Ознакомительная версия.
Она узнала японский клен на лужайке. Когда Субхаш сажал его, он был тонюсеньким беззащитным прутиком, а теперь вымахал большой — в три раза выше ее роста, крепкие ветки, толстый ствол с блестящей сероватой корой. И цветов на клумбе перед домом прибавилось. На крыльце красуются хризантемы в горшках.
Может быть, ей следовало привезти с собой что-нибудь? Какой-нибудь гостинец из Калифорнии — тамошних фисташек или лимонов. Как свидетельство, что она действительно живет там.
Бумаги на развод ею уже были подписаны, она просто хотела вручить их ему лично, поблагодарить за все, что он для нее сделал в свое время. И сказать: их брак требует какого-то официального завершения, а оба дома в Толлиганге и Род-Айленде по праву должны принадлежать ему. Она представляла себе этот натянутый разговор в гостиной, скупой обмен информацией, разбавленный, может быть, всего одной чашечкой чая.
Такой сценарий их встречи виделся ей, когда она летела в самолете и когда лежала без сна в гостиничной постели, и потом по дороге, когда ехала сюда.
Она сидела в машине и смотрела на дом. Вероятно, Субхаш находится сейчас там, внутри. Она предполагала, что он, должно быть, расстроится при виде такой незваной-непрошеной гостьи, и понимала: даже не следует рассчитывать, что он попросту откроет ей дверь.
Вспомнилось сейчас, как она искала почтовый ящик полицейского из Джадавпура, страшилась и уже заранее знала, что там найдет.
Ей вдруг пришло в голову: можно просто бросить бумаги в почтовый ящик и уехать. Но она отстегнула ремень безопасности и вытащила ключ зажигания. Гори не ждала его прощения, но хотела поблагодарить его за то, что он стал самым лучшим отцом для Белы, и за то, что ее саму привез сюда, в Америку, и потом отпустил на свободу, позволил пойти своей дорогой.
Ее мучило чувство стыда. Не только в данную минуту, а постоянно. От этого стыда ей никогда не суждено избавиться.
Этот стыд привел ее к тому, что она захотела найти способы общения с Белой. Расспросить Субхаша о жизни Белы, попросить у него телефон или ее адрес и узнать, готова ли Бела открыться ей теперь, пока еще не слишком поздно, пока последняя связь между ними не оборвалась.
Холодный воздух защипал лицо, когда она вышла из машины, ветер здесь, на побережье, дул гораздо сильнее. Она достала из сумочки перчатки.
Час не ранний — десять тридцать. Субхаш, наверное, читает сейчас газету, которую, как она заметила, уже вынули из почтового ящика.
Скорее всего, он появится перед ней, как копия Удаяна, только постаревшая. Опять она услышит знакомый голос. Ведь Субхаш продолжал оставаться для нее заменой Удаяну — чужим и вместе с тем близким человеком. Она прошла по дорожке к дому и нажала на кнопку дверного звонка.
Воскресное утро. Небо чистое и безмятежное после недавних сильных дождей, хорошенько поливших капусту в огороде. Скоро настанет пора снимать урожай, после нескольких ночных заморозков капуста будет только слаще. Вчера они даже накрывали ее на ночь пленкой.
Мегна сидела за журнальным столиком и рисовала. Субхаш с Элизой ушли позавтракать где-нибудь в кафе и прогуляться.
Бела мыла посуду, когда Мегна подбежала к ней, потянула ее за свитер и сообщила:
— Там кто-то звонит в дверь.
Бела решила: наверное, Дрю приехал без звонка, он часто так делает. Она закрыла кран и вытерла руки, побежала выглянуть из окошка гостиной.
Но пикапа Дрю не было перед домом. Вместо него стояла какая-то незнакомая белая машина, припаркованная прямо рядом с ее машиной. Бела посмотрела в глазок, но звонивший, видимо, стоял сбоку.
Она открыла дверь, ожидая, что сейчас что-нибудь попросят — подпись на что-нибудь или деньги. Стекло на ветровой двери только заменили в преддверии наступающих холодов.
На пороге стояла женщина в перчатках.
Одного роста с Белой. Волосы, подернутые сединой, гладко зачесаны назад. Не полная. Под глазами легкие круги. Довольно ухоженное лицо, губная помада, серьги в ушах, шейная косынка под воротом плаща.
Бела, босая, в старом свитере Дрю, надетом поверх пижамы, потянулась к ручке ветровой двери и к задвижке, запиравшей ее изнутри.
— Бела! — вдруг услышала она голос матери, увидела ее слезы и это выражение облегчения на лице человека, не верящего своим глазам.
Она сразу узнала этот голос. Прибежала Мегна:
— Мама, кто эта тетенька?
