Поодаль переминался с ноги на ногу Крокодилыч, то сурово поглядывая на идущую к нему компанию, то снова кивая каким-то еще неслышным словам Вивы, и тогда казалось — сразу уменьшался в росте, поднимая к ней испуганно-внимательное лицо.
Увидев Ингу, Вива милостиво улыбнулась Крокодилычу и пошла навстречу, а тот вытер с большого лба пот, топчась своими длинными остроносыми туфлями, за которые от Сереги и получил прозвище.
— Детка, — сказала Вива, — ну, как же так. Сережа стал звонить, ужасно перепугался, хорошо, Саныч не успел даже вылезти из аквамаринки, так попрыгали и вместе улетели. Все в порядке?
— Перестань, ба. Все хорошо.
Инга поцеловала бабушку в щеку. Та отодвинула внучку, вгляделась в пылающее лицо. Перевела внимательный взгляд на Сережу:
— Какие-то вы оба. Засватанные. Я вижу, точно, что-то случилось.
— Я… — хором сказали оба и засмеялись.
Серега вышел вперед, прокашлялся и торжественно заявил:
— Я. Предложение сделал. Ну. В общем. Теперь. Мы вот…
Вива еще подождала и махнула рукой, смеясь и расстегивая пуговицу жакета.
— Ты, Сережа, птица-говорун. Я поняла. Мы вас благословляем, живите, и что там положено, плодитесь и радуйтесь. Плакать не буду, хорошо? А лучше вы нас уже поселите куда, чтоб переодеться и погулять, и вечером устроим чудесный ужин с драконом. У вас тут совершенное лето! Или неловко, что мы такой толпой? — она внимательно смотрела, как Горчик хмурит светлые брови, — так мы поищем…
— Не. Я сейчас сбегаю к Кирсанычу. Попрошу ключей, ну и белья там. О!
И все повернулись. Издалека торопился директор, окруженный тремя людьми. Плавно, расправив плечи и рукой придерживая широчайший подол легкой юбки, шла женщина, очень похожая на Виву, а рядом с ней сутулый почти совсем лысый мужчина. И парень, толстенький, невысокий, с фигурно бритой башкой, в художественно драных шортах и растянутой панковской футболке.
— О-о-о! — поразился Олега и быстро пошел навстречу, шутовски раскидывая руки, — какие люди, дядя Ваня!
Гранит Кирсанович застыл, и пока Ваня, кивая и сверкая серьгами, тряс руку племяннику, а мама Зоя, щебеча, обнимала Ингу, целуя воздух вокруг ее щек яркими накрашенными губами, гмыкнул и вопросительно посмотрел на Горчика.
— Иваныч… тут вот к тебе, говорят, родня. А у тебя тут?..
— Еще родня, — подсказала Вива, — вы уж извините, нас получилось немножко много.
— Да. Да, конечно, э-э-э…
— Виктория Валериановна, — разрешила ему Вива, и Кирсаныч умолк, шевеля губами. Потом снова обратился к Сереге громким шепотом:
— Так они все, что ли? Семья твоя?
Горчик молчал. Инга толкнула его вперед, сказала звонко и немножко сердито:
— Да. Гранит Кирсанович, семья. Нам бы, на одну ночь буквально. Всех. Это можно?
— Семья, — медленно повторил за ней Горчик, — ну… да. Это моя семья.
Директор кивнул и, осторожно обходя Виву, уцепил Горчика за локоть.
— Пойдем. Я завтра в командировку, так что, в бухгалтерию сам, ну я подписал уже все. Пойдем, посчитаешь, сколько вам номеров-то.
Горчик, оглядываясь на Ингу, повлекся следом, подтягивая старые джинсы.
— Валерия э-э-э… — удаляясь, пытался директор.
— Виктория, — поправлял его Горчик, — Валериановна. И Саныч.
— Угу. Потом еще этот, орет который и его красавица, да?
— Олега. И Нюха. Это мой сын, — сказал Горчик.
И встал, оглянувшись на Ингу. Она ступила на шаг в сторону, чтоб щебетание мамы Зои стало потише. Смотрели друг на друга всего секунду, а потом директор снова подхватил Серегу под локоть.
— Зоя…
— Олеговна, — продолжил семейную летопись Горчик, — с мужем и сыном. Кирсаныч, да не заботься уж эдак, мы все равно всю ночь, считай, просидим у дракона, нам только б место, женщинам отдохнуть и переодеться, вещи кинуть. Завтра разъедутся все.
— Валерия, — возразил директор, — в смысле Виктория Янна, ей — надо, чтоб хорошо…
— Да, — их голоса стихли в глубине аллеи.
Инга стояла, не слыша, что рассказывает мама Зоя, и о чем орут, дергая ее за руки, Олега с Ванькой. Не видела, очень внимательно глядя, как Нюха поднявшись, скручивает пушистые волосы в жгут, закидывая его за спину. Улыбается ей. Вздрогнула, когда над самым ухом глуховатый интеллигентный голос произнес:
— Она готовый литературный персонаж, не правда ли, Инночка? Я вот думаю…
И кивнула сутулому Михаилу, возвращаясь в реальность.
