– Кретин. Ты сама-то что об этом романе думаешь?
– Очень длинный. Тысяча двести машинописных страниц. Мы долго спорили по поводу названия. Я пыталась убедить его, что «Вопль к небесам» слишком претенциозно, и преуспела, правда, перед этим он разбил кофейник. От кофе он совершенно сатанеет. Мы остановились на «Крещении невинных». Моя идея, конечно.
– Звучит не очень по-еврейски.
– Будем считать, что это промежуточный вариант. Американские издатели очень придираются к заглавиям. Еще я настояла на посвящении Дэниелу Тэтлоу Джонсу.
– Попробовал бы он не согласиться, свинья неблагодарная.
Пухленькая пегая блондинка продолжала мыть посуду, покачивая бедрами и напевая себе под нос «Если б знала, что придешь ты, испекла бы я пирог», но при этом прислушивалась к разговору.
– И такие мужики попадаются, – вставила она на своем деревенском валлийском, услыхав последние слова Реджа.
– Спасибо за поддержку, Меган, – сказал Редж. – Но уверен, твоя тетушка тебя заждалась. Приходи завтра к пяти. Пока.
Состроив ему глазки, она ответила:
– Как же, я понимаю, вы тут вдвоем не соскучитесь. До скорого.
– Меган, это – моя сестра, миссис Рот.
– Правда сестра? – Она оценивающе оглядела наряд Беатрикс. – Шикарная шубка. Наверно, стоит будь здоров.
– Спасибо, Меган.
Меган, вертя попой в такт «Ревнивому сердцу», удалилась.
– Что у тебя новенького? – спросила Беатрикс.
– Ципа стала весьма предупредительна: прежде чем прийти домой, звонит по телефону. Как будто напоминает, что следовало в свое время сделать мне. Все по-старому.
– Я приехала к тебе не только как сестра, – сказала Беатрикс. – Найдется немного виски? Без содовой.
– Найдется, карточки уже отменили, – ответил Редж, вставая. Он вернулся с бутылкой «Джонни Уокера» и двумя стаканами. – Не понимаю, зачем ты с ним живешь, из мазохизма, что ли?
– По крайней мере, хоть Ципа занимается любимым делом, здесь бы она совсем закисла, – сказала Беатрикс.
После того как брат с сестрой поплакались друг другу в жилетку, Редж узнал, в чем состояла истинная цель ее визита.
– Так ты утверждаешь, что местный оркестр – сборище посредственностей?
– Я понимаю, тебе трудно судить объективно, там твоя жена. Просто оркестр еще слишком молод, и дирижер у них не самый лучший. Это не мое мнение, я в музыке не разбираюсь, Мэллори из Совета искусств так считает. В процесс культурного обмена втянута целая сеть правительственных учреждений, в том числе и Министерство иностранных дел. Ты можешь поехать с ними переводчиком. Русские тебе переводить не позволят, но мы должны им показать, что у нас есть люди, понимающие русский.
– Я? – крайне удивился Редж – Это невозможно. Они меня вышвырнут оттуда. Мне даже визы не дадут. Да и кто присмотрит за трактиром?
– Ты же мечтал от него избавиться.
– Верно, пока не заглянул в газету. Вакансий полно, но я вдруг представил, как меня сажают на скамью подсудимых за то, что я надрал уши школяру. Теперь у всех есть права, даже у детей. Нет уж, пусть все остается как есть. Хозяин трактира – если вдуматься, звучит гордо, А в России я сразу в драку полезу. Здешние клиенты уже привыкли к моим вспышкам, им даже нравится: как-никак развлечение.
– Ты должен поехать, – сказала Беатрикс. – Помнишь Юру Шульгина? Юрия Петровича?
– Наш кузен. А-а, понятно. Он теперь, наверно, советский министр культуры. Значит, вся эта культурная катавасия – его идея?
– Естественно. Но дело не только в культуре. – Она шепнула ему на ухо еще кое-что.
– Откуда тебе это известно? – снова удивился Редж – И если это правда, то зачем ему это?
– Он мне писал, зашифровано, конечно. Этот шифр мы придумали в шутку, еще во время войны. Я тогда сказала, что, если он когда-нибудь захочет выбраться из России, пусть черкнет мне по-дружески письмо, в котором трижды будет использовано слово «петрушка». Когда я получила первое письмо с «петрушкой», я решила, что он просто вспомнил старую шутку. Потом я получила еще одно письмо. Там это слово повторялось четыре раза, он писал, что пора бы мне понять: петрушка – не только душистая приправа к блюдам, но и лекарственная трава, очень хорошо растет на влажной подмосковной почве. Советовал мне попробовать рыбу с петрушкой и даже водку с петрушкой. Написал даже ее латинское название – carum petroselinum.
– Как, ты говоришь, петрушка по-латыни? – спросил Редж. – Надо же, не знал до сих пор.
– А как по-гречески свиное рыло?
– Брось трепаться.
