Так что я тут уже лыжи намылила, три месяца бегала в салон красоты, а еще полгода спортом, прикинь, это я-то! Похудела на десять кило, башку покрасила улетно. Ну, еще бы, мне ж нужно в ту неделю оторваться от души. И оторвусь.
Ты напиши, че у тебя нового. Замуж не вышла? А то Петруша без избранных тоскует небось, а тут ты, хохо, вот я, твоя аутернум вирджинити. Шучу нафиг он тебе. Старый. Нам, Инкин, уже нужны малолетки, с ними весело, и не лезут воспитывать. Им надо трахнуться, а нам — оторваться. Гармония, блин! Я тебе кину адрес, и мой местный телефон, как приеду. И жду, жду! Вместе завеемся, на этот, на рейв, да? Где танцы всю ночь.
Чмоки.
Твой Ушастый Виолкин» * * *
Вечер над долиной Солнца встал тихий и совершенно безветренный. Комары очень обрадовались и поэтому Димка, потный и взъерошенный, призвал к себе Васечку и скомандовал. Васечка кивнул и вместе с Олей они шустро натыкали вокруг песчаного танцпола длинных жердей, с фонариками и травяными спиралями. Дымки поднимались вверх тонкими струйками, и от них весело першило в горле.
Инга взяла у Сережи початую бутылку минералки, присосалась, жадно хлебая и стеная от удовольствия.
— Лопнешь, — сказал Горчик.
Но уже грянула музыка, замелькали огни, зачертили песок и растрепанные головы цветные линии лазерных вееров.
— Что? — закричала она, смеясь.
— Ничего! — Сережа обхватил ее сзади, укладывая подбородок на плечо, фыркнул, отплевываясь от волос, — слушай уже!
— Да!
Толпа на песке ритмично двигалась, в такт подымая руки и запрокидывая цветные смеющиеся лица. На большом экране медленно сменялись кадры. Инга знала их все.
Пологие ковыли, приминаемые сильным ветром.
Железная пчела-плотник с прозрачными черными крыльями на скипетре желтого коровяка.
Облака над широкой степью, подкрашенные вином заката.
Шары перекати-поля, летящие по коротким стеблям полыни.
Прозрачная вода — с обрыва, полная морских трав и сбоку — рыбацкие сети, растянутые меж ставниками.
И вдруг. Она засмеялась, крепче прижимая к себе Сережины руки.
Стела с Морским воином и его Волной, и под ногами Ивана — россыпь степных цветов.
Старый Гордей с сетью на жилистых коленях, коричневых в яростном белом солнце.
И… Она обернулась поцеловать парадно выбритую щеку за своим ухом — под нависающей травой обрыва — расчищенная плоскость желтого камня. На ней — в прыжке, в обороте, большая смеющаяся губастым ртом рыба, с искрами по тугой чешуе.
— Похожа! — снова удивилась она, целуя и крича ему это, — как ты так? Смешная и — похожа.
— Рыба-Инга, — согласился Сережа, качаясь в такт ее движениям. А она покачивалась и притопывала, послушно следуя движениям черных тонких силуэтов, на возвышении перед экраном. Девочки ритмично изгибались, поднимали и опускали руки. Вдруг вскрикивали гортанно, и смеялись, когда толпа радостно ревела в ответ.
Чуть сбоку, за диджейским пультом колдовал Димка. Манерно вздымал угловатые руки, и, откидывая голову, ни дать ни взять дирижер перед симфоническим оркестром, опускал их на очередной диск. Снизу подбежал кто-то, крича неслышное. Димка, пригнувшись, выслушал, развел руками, мол, я везде нужен. Махнул в толпу и спустился, уступая место широкоплечей быстрой фигуре.
— О-о! — заорала Инга, — О-оум! — ум-ум!
— О-о-о! — подхватила толпа, — О-ум, О-оум!
Олега раскланялся и, не медля, приступил.
— Важничает! Хуже чем Димка, — смеялась Инга, а Сережа переспрашивал, тоже смеясь.
Станцевав еще одну песню, с подиума спрыгнула Нюха, сверкая и блестя, пробилась через танцующих.
— Ох. Инга Михална, а я можно украду Сережу? На чуть-чуть!
— Так он же… — Инга хотела сказать, не умеет ведь, и, смеясь, развести руками.
Но Сережа поцеловал ее в щеку. И вышел, беря Нюху за локоть.
Они танцевали так, что толпа потихоньку расступалась, образуя круг, исчерченный светом. А Инга с изумлением и маленькой ревностью стояла, глядя, как ловко Горчик подхватывает падающее на руки девичье тело, как быстро, перебрав руками по худенькой спине, вздергивает, ставя перед собой, и вдруг отпускает, держа за кончики пальцев, расправляет плечи, делая нужный шаг и оказываясь за спиной Нюхи. Светлые волосы меняли цвет, яркие пятна бежали по расстегнутой рубашке и легким джинсам, а лицо улыбалось, будто подшучивая над самим собой и над тем, что делает. Вот скорчил свирепую рожу, оскалился, приближая к себе, и девочка послушно перегнулась через его сомкнутые руки, показывая Инге запрокинутое лицо и свешенные кудрявые волосы. Снова подхватил под спину и четко поставил рядом с собой, как раз с последним аккордом.
