Покаянную процессию возглавляли двадцать мальчиков с веревками на шее и с венками цветущего терна на головах. В руках они держали веревки толщиной в палец, которыми до крови хлестали друг друга по спине. Грудь и бедра мужчины, отрезавшего себе соски и постоянно бившего себя по плечам веревкой, были залиты кровью. Монах в насквозь пропитанной воском покаянной рубахе проходил меж двух горящих вязанок дров. Зеркала, которые кающиеся монахи постоянно носили с собой, указывали, что они могут видеть будущее. В летний зной – обнаженные мужчины и женщины, в болотистой воде канала, позволяя тысячам насекомых впиваться в их тела во искупление своих грехов. Монахиня из Сиены, причисленная к лику святых, высекла себя ветвями терновника, обмыла раны уксусом, солью и перцем. Чтобы как следует промерзнуть, она зимой вошла в пруд и на некоторое время подвесила себя вниз головой в дымовой трубе. Как ты можешь потворствовать гнуснейшей похоти, зная, что тем самым умножаешь муки твоего Господа? О мои распятый Иисус! Столь отвратительны грехи мои, что лучше умереть, нежели позволить своей плоти малейшее почтение. В Ветралле, вблизи Витербо, крестьянин убил троих своих детей восьми, десяти и двенадцати лет, чтобы избавить их от нищеты, и как можно раньше, а также прежде всего потому, что они невинны, дать им возможность попасть в рай. О возлюбленные, святые, вы, невинные детишки, заколотые как нежные агнцы во славу агнца Иисуса Христа. Да будут благословенны все ваши члены и все ваши раны! О вы, возлюбленные, святые, маленькие мученики! Ныне вы почитаемы, как первые мученики, нежные агнцы, без ропота отдавшие жизни за возлюбленного Христа.
* * *
В Неаполе во время поста четыре вола тащили по широким улицам к балкону королевского дворца огромную, величиной с четырехэтажный дом, пирамиду на больших колесах, увешанную мясом. На балконе стояли Их Величества и прочие знатные персоны. На самой верхушке пирамиды стояла золоченая статуя короля, а прямо под статуей были привязаны четыре живых теленка. По взмаху королевского платка бедняги бросались на пирамиду и начинали грабить. Сотнями они стояли вокруг и набивали мясо за пазухи своих схваченных поясом белых просторных халатов. Некоторые вместе с мясом срывались с пирамиды, падали и ранеными или мертвыми оставались лежать на земле. Те же, кто был внизу, вытаскивали мясо из халатов мертвецов. В следующее воскресенье пирамида была увешана птицей: живыми гусями, индюшками, утками, в следующее, третье воскресенье на пирамиду вешали различные хлеба и снова бедняки набрасывались на еду, и вновь были погибшие. В четвертое, последнее воскресенье поста, на пирамиде висели различные виды свежей и сушеной рыбы, и опять были погибшие. В тот раз даже пятьдесят волов не смогли сдвинуть с места тяжелую пирамиду, чтобы подтянуть ее под балкон королевского дворца. К пятидесяти волам припрягли еще двадцать. Но и семьдесят волов не сдвинули пирамиду с места, и, чтобы тянуть ее по мостовой, с галер пригнали триста рабов, которым с великим трудом удалось дотянуть увешанную рыбой пирамиду к королевскому дворцу.
* * *
Когда перед раненным в драке сардинцем неожиданно возник карабинер, он застегнул пиджак на кровоточащей груди, обнял своего врага, чтобы защитить его от ареста, и замертво упал на землю. О высокочтимая шуйца Господа моего? Что за боль пронзает тебя? Сколь глубоко входит в тебя гвоздь, сколь жестоко он ранит тебя? От чистого сердца благодарю тебя за эту боль и молю о прощении моих грехов. О бесценная рука! Покаянно целую тебя. Вдова сардинца остригла свои длинные черные волосы, обвязала ими руки своего убитого мужа и закричала: «Carosa me!» Украшенная маргаритками четырнадцатилетняя девочка, плача, села перед телом своего убитого отца, ножницами отрезала прядь своих волос и положила ее на две окровавленные, голубые по краям, раны на его груди.