— Миша. Михаил Васильевич. Вы прям как Гоголь, да? Имя-отчество в смысле. Я только сейчас подумала. Мы, наверное, все тут — готовые персонажи.
— Да, — согласился гениальный зоинькин сценарист, — да. Отличная вышла бы семейная сага, Инночка. Только вот снимут по ней бездарный сериал, с плохими актерами. Будем смеяться и плеваться, если вдруг.
— А вы все равно напишите, Миша. Если вдруг схочете. Пусть он будет. А я… извините…
Повернулась и пошла, держа в руках забытый фотоаппарат. За кустами гибискуса, который все еще цвел, роняя на траву сверточки бывших цветков, как они смеялись с Сережей, будто он без перерыва курит и бросает себе под ноги сотни прозрачных окурков, остановилась и сняла с объектива крышку. Раздвигая гибкие ветки, высунулась и, ничего не выцеливая, не выравнивая кадр, щелкнула несколько раз, яркую, полную уже предвечернего света площадь, тонкие столбы фонарей по краям, дракона, лежащего, изогнув гребнистую спину. И разноцветных людей — мужчин, женщин, молодых и не очень. Саныча с ключами на пальце. Смеющуюся Нюху, а по бокам ее — Ваньку и Оума, ревниво перебивая, что-то рассказывают — каждый в ближнее к нему ухо девочки. Маму Зою, с возмущенной улыбкой на тщательном лице, и Виву, которая присела на лавочку, и, посмеиваясь, что-то дочери говорит.
Нажимала и нажимала кнопку. Просто так. Чтобы, когда пройдет время, и наступит еще одно «потом», они с Сережей сели, и вместе, обнявшись, разглядывали лица и улыбки.
В кармане рубашки запиликал мобильник. Инга опустила фотокамеру, удивляясь и смеясь своему удивлению. Свои все тут, кто еще звонит-то?
— Инга Михална? — сказал молодой голос, и она не узнала его, — вы приедете когда?
— Кто это?
— Коля, — ответил голос слегка обиженно и выжидательно смолк.
— Коля… Коленька! Здравствуй! Ты не в рейсе? Ты же говорил, уходишь, в сентябре еще?
В трубке засмеялись.
— Вы помните. Супер. Не, я завтра. Из Симферополя звоню. Теперь уже через полгода только домой. Я думал, успеете. Приехать.
— Коля. Я замуж вышла.
— Когда? — сердито спросил мальчик, и Инга увидела узкие черные глаза и прямые вихры, торчащие в стороны, — за этого, с лягушкой?
— Сегодня. За него.
— Ну… я поздравляю. Вас.
— Спасибо, мой хороший.
Она отошла от кустов и села на лавочку, спрятанную в густых туях. Напротив отчаянно цвели хризантемы, кидали в стороны узкие иглы лепестков.
— Я по делу еще. Ну. Этот, помните, вы письмо писали, насчет сайта. Я ж потом еще адрес нашел его, другой, а вы уже уехали. Так что я написал. Сам. И он ответил. Просил ваш телефон. И сказал, что сайт снова работает. Чтоб вы с ним связались. Чтоб вместе искать. Ну, я ему не стал отвечать, подумал, лучше пусть вы. А теперь вот. Муж ваш.
— Муж, — медленно сказала Инга, — да, Коленька. Спасибо тебе. Конечно, мы ему напишем. Очень хорошо, что снова будет. Там ведь и другие есть. Это хорошее дело.
— Ладно. Прощайте, Инга Михална, — торжественно сказал Коля.
И она засмеялась.
— Ну чего ты. До свидания. Увидимся. В Керчи.
— Да? Хорошо. До свидания, — послушно согласился тот.
— Коля? Ты в августе, когда я уехала, купался ночью? Море светилось.
В трубке помолчали. Над иглами лепестков медленно порхали бабочки, крупные, как бумажные птички. Протрещала сорока, срываясь и улетая в пятнистую тень.
— Купался.
— Один?
— С Олькой. Ну, то так…
— Коленька, все хорошо. И я тебя люблю.
— Да?
— И Олю твою тоже.
— А… ну… — и вдруг он засмеялся, — она пищала, боялась. А потом пришел Букет и сел на берегу. Стал гавкать на нас. В общем, было смешно.
Когда Инга попрощалась, из-за темной зелени вышел Горчик, сел рядом, обнимая ее за плечи. Вытянул худые ноги.
— Моя жена уже тут кого-то любит. По телефону. А еще купалась голая, и мне ее спасать. Ты, Инга Михайлова, сплошная головная боль.
— Привыкай, Сережа Бибиси. Теперь всегда так будет.
Она тоже вытянула ноги, положила одну поверх старой сережиной кроссовки.
— Уже по тебе скучаю, — пожаловалась, — люблю их всех, но, как же сегодня?
Серега ухмыльнулся и, повозившись, вытащил из кармана связку ключей.
— Пока они там перекрестно общаются, мы обязаны проверить, чего за номера нам выписал Кирсаныч.
— Фу, Горчичник, все так чинно, так семейно. А у тебя одно на уме!
Он опустил голову, бодая ее висок лбом. Сказал в ухо:
