Владимир Максимов - Не оглядывайся назад!..

Ознакомительная версия.

– Ну, мы пошли, – не совсем уверенно проговорил Юрка. – Надо ещё вещи из камеры хранения забрать…

– Не спешите, – ответил пограничник. – До отправленья поезда – больше получаса… Да и коньяк у нас ещё остался… Как раз всем по рюмочке, на посошок… Давайте, мужики, выпьем – за любовь. Тем более, что повод для этого есть.

Он снова обернулся к Тосе и, улыбнувшись, подмигнул теперь ей.

– Но только до дна! – предупредил нас с Юркой, разлив остатки коньяка. – А то бог весть, когда ещё свидимся… Да и свидимся ли вообще…

Мы молча выпили. И лейтенант извлёк из внутреннего кармана кителя сложенный вдвое телеграфный бланк.

– Это тебе, – протянул он телеграмму. – Ещё днём в госпромхоз принесли… А я, так сказать, по долгу службы, ознакомился… Извини уж…

Я увидел, что тонкая ленточка, скрепляющая бланк, аккуратно разрезана.

– Ну, пока, – как-то вяло закончил он, похлопав каждого из нас по плечу. – Шуруйте! А я тут с Тосенькой ещё немного побалакаю.

Я, не читая, сунул телеграмму в карман куртки, и мы с Юркой спустились в цокольный этаж вокзала, к автоматическим камерам хранения.

И всё это время, когда мы шли с рюкзаками к вагону, и в самом вагоне моё сердце сладостно замирало от какого-то неясного, хорошего предчувствия.

И только в тёплом, светлом купе, когда все вещи уже были разложены по своим местам и Юрка по какой-то надобности вышел в коридор, я развернул телеграмму и прочёл: «Записку получила. Спасибо за всё. Помню. Думаю. Люблю. Жду. Римма».

– Хорошая весточка? – спросил возвратившийся Юрка.

– Очень, – не в силах сдержать радостную улыбку, ответил я.

– Не от деда Нормайкина?

– Нет, – снова разулыбался я.

– Ну, тогда – всё ясно… Во второй вагон, конечно, не пойдешь?

– Не пойду…

Юрка молча достал из рюкзака бутылку коньяка, купленную нами в гастрономе после ресторана, и вышел из купе, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Оставшись один, я пригасил яркий верхний свет и подсел к окну.

В жёлтом свете фонарей и бледном, от больших вокзальных окон, окружённые со всех сторон порхающими лёгкими снежинками, на перроне стояли двое: он и она.

Он – высокий, стройный, симпатичный, в чёрной морской шинели, с погонами курсанта…

Она – хрупкая девушка в коричневой дублёнке, белой вязаной шапочке, с выбившимся из-под неё упрямым светлым локоном и покрасневшим, не то от холода, не то от близких слёз, носом.

Девушка снизу вверх смотрела большими преданными, прекрасными глазами на ладного курсанта и что-то быстро-быстро говорила ему.

Парень нежно, как несравненную драгоценность, держал её руки без рукавиц в своих больших, сильных, широких ладонях и, ласково улыбаясь, кивал ей в ответ.

вспомнилось вдруг мне. И, глядя на эту чудесную пару, так захотелось, чтобы всё у них случилось именно так. Себе же в этот миг я дал зарок: при первой же возможности вернуться в эти места…

Более того, я почти верил в то, что к мысу Крестовоздвиженскому, когда я буду уже там, подойдет большой красивый белый пароход. Такой же, который я видел однажды идущим мимо по Татарскому проливу.

С борта корабля, стоящего на якоре, на море спустят белую шлюпку с весёлыми гребцами.

И уже на борту корабля сам седовласый капитан в белом кителе, с дымящейся синеватым дымком трубкой, проводит нас с Риммой в просторную, светлую, уютную каюту.

И билеты на этот океанский лайнер у нас будут только в один конец – в спокойное, счастливое будущее…

Ознакомительная версия.