лабает «Испанскую даму» в до мажоре — просто шпарит вверх-вниз по своей сопелке, как маньяк. Дым висит густо и клубами. В хмари тлеют трубки. По меньшей мере три кулачных боя в самом разгаре. Игру в «Принца» уже трудно засечь. В дверях толкутся девушки, хихикают, тычуг пальцами. Свет в зале от роящегося обмундирования потускнел до буро-медвежьего. Ленитроп, вцепившись в кружку, с трудом подымается на ноги, разок крутится вокруг себя и с грохотом рушится посреди бродячей игры в «корону и якорь». Красивей, предупреждает он себя, красивей… Гуляки подхватывают Ленитропа за подмышки и задние карманы и мечут в направлении сэра Стивена Додсон-Груза. Ленитроп пробирается под стол, по пути на него валится лейтенант-другой, вброд через случайное озерцо пролитого игристого, через случайную топь блевотины, пока не обретает, как ему видится, набитые песком брючные манжеты Додсон-Груза.