* * *
Душа священника, обезглавленного за то, что указал убийцу, доверившегося ему на исповеди, произнесла устами убийцы, который, в противоположность священнику, был оставлен в живых: «Я постараюсь заполучить тебя и завладеть тобой. Я буду глубоко вздыхать о тебе и стремиться к тебе до тех пор, пока не получу тебя на вечные времена и не сожру тебя». Немецкий турист, у которого украли бумажник, посетовал на нерасторопность итальянского правосудия. На следующий день, когда туристу нужно было покидать Италию, его провели в комнату, где он обнаружил вора со своим украденным бумажником в руке, висящим в петле.
* * *
На пьяцца Навона в Риме стоял мужчина, язык которого был вытащен наружу при помощи особого зажима, а руки связаны за спиной. Его окружали сотни людей. Они орали и ругались. «Этот проклятый язык, – сказала женщина, – который вы здесь видите, оскорблял нашу Мадонну. Он заслуживает куда большего наказания! Добрая Мадонна, не причинившая ни одному человеку зла, много помогающая больным и утешающая бедных и просящая за грешников перед Господом нашим Иисусом Христом. И если человек совершил преступление из нужды или в ярости или даже убийство, что может случиться с каждым хорошим католиком, но чтобы так ужасно ругать нашу возлюбленную Мадонну! A lingua maledetta, eh hai bestemmiato il nome delia santissima Madonna!» Смотри, мой Спаситель, здесь безбожное тело, каждый член его греховен и какую же боль оно причинило твоему невинному телу. Пошли мне воздаяние и в наказание, которого я по строгому твоему суду заслуживаю. Не жалей меня, режь, жги, распинай меня и на земле, и в вечности на небесах.
* * *
Вместо распятия в руках покойника был зажат карандаш, который я ребенком всегда носил с собой. «У него всегда при себе карандаш!» – сказала тетя. Мои односельчане приспустят флаг, если падет лошадь, и поднимут его, если падшая лошадь заживо придавит меня. Мать молодого самоубийцы, которого я не перестану оплакивать до конца своих дней, должно быть, скажет: «Я так ненавижу этого человека, что даже не плюну на его мертвое тело!» Односельчане отрубят мне голову и бросят ее, и у нее вырастут дьявольские крылья, и она на десятилетия повиснет над деревней, паря в воздухе над домами, словно предостережение и памятник, как трагические маски над театральным входом.
* * *
Во главе процессии, с пением псалмов несущей по полям статую святой Оливы, шел архиепископ, подняв над головой дароносицу с облаткой, на которой была изображена голова насекомого, изгоняя с полей саранчу, уже опустошившую половину Сицилии. Пока верующие и дети, священники и служки, молясь и распевая псалмы, шли сквозь стаи прожорливых насекомых, бесчисленная саранча садилась на парадные ризы, на образа, волосы, четки, обвивающие руки, до тех пор пока и святая святых не стала черна от этих вездесущих созданий. Саранча заползла в стеклянный цилиндр и сожрала Тело Христово.