Бела не ответила ей. Она смотрела, как мать входит в дом — медленно, но в то же время уверенными шагами человека, знакомого с обстановкой. Прошла в гостиную.
Там они и сели — Бела с Мегной на диван, а мать напротив них в кресло. Матери, похоже, сразу бросилась в глаза грязь под ногтями Белы, огрубевшая кожа на руках.
Кое-какая мебель — Бела знала — осталась прежней. Два торшера с абажурами кремового цвета по бокам дивана. Маленькие столики под чай или кофе. Кресло-качалка с плетеной спинкой. Циновка на стене с изображением индийской рыбачьей лодки.
Но некоторые предметы явно свидетельствовали о том, что Бела живет здесь. Ее корзинка с вязаньем. Ее рассада на подоконнике. Ее кулинарные книги на полках.
Мать долго смотрела на Мегну, потом перевела взгляд на Белу:
— Это твоя?
Бела молчала, не в силах вымолвить ни слова. И мать после паузы сама ответила на свой вопрос:
— Да, вижу, твоя. — После небольшой паузы она продолжила: — Когда она родилась? Когда ты вышла замуж?
Простые, незатейливые вопросы, на которые Бела обычно не отвечала людям, когда те расспрашивали. Но в устах матери вопросы звучали оскорбительно и возмутительно. Бела совершенно не собиралась выкладывать матери факты своей жизни, ублажая ее любопытство. Она просто молчала.
Тогда мать повернулась к Мегне:
— Сколько тебе лет?
Мегна подняла руку, показав ей четыре пальца, и сказала:
— Скоро будет пять.
— А когда у тебя день рождения?
— В ноябре.
Белу буквально трясло. Она едва сдерживала себя. Как это вообще могло произойти? Почему она так расслабилась? Почему открыла дверь?
— Ты очень похожа на свою маму, когда та была маленькой, — сказала Мегне мать. — Как тебя зовут?
Мегна показала ей на журнальном столике свой рисунок, подписанный ее именем. Она приподняла его, чтобы незнакомой тетеньке было легче прочесть.
— Мегна, а ты здесь живешь, да? Или ты только приезжаешь сюда погостить?
Мегна была удивлена.
— Конечно, мы живем здесь.
— И твой папа тоже?
— У меня нет папы, — ответила девочка. — А вы кто?
— Я твоя…
— Тетя, — поспешила вставить Бела, впервые за все время открыв рот.
Она гневно сверкнула глазами на Гори, одним лишь взглядом заставила ее замолчать, то есть исходящей предупреждающей угрозой сразу поставила ее на место.
Для Гори этот суровый решительный взгляд был сродни начальным толчкам калифорнийского землетрясения, когда никто не знает, чем оно кончится — либо заставит просто чашки на столе поплясать и уляжется, либо похоронит тебя под обломками.
— Эта тетя была подругой твоей бабушки, — ответила Бела Мегне. — Поэтому для тебя она просто тетя. Мы не виделись с тех пор, как твоя бабушка умерла.
— А-а, понятно, — сказала Мегна и вернулась к журнальному столику, опустилась на колени, склонила голову набок и принялась оценивающе разглядывать рисунок. На столике перед ней лежала стопка белой бумаги и коробка цветных карандашей.
Гори сидела, выпрямившись, в кресле, обводила глазами комнату. Многие предметы были знакомы, но за эти десятилетия здесь все изменилось. Результатом перемен стала пропасть, через нее нельзя уже было перешагнуть.
Последнее время Гори хотела контакта с Белой, и вот какой она нашла ее. Бела сидела от нее в трех шагах — абсолютно недоступная. Это была взрослая женщина, почти сорока лет от роду. Бела сейчас старше той Гори, которая уходила от дочери. Пропорции лица ее изменились. Скулы стали более широкими, более продолговатыми и какими-то более явными. Брови же теперь выглядели какими-то расплывчатыми, волосы скручивались в беспорядочные завитушки на затылке.
— А ты поиграешь со мной в крестики-нолики? — спросила Мегна у Белы.
— Да, но не сейчас, — ответила та.
Тогда Мегна перевела взгляд на Гори. У нее было такое же смуглое личико, как у Белы, и ее светло-карие глаза смотрели так же пытливо.
— А ты?
Гори думала, что Бела станет возражать, но та молчала. Тогда она потянулась к девочке и взяла у нее из рук карандаш, потом спросила:
— Вы с мамой живете здесь с дедушкой?
Мегна кивнула и уточнила:
— А Элиза приходит каждый день.
— Элиза? — вырвалось у Гори.
— Когда дедуля женится на ней, у меня будет бабушка, — сказала Мегна. — А я буду цветочницей, когда вырасту.
Ознакомительная версия.
