— Что с Людой? — спросил Чубайс.
— С Людой все в порядке. Скоро ты с ней встретишься.
— Чего вы от меня хотите?
— Чтобы ты собрал пожитки и завтра утром уехал отсюда. И чем дальше, тем лучше.
— В этой стране далеко не уедешь, — горько усмехнулся Чубайс. — А как быть с неустойкой кибуцу? Они же меня из-под земли достанут.
— Об этом не думай. На звонки из кибуца не отвечай. А лучше всего смени номер.
— Хорошо. Я уеду. Где Люда?
— Пляж возле дельты Иордана знаешь?
Чубайс молча кивнул.
— Найдешь ее там. Все у вас пойдет по-новому. Завтра утром, как рассветет, отвези жену на станцию и дай встретиться с гостьей.
— Зачем вы послали ко мне эту тварь?
— Ты сам ее вызвал.
— Я? Вызвал?!
— Конечно. Ты же меченый.
— Что значит «меченый»?
— Есть такое понятие — радиобуек. Болтается среди бескрайних волн, не видно его, не заметно, но тот, у кого есть приемник, отыщет его с легкостью. Вот и ты такой же.
— А кто меня пометил? — угрюмо спросил Чубайс, уже догадываясь, каким будет ответ.
— Они. Те самые. С которыми ты встречался много лет назад.
— Я со многими в своей жизни встречался, — набычился Чубайс. — Всех не упомнишь.
— Ну, — усмехнулся Рашуль, — ту встречу ты до конца жизни не забудешь. И будут еще.
— Еще встречи?! — с неподдельным ужасом вскричал Чубайс.
— Конечно. Если они взялись за человека, уже не отцепятся. Пока в своего не превратят.
— Как это «в своего»?
— В одного из них.
— А спастись можно?
— Можно.
— И как?
— Обратись к ближайшему раввину. Он тебе объяснит основы. А дальше — натягивай парус и плыви.
«Вот как душу в плен берут», — подумал Чубайс.
— Получается, они в своего меня хотят превратить, а вы в своего? — сказал он, выпятив нижнюю челюсть.
— Конечно, — согласился Рашуль. — Вот и решай, кем хочешь стать.
Он раскрыл лежащую на столе книгу и перевел взгляд на страницу, давая понять, что аудиенция закончена.
Чубайс повернулся и пошел к выходу.
— Вот еще что, — настиг его на пороге голос Рашуля. — Мой тебе совет, держись подальше от воды. Не селись возле моря или реки.
Чубайс кивнул, не оборачиваясь, и вышел. На пляже он был через полчаса. Что-то перевернулось в его душе, сдвинулось, поплыло. Совсем недавно он без зазрения совести изменял Люде и, случалось, всерьез подумывал о разводе. Однако, по зрелом размышлении, остаться одному выходило хуже, чем продолжать жить вдвоем, поэтому мысли о расставании Чубайс пока отодвигал в дальний угол. Но не вычеркивал, они всегда проступали фоном любой перспективы.
Теперь, спускаясь к Кинерету, он вдруг понял, что не может без Люды и Ляли и готов на все, лишь бы остаться вместе с ними. Перемена мыслей была удивительной. Придя в некоторое смятение, Чубайс прилаживал ее к будущей жизни то так, то этак, словно женщина, примеряющая платье. Время летело незаметно, Чубайс не успел обдумать и половину возможностей, открывавшихся с новой точки зрения, как оказался на пляже.
Там было темно и тихо. Под одиноким фонарем в желтом конусе света он увидел три шезлонга и сидящие в них фигуры. Он пошел к свету, кроссовки зарывались в песок, скользили, он шел, стараясь не закричать от счастья. Глаза еще ничего не успели различить, но сердце уже узнало, забилось, пытаясь выскочить из груди.
Одна из фигур поднялась, всплеснула руками и бросилась к нему. Чубайс обнял жену, прижал к себе и замер, вдыхая запах ее волос. Люда обхватила его за шею и оперлась подбородком о плечо. Память вернулась стремительно, одним прыжком. Несколько мгновений назад, увидев этого человека, она, сама не зная почему, побежала ему навстречу. А сейчас она стояла, обнимая мужа, с удивлением перебирая в памяти картины двух минувших дней.
Чубайс повез жену к Рути. Возвращаться в разгромленный домик не имело смысла. По дороге они без умолку говорили, перебивая друг друга, словно пытаясь переспорить собеседника, а на самом деле наслаждаясь звуком его голоса.