– Твоя жена глупышка, – вспомнила вдруг Людмила, разливая ароматный английский чай. – Она думала, что петрушка – такая музыка.
Редж вздрогнул: он не говорил про петрушку, только подумал о ней, прокручивая в голове разговор с Беатрикс.
«Его начальница, – говорила Беатрикс, – уходит на пенсию в следующем году. Некая Мария Ивановна Шверник. Влиятельная дама. Думаю, она родственница Шверника из Политбюро. После ее ухода Юрий окажется под ударом. Он, как и все, боится Сталина. С его стороны было неразумно всю войну проработать на Западе. В общем, я полагаю, его можно будет спрятать среди валлийских хористов».
Мать Реджа наслаждалась крепким чаем с вареньем из крыжовника. Старик кашлял и шумно прихлебывал.
– Я, пожалуй, приведу ее к вам, – сказал Редж
– Евреечку свою? Так она же по-русски не говорит, а я английский почти забыла. И по-еврейски не понимаю.
– Она тоже не говорит по-еврейски. Ты ведь ни мою женитьбу, ни брак Беатрикс никогда не одобряла?
– Вы всегда делали, что хотели. Я вам не мешала. Теперь я у себя дома, присматриваю за дядей Борисом.
– Приходите на концерт завтра вечером, вместе.
– Дядя Борис по ночам из дому не выходит. Ему вредно, воздух сырой и холодный. А кто же за трактиром без тебя присматривает?
– А тебе-то что за дело? Одна девчонка по имени Меган и женщина, которую зовут Гвен. Она раньше работала в «Ангеле» в Абергавенни, а потом ушла – хозяин к ней приставал. Там все в порядке.
– Да, все это в прошлом. Но отец твой хороший был человек.
– А я разве думал когда-нибудь иначе? Кстати, когда мне будет оказана высокая честь познакомиться с коим русским отчимом?
Мать вскинула брови.
– Я рассказал ему про Григория, – просипел старик
– Он не умеет так вкусно готовить, как твой отец, но народ все равно к нему ходит. А я за дядей Борей присматриваю.
– Недолго тебе со мной маяться осталось, ангел ты мой. Непременно сходи завтра на концерт. Они ведь из самой Англии приехали. И Григория возьми с собой.
Редж посмотрел на часы. Полчетвертого.
– Рад, что ты в добром здравии, мама, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Мне еще по делам надо. Я ведь здесь не как турист.
– Спасибо за чай, – сказала мать.
Встреча с Юрием Петровичем Шульгиным была назначена на Невском проспекте у третьего с северного конца фонаря. «Электрические яблочки, – думал, глядя на фонари, Редж, – работы Павла Николаевича Яблочкова». Юрий Петрович давно и нетерпеливо бродил взад-вперед в ожидании Реджа. На нем был изрядно поношенный, хотя и добротный костюм, пошитый в Лондоне. Родственника он узнал не сразу, но Редж, у которого в кармане лежала фотография Шульгина, окликнул его сам и весело помахал ему рукой. Щеки Юрия Петровича заметно округлились и порозовели, как будто начиная с 1945 года он работал в агропроме, а не в Министерстве культуры. Шляпу, явно отечественного производства, он нахлобучил, как русские актеры, изображающие шпионов, по самые уши. Голубые, такие же, как у Людмилы, глаза беспокойно забегали. Обменявшись с Реджем крепким рукопожатием, он сказал:
– Здесь много народу, но это не страшно. Давайте прогуляемся.
Действительно, по случаю теплого весеннего денька на улицы высыпал чуть ли не весь город мужчины в мешковатых костюмах и несвежих рубашках с расстегнутым воротом и девушки в невзрачных платьицах, но с модными кудряшками.
– Услуга за услугу, – сказал Редж. – Скажите честно, вам знаком хотя бы один из наших дипломатов, перебежавших к вам?
– Мое ведомство этим не занимается.
– Когда Беатрикс мне все рассказала, я удивился вашему упорству. Мне показалось, что вам грозит опасность.
– Говорите потише. Она объяснила вам ситуацию?
– Да, о покровительстве мадам Шверник мне известно. Простите, если мой тон кажется вам ироничным.
Юрий Петрович остановился и посмотрел Реджу прямо в глаза:
– Боюсь, я не совсем вас понимаю.
– Это, конечно, не мое дело, и мне на это совершенно наплевать, но я полагаю, наше Министерство иностранных дел рассчитывает извлечь из вашего побега какую-то выгоду. Ну, скажем, дезинформация или нечто подобное.
– Я не имею никакого отношения к разведке, если вы на это намекаете.
– Ладно, не важно. У меня в кармане британский паспорт на имя Б.РЛоуренса. Вообще-то так зовут героя поэмы Браунинга «Монолог в испанском монастыре». Не обращайте внимания, просто мы с сестрой любим пошутить. Фотография в паспорте ваша, времен войны, с печатью Министерства иностранных дел. Да вы почти и не изменились.