Толпа радостно зашумела, захлопала, ревя и смеясь.
Инга улыбалась, а внутри уже привычно больно тянуло. Вот и еще что-то, чего не было, и чему научился без тебя, Михайлова. Наверное, это московская Ленка, она ведь там, в клубе, наверное, они ходили вместе.
Сережа обнял ее, тяжело дыша, чмокнул в ухо, прижимая к себе, будто боялся — убежит.
— О-о-о! — сказала Нюха, — вот это да! Супер. Я побегу, там Олежка, он заревнует, конечно. Надо срочно его, как Сережа вот. Поцеловать.
Инга прижалась крепче. Конечно, она спросит. Потом. Еще сто ночей или тыщу им рассказывать другу другу. Ей проще, она писала ему. И уже год, приходя с работы, он садился за стол, и открывал теперь уже свой электронный ящик. Читал. Не каждый день, но часто. Она просыпалась и видела, сидит, плечи очерчены бледным светом монитора. Иногда опускает голову. Или тихо идет мимо нее, курить во дворе. Тогда она закрывала глаза и старалась угадать, что его опечалило. Боялась, вдруг написала в сердцах, каких-нибудь глупостей. Или что злое. Но ни разу не села рядом, чтоб заново объяснить, или что-то поправить. Пусть спрашивает сам. Она ответит. Всегда — правду…
— Устала? — Сережины губы щекотали ей ухо. Руки лежали на животе под грудью.
— Пить хочу.
— А спать? Хочешь?
Она повела плечами, чтоб лучше чувствовать его руки. И он повторил, в самое ухо, нажимая голосом:
— Хочешь?
Ответила жалобно, с юмором сердясь на себя:
— Ты злодей, Сережа Бибиси. Хочу. А у них тут, в самом разгаре.
— А мы уедем, — прошептал, дыша в ухо.
— Лица! — заорал кто-то, и толпа подхватила, скандируя, — лица, Оум, да-вай, да-вай!
Музыка оборвалась. Олега кивнул и выбрал, поставил другую. Мелодия была тихой и медленно кружила вокруг его слов, что начал говорить звучным, пародийно грассирующим баритоном.
А на огромном белом экране вспыхнул первый кадр.
Смуглое лицо эльфа с длинными, убранными в хвост, темными прядями.
— Василий Демченко! — вещал Олега, под смех и возгласы толпы, — кандидат в мастера спорта по плаванию, преподаватель областной спортшколы!
— А-а-а! — закричали вокруг и захлопали.
На месте Васечкиной физиономии появились прищуренные глаза под русой челкой.
— Ольга Петровкина! — Олега кинул руку в толпу, кивая Олечке, — студентка Харьковского института культуры, будущий искусствовед!
… Сердитое широкое лицо и белесые брови, нахмуренные над светлыми глазами.
— Н-николай Кацыка! Первый парень на деревне, шу-чу, администратор конного клуба!
На экране светили всем полузакрытые глаза на светлом задумчивом лице, окруженном облаком волос.
— Анна Ковальская! Девочка, что заблудилась в цветке мальвы! Шу-чу! Дипломированный артист балета, лауреат фестивалей фриданса, постановщик танцевальной программы долины солнца! И любимая женщина о-о-ослепительного Оума!
Олега раскланялся, прижимая руку к сердцу.
— Вы слушаете?
— Да-а-а!
— Я продолжаю!
Сережа повел Ингу из толпы, а на экране мальчики и девочки таскали хлам, складывая в мешки, спорили, стоя и размахивая руками, сидели, смеясь, бежали, неловко в остановленном кадре поднимая коленки. И они же, стоя на песке, хохотали, показывая и узнавая.
— Стой тут.
Горчик убежал обратно и скоро вернулся, вместе с Колей. Тот вынимал из кармана ключи, передавая их Сереже.
— Меня Димон довезет. Та мы ж сегодня тут, так что, я как вернусь, заберу. Деду привет, ага. От всех.
Он помахал Инге и удалился.
Вместе они влезли наверх, где в лунном свете блестели машины и велики. От палатки им помахал неопознанный черный силуэт, сказал смутно знакомым голосом:
— Доброй ночи, Инга Михална. Серега, бывай.
Усаживаясь на широкое сиденье мотороллера, Инга сонно обиделась, пока Горчик тыркал, заводя машинку:
— Тебя как друга, прям — Серега. А меня по имени отчеству. Будто я какая бабушка.
— Уважают.
Сережа вырулил на грунтовку, там музыка и крики стихли, отгороженные ночными пологими холмами. Нагнулся, прибавляя скорости.
— Держись, Инга Михална! Через полчаса будем у Гордея! Супер, да?
