С бортов, гусениц и даже с башни машины свисали комья сероватой глины, а на корме образовался целый холм из ила.
Открылся командирский люк, — измученный, поблекший от нехватки воздуха, лейтенант выбрался на корму. Спрыгнул на землю, с наслаждением хватая свежий воздух. Следом выскакивали Ванясов, Усачев и Виноходов. Тоже измученные, спасенно улыбающиеся, они попадали прямо в дружеские объятия.
— Ну, Русинов, долго жить будешь! — радовался полковник. Одинцов, по-отцовски обнимая ротного.
— Спасибо, Георгий Петрович! Я знал, что вы здесь…
Общий разбор учений проводился под вечер на опушке леса. Офицеры устраивались прямо на траве, которая уже начала вянуть, напоминала об ушедшем лете и еще о чем-то невнятном, бередящем душу.
Было тепло, пригревало солнце. После позднего обеда клонило на сон. Веки слипались, будто смазанные густым медом. Кажется, лег бы на эту увядающую траву и не поднимался до нового утра. На разборах учений Евгению всегда хотелось спать, — сказывалась усталость.
Сидевший рядом Анатолий устало горбился, обняв руками поднятые колени, покусывая стебелек. Темные, запавшие глаза его были устремлены вдаль: он размышлял о чем то. За ним устроились Володя Одинцов и рудоватый Винниченко.
Справа от полевой дороги под молодыми елями стояли вездеходы, штабные автобусы, грузовики. Несколько солдат в темных комбинезонах принесли раскладные столы и стулья, расставили под роскошной, начавшей желтеть березой, благодушно ронявшей листья.
Ждали Маренникова и Одинцова. А пока офицер штаба части, быстроглазый, с темной ниточкой усов подполковник Воронихин, повесив на сук березы схему учений, раскрывал замыслы сторон:
— Вначале победа клонилась в сторону западных. Они разработали хитроумный план: завлечь восточных под ядерный удар и прихлопнуть. Их передовой отряд занял оборону далеко впереди главных сил, чтобы заставить соперника развернуться, замедлить движение. Но говорят, замах-то был рублевый, а удар получился хреновый.
Подполковник озорновато улыбнулся (из песни слов не выкинешь). Офицеры весело хохотали над тем, как блестяще провалился ловко придуманный и детально разработанный замысел.
Кое у кого появилось подозрение: не был ли заранее известен восточным план западных?
— Это исключается! — веско молвил Воронихин, отметая подобные домыслы. И на его округлом, чисто выбритом лице появилось даже как бы оскорбленное выражение. Дескать, за кого вы принимаете работников штаба!
— Но как же они смогли разгадать? — не унимался тот самый майор, принявший в лесу танкистов Русинова за своих.
— Так это можно спросить у восточных, — отвечал подполковник, обводя взглядом сидящих перед ним офицеров. — Чья рота обнаружила ракетную установку?.. Кстати, у меня тоже есть вопрос: почему ваша рота, посланная в головную походную заставу, фактически выполняла роль разведгруппы?
Русинов поднялся легко и охотно: ждал такого разговора, посмеиваясь про себя.
— Сперва на ваш вопрос, товарищ подполковник, — начал он. — Рота выполняла задачу гэпэзэ. Только два танка, и то с разрешения командира полка, я послал в поиск. Так что никакой «химии».
Русинов помолчал, ожидая возражений, но их не последовало. Повернулся в сторону майора, сидевшего слева.
— А теперь о том, как удалось разгадать замысел… Когда мы наткнулись на ваше прикрытие, то заронилось подозрение: «А почему его так выпятили? Где зона обеспечения?» Продвинулись дальше — ее нет! Позиций боевого охранения не нашли, передний край не просматривается. Вот и подумалось: «Тут что-то не то!»
Увлекшись, Русинов расцепил пальцы рук, и уже подкреплял свои слова выразительными жестами:
— Еще раз сопоставил данные, и родилась уверенность: здесь — ловушка! А какая может быть ловушка в современном бою? Думаю, всем понятно. Я не сомневался, что найду разгадку в урочище «Дальнем», приказал одному взводу на всех парах мчаться туда. Логично?.. Вполне. А как только мы наткнулись на вашу ракету да еще нашли овраг за высотой, замысел стал совершенно ясен. Остальное — проще пареной репы.
— Опасный, опасный товарищ! — заметил кто-то под общий смех.
Евгений слушал Анатолия не без горькой зависти. Ведь и он видел то же самое, даже в первую очередь. По его докладам делались выводы, а сам он так и не разгадал намерение противника, хотя, кажется, все так элементарно…
— А зачем сбивали макеты, давили их? — забасил майор. — Это, братцы, не по-соседски.
