– Четыре пистолета? – спросила Шурочка. – Не много?
– Ай, мамасита, – засмущался Сьенфуэгос. – Пистолет один – в красной кобуре. В белой – бинты на случай ранения. В зеленой – завтрак на случай завтрака. А в серебряной, мамасита, – ключ от города! – с гордостью закончил он краткий кобурный обзор. – Хотите, покажу!
Расстегнув подмышечную кобуру, Сьенфуэгос внезапно почернел, будто серебро, не чищенное лет двадцать. Огни его гасли кварталами, как в городе на рассвете.
– Ключ, – вымолвил он, хватаясь за сердце и красную кобуру с ясным намерением застрелиться. – Робарон![53]
Тяжело поднялся со стула Сьенфуэгос и побрел, продолжая угасать, в кабинет алькальда.
– Ключ! – донеслось из-за прикрываемой двери.
Секретарши замерли, как природа перед грозой.
– Когда же нас примут? – спохватилась Шурочка. – По очень важному для города делу!
Пати-Лети виновато улыбнулась:
– Аль рато вас вряд ли примут. Маньяна!
– И маньяна вряд ли! У города не может быть более важного дела, чем розыск похищенного ключа, – назидательно сказала Пипита.
Шурочка вдруг заинтересовалась:
– Какой он из себя, этот ключ?
– Такой, – задумалась Пати-Лети, – которым закрывают.
– Которым открывают очень большое! – нетерпеливо подсказала Пипита.
– А я знаю, где ключ! А я знаю! – запрыгала Шурочка по приемной. – Но скажу, разумеется, только алькальду.
Секретарши переглянулись и впервые обнаружили единодушие.
– Проходите!
– И не хлопайте дверью, – добавила от себя лично Пипита.
Когда они вошли в кабинет, новый алькальд чихвостил охранника Сьенфуэгоса, превратившегося в какую-то черную дыру, без намека на малейший огонек.
– Чинга ту мадре! Профукал, пендехо, ключ! Дрых на посту, мальнасидо?![54]
– Никак нет! – отвечал Сьенфуэгос, тоскливо глядя в потолок. – Клянусь девственницей Гвадалупой!
– Кстати, о девственницах! – вспомнил алькальд. – Из прокуратуры поступили новые данные – наш бывший Городничий избил и обесчестил не двух, как предполагалось, а трех. Но самое удивительное, что не девушек! Вообразите – троих полицейских, в том числе майора Родригесса! Извращенец! Так и запишите, сеньорита, в свой блокнот! Вы из какой газеты?
– Я знаю, где ключ! – без разминки огорошила Шурочка алькальда.
– Боже, не верю! – ахнул он. – Какое счастье! Чем бы мы отворяли и запирали наш райский уголок?
– Как раз этого я не знаю, – пожала Шурочка плечами. – И вообще не понимаю, зачем запирать райские уголки. Но коли вы хотите, вот адрес ключа – асьенда дона Борда, мимо трех фонтанов, по коридору направо, глубокая ниша.
Алькальд немедля вызвал велосипедное спецподразделение из трех побывавших в переделках полицейских, с рацией и майором Родригессом включительно.
В кожаных шлемах, плетенных стилем макраме, в синяках, кровоподтеках и трусах по колено они напоминали гонщиков, слегка навернувшихся с трека. Полицейские уже подкачали шины, подтянули гайки и, вздыхая, присели на дорожку, когда Шурочка вспомнила:
– Непременно возьмите что-нибудь для обмена. Хотя бы этот бюстик Алексея Степаныча! Лучше мирная торговля, чем..
– Аделанте, мучачос! Рапидо![55] – нетерпеливо скомандовал алькальд и долгим благодарным взглядом проводил жмущих педали, вооруженных, помимо рации и майора Родригесса, еще и мощным бюстом бывшего.
– Гора с плеч! Стальные орлы! Для них дело минутное, – рассуждал он, подходя к небольшому комнатному с деревянной конической крышей бару, очень похожему на карусель для самых маленьких, едва начавших круговой заезд по жизни. – Что вы желаете?
Седовласый, с поступью барса, просто красивый алькальд с первой минуты призрачно напоминал Василию о выпивке. А теперь все стало по местам – конечно, это был лжеофициант из подземелья. Правда, там он выглядел повнушительней, с большим нобелизмом, нежели в алькальдии, где крыл за милую душу латинским матом. Место красит.
– Спасибо, не пьем, – сдержанно ответила Шурочка.
