Эти мысли-воспоминания растравляли, от них хотелось метаться и кричать. И чем сильнее, чем отчетливее вспоминала она Виктора, тем все больше слабела и бледнела в ней злая мысль о том, что Виктор убил. «Задушил!» Виктор стал как бы раздваиваться для нее: Виктор «на нашей площадке» был одним человеком, а Виктор, который убил, — другим. Два различных человека, как различны мальчик, который приходит подстригать газоны, и продавец в знакомой лавке, как различны Табурин и Ив. О каждом надо думать отдельно, и соединять их никак и ни в чем нельзя. Ей было даже немного странно, что у этих двух различных Викторов было одно и то же имя, одно и то же лицо. И оба они связаны в одно.
Однажды вечером она позвала Табурина, отвела его в свою комнату и закрыла за собой дверь: не хотела, чтобы Елизавета Николаевна случайно услышала ее. Не села сама и не предложила Табурину сесть, а подошла к нему, положила ему руку на плечо и сказала так, что Табурин услышал, как важно для нее то, что она говорит.
— Я хочу сказать вам… Только вам! И пусть мама этого не знает. Хорошо?
— Если вы не хотите, чтобы она знала, так и не будет знать.
— А вот вам я скажу… Кому же я скажу, если не вам? А сказать я должна, ведь не могу же я держать в себе все!
— Да, скажите! — дружественно и серьезно ответил Табурин, не сводя с нее глаз.
Юлия Сергеевна сказала не сразу: сперва она что-то проверила в себе.
— Вот вы говорите: или казнь, или тюрьма! — давя в горле клубок, начала она. — Конечно, если казнь, то… то… Но если его не казнят, если тюрьма… Вы поймите меня! Если тюрьма, то я буду всегда с ним! Да, да! Около него! Меня, конечно, не пустят к нему, но я… близко! Я буду около него всегда близко! Я его ни за что не оставлю! И не говорите ничего, милый! — не то потребовала, не то попросила она. — Я сама это решила и сама это сделаю. А вы…
— А я, — с внезапной решимостью, в которой было даже что-то вдохновенное, подхватил Табурин, — я вот вас никогда не оставлю! Никогда! Колоссально никогда!
Он схватил руки Юлии Сергеевны и стал порывисто целовать их. А потом обнял ладонями ее голову и нежно прижал к себе.
— И вы… — почти шепотом сказала Юлия Сергеевна, не отнимая голову от его груди, — вы… Вы думаете все то же, что и раньше? Да? Все то же? Виктор не мог убить? Не мог и не убил? Правда ведь? Правда?
— ~Итак, — сказал Борс, — я уже могу ответить вам на те вопросы, которые вы мне на днях задали. Помните их?
— Еще бы! — всколыхнулся Табурин. — Колоссально помню!
— Я за это время два раза виделся с Поттером. И повторяю вам то, что уже сказал: он — молодец!
— Да?
— Для него главное — открыть правду. Он не цепляется за свои предположения, не упрямится из самолюбия, а рад каждому возражению и каждой дельной подсказке. Если бы вы знали, как внимательно и вдумчиво слушал он меня!
— Вы ему все сказали?
— Все. Не только задал ему ваши вопросы, но и передал ему и ваши соображения. И о Канзас-Сити, и о крепком сне Елизаветы Николаевны, и о том, что две улики, волос и пуговица, вызывают недоверие тем, что их две… Я, конечно, не скажу, что он поколебался, но он так крепко сжимал губы и смотрел на меня так пристально, что я видел: ни одно слово не пропало, он все учел. Мало того, он дал мне один шанс в пользу Виктора.
— Какой шанс?
— Вероятно, он вам понравится: он в вашем вкусе.
И Борс рассказал о том, как Виктор, уже арестованный, переступил через гусеницу, чтобы не раздавить ее. Табурин не выдержал и в восторге вскочил с места.
— Видите! Видите! — закричал он, прыгая и размахивая руками. — Я же говорил! Разве может человек, который щадит гусеницу, разве может он задушить? Сам задушить!..
— Не будем спешить с выводами! — серьезно остановил его Борс. — Будем покамест только накапливать факты.
— А на человека не будем обращать внимания? — огрызнулся Табурин. — Человек, это не факт?
— Будем считаться и с человеком. А эпизод с гусеницей я непременно запомню. Поттер его, конечно, не учтет, потому что учитывать такие эпизоды он даже и права не имеет, но в защитительной речи он мне очень пригодится: на нем кое-что можно будет построить! Вы знаете, что отметил Поттер? Не только то, что Виктор переступил через эту гусеницу, но, главным образом, то, в какой момент он через нее переступил. Ведь его тогда только что арестовали, и он, конечно, был взволнован, потрясен и уничтожен… До гусеницы ли было ему в ту минуту? В такую минуту не то, что на гусеницу, а и на ребенка наступишь. А он заметил и переступил через нее!