— Как, уже уезжаем? — недовольно прошептала Ляля, разбуженная поцелуями Люды.
— Завтра, доченька, завтра, — в ответ шептала она, не в силах оторвать губы от шелковой, тугой щечки дочери. — С утра встанем, позавтракаем, соберемся и поедем.
— А может, еще побудем у тети Рути? Мы завтра собрались на лодочках кататься.
— Папа тебя покатает на лодочке. Спи, зайчик, спи, сладкий.
Они до утра просидели на кухне. Сначала с Рути и ее мужем, потом сами. Говорили, говорили, говорили, точно пытаясь возместить недосказанное за годы, проведенные вместе, но врозь. Чубайс откровенно любовался женой. Ему нравилось в ней все: и поворот головы, и то, как она держит сигарету, и улыбка с быстрым промельком сахарных зубов за карминной полоской губ. Он млел и томился, как при первой встрече, но в двухкомнатной квартирке Рути не было свободной постели. Оставалось лишь стойко ждать.
Как только небо за стеклами начало голубеть, они сели в машину и покатили на станцию. Фары высвечивали кусты вдоль дороги, покрытой белой пресной пылью. Макушки старых эвкалиптов, посаженных еще при британском мандате, малиново рдели в первых лучах поднимающегося солнца. Чубайс положил руку на колено жены, и та ласково улыбнулась. У него обмерло сердце от восторга, нежности и любви. Чертов чудотворец, фарисей «пингвиньей» масти что-то сделал с его душой, и эта перемена была ему по сердцу.
Зайдя в домик, Люда первым делом сбросила купальный халат и переоделась. Рути, невысокая толстушка, предлагала ей свои кофточки и юбки, но их не имело смысла даже мерить. В удобной, ладно сидящей одежде Люда почувствовала себя уверенно. Поймав восхищенный взгляд Чубайса, она поощрительно улыбнулась и спросила:
— Ну, где это чудовище? Пойдем, посмотрим.
Ей нравилась обновленная влюбленность мужа. Вся эта история явно пошла на пользу их угасающим супружеским отношениям.
В стогу под навесом не просматривалось никакого движения. Чубайс покричал, похлопал в ладоши. Безрезультатно.
— Может, оно ушло? — предположила Люда.
— Вряд ли. Рашуль велел вам встретиться. Значит, она где-то здесь.
Сам того не замечая, Чубайс стал относиться ко всему, сказанному чудотворцем, как к абсолютной истине. Он еще покричал, потом принес из сарая весло и стал тыкать им в сено. После третьего толчка раздался ужасающий рев. Ведьма вылетела из стога, как пробка из бутылки. Ее лицо по-прежнему закрывала косынка, но платье изрядно оборвалось, и сквозь прорехи сквозила темная морщинистая кожа.
Выставив перед собой руки с растопыренными, точно когти, пальцами, она двинулась на обидчика. Чубайс попятился и занес весло над головой. В этот момент ведьма увидела Люду. Ее руки безвольно повисли вдоль туловища, а тело задергалось в конвульсиях.
— У-у-у, — завыла ведьма, — у-у-у!
Она словно пыталась произнести что-то осмысленное, но не могла. Люда сделала шаг ей навстречу, ведьма резко повернулась и бросилась к реке. Бежала она с трудом, ее ноги заплетались, казалось, еще шаг, и она свалится на землю.
Добравшись до берега, она с силой оттолкнулась и плашмя рухнула в воду. Поверхность реки сомкнулась над ней, словно над камнем. Чубайс и Люда подбежали к берегу. Вольно и мощно нес Иордан бурные воды свои по узкому руслу, с клекотом мчался поток от самого Хермона, кружа на поверхности сбитые ветром листья и вымытые из почвы травы. Огромный воздушный пузырь поднялся со дна реки и с бульканьем лопнул, выбросив разорванное платье. Понеслось цветное пятно, замелькало на стремнине и пропало за поворотом.
— Вот и все, — сказал Чубайс. — Собирай вещи, любушка.
Затем, вспомнив слова Рашуля, он вытащил сотовый телефон, извлек симкарту и бросил ее в реку.
— Здесь все уже кончено, — объяснил он в ответ на изумленный взгляд Люды. Взяв жену за руку, он отвел ее в домик и там, на супружеской кровати, сполна получил то, о чем мечтал начиная со вчерашнего вечера.