– Что вы говорите, сеньорита? – расплылся алькальд. – А молодой человек, припоминаю, любитель, с задатками профессионала!
– Это в прошлом, – заглянула она в глаза Василию. И впрямь – ему не хотелось. То ли изумруд подействовал, то ли глаз Моктесумы.
– Похвально, похвально, – одобрил алькальд. – Последний раз в моем баре вы, ховен,[56] нахлестались, простите, до призрачного состояния – раздвоились, если не растроились. Только отлучился по городским делам, а выставочную бутылку прикончили. Это было поучительно! Кстати, пора представиться, – протянул он руку. – Алькальд города Таско – Примитиво Бейо.
Бывают, бывают такие дни, когда все, ровным счетом все желания исполняются без задержки. Загадывай, чего хочешь, и минут через пять – пожалуйста, на блюдечке! Самое немыслимое, самое невероятное! Какие небесные механизмы тут задействованы – кто знает? Но факт.
И Василий решил испытать нынешний денек до самого дна, задумав чрезвычайно сильное по идиотизму, но слабо сформулированное желание – чтоб Сьенфуэгос показал-таки свои сто огней!
В это время скромный охранник стоял на коленях, тихонечко и трудолюбиво шерудя что-то на смычке пола и стены. И вдруг, засияв, как серебро, надраенное зубным порошком, рассыпался несчетным количеством искр и комнатно-ручных молний.
– Гозетку отгемонтиговал! – отрапортовал он, сильно картавя. – Клянусь вигхен![57]
Других последствий электрического разряда не замечалось, лишь зеленая продовольственная кобура здорово посинела, превратив мексиканский флаг во французский.
«Точнее надо быть в желаниях!» – уяснил Василий.
– В конце концов, – сказала истомившаяся в государственном учреждении Шурочка. – Давайте перейдем к делу!
– Почему бы и нет?! – радостно согласился алькальд Примитиво. Он был вообще заметно возбужден совокупностью событий, включая починку розетки. – Какое именно у вас дело?
– Хотим сдать сокровища Моктесумы на строительство храма!
– Сокровища? – игриво переспросил Примитиво, посматривая то на Василия, то на Шурочку. – Моктесумы? – И взгляд его выражал глубокие сомнения в самой возможности наличия у них более-менее сокровищ.
– Васенька, передай алькальду глаз с ушами!
Но только Василий извлек из кармана коробочку, как пришла срочная радиодепеша от ключевой группы захвата: «Сбились пути. Майор Родригесс проколом колеса. Уточните координаты. Прием».
– Пендехос! – воскликнул Примитиво, да так и продолжил уточнять звучной латинской чингадерой.[58] – Простите, друзья! Такой суматошный день, – улыбнулся он, временно покончив с командой майора Родригесса. – Мы, кажется, остановились на Моктесуме?
Открыв коробочку, алькальд осторожно двумя пальцами вытащил сначала одно, затем второе ухо и наконец глаз. Разглядел в лупу, сверился с каким-то неимоверно толстым справочником под названием «Желтый домик».
– Действительно, уши Икс-Чель и глаз Моктесумы, – задумчиво сказал он, раскладывая на столе гербовую бумагу, печать и набор стратегических авторучек для особенно важных подписей. – Я, знаете ли, не слишком поражен, потому что сокровища органично дополняют сегодняшний день. От этого дня можно ожидать чего угодно!
И абсолютно прав был Примитиво, мудрый Бейо. Встаешь иным утром и заранее уверен, что в ближайшие двадцать четыре часа ничего не произойдет, кроме завтрака, обеда и ужина. Зато каждая минута другого дня оказывается утыкана событиями, как страждущее тело на приеме у иглоукалывателя.
В следующий миг явилась еще одна, теперь сверхсрочная сверхдепеша: «У цели. Переговоры не заладились. Прос подкреп бюст бывш альк».
Нового алькальда как-то уела такая популярность бывшего. Нагруженный бюстиками Сьенфуэгос был отправлен не только в качестве подкрепления, но и с заданием выявить приверженцев рухнувшего режима.
– Так-так, запишем. Два уха, один глаз, – говорил Примитиво обиженно, как девочка, у которой раскопали «секретик». – Два уха! Глаз один? – повторил с некоторым сомнением, будто намекая на инвалидность сокровища. – Странно-странно. Вы, друзья, уверены, что это на постройку храма? В нашем райском, знаете ли, уголке храм на храме стоит и храмом погоняет! Триста шестьдесят пять – по дням года. Не возвести ли казино?