— Да-с! Переступил! Такой уж он человек! И вот в этом все и дело: такой уж он человек! И разве эта гусеница не говорит больше, чем волос и пуговица?
— Не будем преувеличивать! — опять остановил его Борс. — Гусеница, конечно, говорит, но не больше, а кое-что. И ваши соображения тоже кое-что говорят. Поттер мимо них не пройдет и от них не отмахнется, считая, что они лишние и даже мешают ему. Нет, он ими воспользуется, уверяю вас. Он даже сказал мне, что хочет вас видеть и расспросить подробнее. Вероятно, он вас на днях вызовет.
— Очень хорошо! Очень хорошо! Буду рад выложить ему все! — немного успокоился Табурин.
— Что же касается ваших вопросов, — перешел к делу Борс, — то вот вам ответы на них. Во-первых, Ив за все это время никуда из Квито не уезжал, если не считать его поездок на рудники. Но эти поездки всегда были только на несколько часов, от утра до вечера. Установить это было нетрудно… Кажется, — улыбнулся он, — эквадорская полиция интересуется Ивом и следит за ним, а поэтому и собирает о нем сведения.
— Я не удивлюсь, если узнаю, что полиция всех тех стран, где он бывает, интересуется им! — буркнул Табурин.
— Возможно! — опять улыбнулся Борс. — Теперь ваш второй вопрос: посещала ли когда-нибудь госпожа Пинар Виктора? Могу ответить точно: да, один раз она была у него. Могу назвать вам даже день: вечером 5 октября.
— Ага! 5 октября! — чему-то обрадовался Табурин и начал что-то вычислять, слегка, шевеля губами. — А зачем она приезжала к нему, не знаете?
— Знаю. Она передала ему предложение Ива поехать на работу в Эквадор. Пробыла недолго, с полчаса, причем минут 5–6 просидела в комнате одна, пока Виктор приготовлял в кухне хайболл.
— Минут 5–6? Этого, конечно, было бы для нее достаточно. А как вы узнали об этом? — наивно заинтересовался он.
— Я попросил Поттера расспросить Виктора. Все это я вам передаю со слов самого Виктора. Можно этим словам верить?
— Вполне! Ведь он никак не догадывается, зачем она на самом деле приезжала.
— А вы догадываетесь!
— Колоссально догадываюсь! Я ведь тоже складываю из кусочков свою картинку, и этот кусочек, как пригнанный, ложится на свое место.
— Ну-с… Кроме того вы хотели узнать, уезжала ли куда-нибудь госпожа Пинар накануне или незадолго до убийства? Да, уезжала, но не помнит точного числа, когда это было. Поттер спросил ее, и она ответила: «Да, я улетала недалеко!»
— Вот как! — даже подпрыгнул Табурин. — Она так и сказала? Молодец!
— Почему — молодец?
— Потому что — расчетливая баба! Сразу чувствует, что в пустяках врать не стоит: вредно и даже опасно. Ну, а куда она ездила, она, конечно, не сказала?
Борс улыбнулся и прищурил глаза.
— Поттер спросил ее об этом, но она рассердилась.
— На самом деле рассердилась или только притворно?
— Этого я не знаю. Но она сразу набросилась на Поттера: «А вам какое дело? К любовнику на свидание ездила!»
— Молодец, молодец! — еще раз похвалил Табурин.
То, что ему передал Борс, было, вероятно, важно и ценно для него. Он начал нетерпеливо прикидывать в уме все, что узнал, и при этом так подпрыгивал в кресле, как будто хотел вскочить и начать бегать по комнате. Но сдерживал себя и сидел смирно, насколько мог смирно сидеть.
— Остается ваш четвертый вопрос! — продолжал свой доклад Борс. — Есть ли остатки ниток на том рукаве пиджака, от которого оторвалась пуговица? А если есть, то какие это остатки? Да?
— Вот именно: какие? Обтрепанные или отрезанные?
— Я спросил об этом Поттера, но он отказался ответить на мой вопрос: «Это, говорит, тайна следствия!»
— Тайна следствия? Гм!.. — задумался Табурин. — Почему же это тайна? Какая тут может быть тайна? Что он скрывает? Погодите, погодите! — вдруг закричал он, поймав какую-то догадку. — Тайна следствия? А не сможем ли мы вот здесь, сейчас, эту тайну следствия раскрыть? А?
— Какие же у вас есть для этого данные?
— Данные? Факты? — начал горячиться Табурин. — Данных у меня нет, а вот голова на плечах есть! Вам не кажется странным, что Поттер считает нужным скрывать и не отвечать на этот вопрос?
— Странным? Что вы видите странного?
— Давайте рассуждать! Умоляю вас, давайте рассуждать! Ведь поттеровский кончик висит, колоссально висит! Надо за него ухватиться!