* * *
Пропала локонов краса / Завитки спутались и свалялись; едва держится влажная кожа, виски обнажились!/ Погасшие глаза зашевелились от копошившихся внутри червей/ Нос сморщился и развалился. На наружной стороне окружающей Ватикан стены висят железные короба с черепами папы Иоанна XXIII, папы Павла VI и папы Иоанна Павла I. Для мертвой головы папы Иоанна Павла II тоже приготовлен висящий на стене железный короб, наполненный цветами. В изножье образа исходящего в Гефсиманском саду кровавым потом Иисуса из Назарета лежат разрезанные красные апельсины и пара раздавленных гранатов. На головах князей церкви шевелятся епископские тиары, наполненные свежими, еще живыми головастиками. Перед дверью часовни ледяной глыбой в форме груди застыло материнское молоко Девы Марии. В прозрачных, светящихся, точно нимб, трубках, прикрепленных на голове распятого, беспрерывно снуют лягушки с маленькими епископскими тиарами на головах. В густой сети рыбных садков запутались облатки, на которых водяным знаком изображены две рыбы. На Страстную пятницу мертвому, подвешенному вниз головой агнцу, изо рта и ноздрей которого сочилась кровь, под язык, наискось, зацепив за угол рта, вставляли распятие с рыболовным крючком. После мафиозной разборки облатки с водяными знаками отпечатков пальцев римского папы окунали в кровь убитых, а затем на заупокойной службе пропитанные кровью просфоры во время причастия совали в рот – Тело Христово – родственникам покойных. Неаполитанские мальчишки, лижущие сахарные черепа и скелеты, лупили хризантемами по висящей на бельевой веревке влажной детской смертной рубахе. Муха касается теплым животом холодного виска лежащего в гробу неаполитанского мальчика. Мать мертвого ребенка поворачивается вслед за неожиданно исчезающим, прибитым к кресту зародышем, что стоял под покрытым фиолетовым балдахином исповедальни меж двух горящих восковых свечей. К покрывающей катафалк белой ткани булавками приколоты ветки вечнозеленых растений. «Христос, услышь меня! Христос, внемли мне!» – восклицает папа, жующий покрытую сахарной глазурью пуповину Христа, когда два епископа распятиями на тонких ручках протыкали ему барабанные перепонки. Одна из многих миллионов перепелок, которым удалось потопить корабль с епископами и кардиналами, хранится теперь, словно маленький парусник, в склянке, выставленной на всеобщее обозрение в Ватиканском музее. В церкви у подножия Этны во время извержения пепел заполнил золотой кубок с остатками сладкого церковного вина и частичками облаток. Из пепла, покрывающего открытую дарохранительницу и дароносицу, виден лишь находящийся на дароносице маленький крест. Монахини с пением псалмов прижимали к густой горячей лаве маленькие кресты, а затем вырубали куски лавы с отпечатками из лавовой массы. Нежные щеки сморщиваются/ Померкли скулы, зубы и язык / Последний их коралловый блеск / Испещрены черными пятнами. Сползает лоб. И снежная щей белизна становится черной как земля, будто под лучами солнца, что, прогнав мороз, сияет в вышине. Ребенком я часто слышал, что умерших в Каринтии односельчан привозят и предают их тела родной земле. Зигфрид Нашенвенг, погибший в автомобильной аварии на Голанских высотах, сначала был самолетом доставлен в Вену, а оттуда в катафалке в файстритцкии морг и в Камеринг. Брат моей матери пал на войне в Югославии, а его тело поездом было привезено в Файстритц. Мой дядя привез его смертные останки на запряжено двойкой лошадей сенной телеге в Камеринг, где они еще в течение целого дня были выставлены в крестьянском доме своих родителей. Помимо всех прочих покойников в этой книге описываются пригвожденные к высоким столбам полуразложившиеся человеческие руки, ноги и головы, увиденные из окна кареты Вильгельмом Мюллером, автором текста шубертовского «Зимнего пути», когда молодой священник, проходя мимо, каждой частью мертвого тела совершил крестное знамение. Они будут отнесены на Кладбище Горьких Апельсинов, а там посыпаны пеплом статуи святого Флориана, защищающего от огня, сожженной камерингскими крестьянами, после того как он допустил, чтобы дети на рубеже столетий, играя, дотла спалили построенную в виде креста деревню, которую затем пришлось заново отстраивать в форме креста. Мертвые пятилетние