— Надо же было оставить памятку!
Из ельника показалась молодцевато подтянутая фигура генерала Маренникова. Рядом шагал плотно сбитый Одинцов. Оживленно разговаривая о чем то, они направлялись к месту сбора. За ними, чуть приотстав, спешили работники политотдела и штаба.
— Товарищи офицеры! — повелительно выкрикнул Воронихин.
— Прошу садиться, — обронил генерал.
Пришедшие с ним Одинцов и другие товарищи заняли места за столами, а сам он остался стоять. Лицо его вдруг сделалось проясненно улыбчивым.
— Я удовлетворен учениями, — начал командир. — И не будет ошибкой сказать, что успех восточных обеспечили точные, стремительные действия роты старшего лейтенанта Русинова, прозорливость и инициатива ее командира. Правда, танкисты несколько переборщили, сбивая макеты ракетной установки… Но в реальном бою так и надо поступать: уничтожать ядерные средства врага и огнем, и гусеницами. Без промедления, без колебания!
То ли нарочно, то ли оговариваясь, генерал называл молодого ротного старшим лейтенантом. При этом сидевшие рядом сослуживцы оглядывались на смущенного от похвалы офицера, многозначительно улыбались ему.
— Подполковник Загоров! — назвал генерал командира полка, и тот живо поднялся, — На каком счету у вас рота Русинова?
— После этих учений отличная рота лейтенанта Русинова выходит на первое место.
— Оформляйте документы на присвоение ему досрочно очередного воинского звания, — сказал Маренников. — И я надеюсь, что скоро услышат о командире танкового батальона капитане Русинове.
Восхищенная тишина плыла над солнечно открытой поляной. На щеках Анатолия ярко полыхал вишневый румянец. Между тем генерал повернулся к полковнику Одинцову:
— Так что, Георгий Петрович, ваш воспитанник Русинов? Вы так обнимали его вчера.
— Нет, это загоровская гвардия, — рассмеялся Одинцов. — Чужие заслуги, говорят, грех присваивать.
— Что ж, приятно слышать. — Генерал вновь повернулся к Загорову. — О командире полка судят по его подчиненным. Толкового офицера вырастили, подполковник!.. Сколько времени командует он ротой?
— Третий месяц.
— Стаж, конечно, небольшой. Значит, из молодых да ранних? Понятно, понятно… Садитесь!
Затем пошла речь о недостатках, которые, как известно, всегда бывают на учениях. Кто-то там не знал своей задачи, кто-то по халатности допустил поломку машины. И когда генерал говорил об этом, его крутые, с изломом брови то возмущенно поднимались, то пасмурно сходились на переносице.
Все это уже не относилось к Евгению, никак не задевало его, и он отдался обжигающим его самолюбие мыслям: «Вот и опять обставил меня Толька». Было обидно и досадно на себя, нерадивого. Ведь и он мог бы идти по досрочной дороге. Вместе с Русиновым…
Разбор учений вскоре закончился, офицеры начали расходиться. Евгения и Анатолия подозвал к себе полковник Одинцов, заговорил, пытливо глядя на обоих:
— Все ж решили разлучиться?
Они недоуменно переглянулись. Впрочем, Евгений уже догадался, о чем речь, но пока еще не понимал, почему его судьбу решает все-таки Одинцов. И как он узнал?
— Я вижу, Русинов не в курсе.
— Я пока никому не говорил, — зарделся Евгений. Анатолий во все глаза смотрел на полковника и на друга.
— Что ж, всему свой час, — Одинцов достал папиросу. — Закуривайте. Пришел на вас, Дремин, запрос из Ульяновского танкового училища. Мотивируют тем, что вы имеете склонности к преподавательской работе. Вот кадровики и поручили мне рассмотреть это дело. — Он прикурил и помахал рукой, гася спичку.
— Ты что, сам попросился в училище? — спросил Анатолий.
Он теперь все понимал, и понимал, что побудило товарища на такой шаг. Евгений приминал ногой податливую кротовую кучу.
— Меня туда пригласили. Отказываться не стал.
Полковник затянулся всласть дымком, говоря:
— Что ж, Русинов, решай судьбу своего друга. — Мы не так уж богаты, чтобы разбрасываться строевыми офицерами, но и желание человека надо учесть… Короче — решай.
Одинцов как бы играл в незаинтересованность, а сам хотел узнать мнение ротного, — тому лучше всех известны склонности и недостатки лейтенанта Дремина.
— Да, задача посложней, чем на учениях, — невесело усмехнулся Анатолий. — Конечно, душа у него больше лежит к училищной аудитории, чем к полигону. И это, я думаю, решающее доказательство. Преподавательские наклонности у него есть, конечно. Да и отец был учителем.