дети, жившие в келье траппистского монастыря с мертвой головой, круглый год питавшиеся одной лишь картошкой, которую сами и выращивали и которым в рот вставляли лошадиные удила, если они без разрешения произносили хоть слово, и почивавшие в гробах, если их ловили при попытке сделать ноги, вновь закроют глаза в склепе номер 24 Кладбища Горьких Апельсинов. Я перенес бы на Кладбище Горьких Апельсинов и тела двух молодых гомосексуалистов: двадцатипятилетнего Джорджио и пятнадцатилетнего Антонио, доведенных до самоубийства их односельчанами из сицилийской деревни Джарре и убитых двенадцатилетним парнем, получившим в награду золотые часы: «Не бойся полиции, ведь ты еще несовершеннолетний!» Рядами лежат на Кладбище Горьких Апельсинов мертвые тела маленьких неаполитанских подкидышей, которые в праздник Девы Марии с бумажными крыльями за плечами целый день скользили туда-сюда по канату, натянутому над огромными статуями Мадонны. Часами их трупы с бумажными крыльями за плечами продолжали сновать по канату, прежде чем их снимали с него. Я перенес бы на Кладбище Горьких Апельсинов и труп семнадцатилетнего парня, осмелившегося осквернить крест Господа из Назарета, за что верующие заживо разрезали ему живот и прибили его вываливающиеся внутренности к огромному распятию. Пытаясь освободиться, он кружил вокруг распятия до тех пор, пока его внутренности не обвились вокруг креста. Вода капала с частых сетей, в которых лежали сотни скелетов рожденных монахинями детей, которых выловили из пруда одного из римских монастырей. Монахини отмыли от тины и очистили отводорослей детские скелеты, прежде чем их перенесли на Кладбище Горьких Апельсинов. Пальмовая ветвь, которой было накрыто тело сбитой машиной монахини, лежала на Кладбище Горьких Апельсинов рядом с обрызганным кровью розово-красным листом итальянской спортивной газеты, которым от зевак прикрыли голову мертвого водителя мопеда. В белых епископских перчатках с вышитым золотой нитью крестом лежали перенесенные на Кладбище Горьких Апельсинов останки кистей святого с расслоившимся, ноцелым ногтем, который отрезали, когда папа постановил, что он является напоминанием о болезненном обрезании крайней плоти младенца Иисуса, и их двадцать четыре часа держали в дарохранительнице, а во время мессы выкладывали на дароносицу. Напоминающий пальцы наделяющего причастием благословляющего священника раздвоенный хвост ящерицы скользит в открытый рот перенесенного на Кладбище Горьких Апельсинов мертвого тела цыганской девочки Моники Петрович, убитой семнадцатилетним римским юношей, а сама ящерица осталась умирать в разложившихся легких девочки в склепе номер 20. Сицилийский мальчишка, узнав на уроке закона Божьего, что есть лишь один Бог, которому можно молиться, а затем, увидев в церкви множество распятий с прибитым к ним Господом из Назарета и совершенно сбитый этим с толку, стал сбрасывать на пол все стоящие на боковых алтарях кресты, топтать их, плевать на них и кричать: «Есть лишь один Бог!», пока монахиня, оттаскивая крестьянского сына от разбитых распятий, не задушила его четками прямо в церкви наполовину обезлюдевшей деревни, единственными прихожанками которой были тугие на ухо набожные бабы. Я эксгумирую смертные останки умершего от смертного греха мальчика, чье тело было похоронено без священника за кладбищенской оградой и переношу его на Кладбище Горьких Апельсинов. Мертвые Кладбища Горьких Апельсинов посыпают пеплом высушенных в печи по приказу папы и растертых в пыль мертвых тел двух кардиналов, которых потом насыпали в подобные седельным сумкам мешки и положили на мула, на котором выезжал папа, чтобы эти мешки служили постоянным предостережением для следовавших за Его Святейшеством прелатов. Ни пылинки не осталось на бумажных крыльях мальчишки, что с образом Иоанна Крестителя на груди повесился на ветке оливкового дерева, когда лава не пощадила даже те оливы, к стволам которых были прислонены образа. Через полчаса после самоубийства лава сожрала оливу, и тело охватило пламя. Кишечник вылезает из-под кожи, / что полностью изъедена червями; я вижу кишки / что меня пугает! / В гное, / крови и сукровице! Плоть, что не тронуло время, изъедена полосами синей плесени и сонмом копошащихся червей всех видов.
