— Принесет пользу моей душе, я знаю. Прийти и во всем признаться как на духу.
— Вашей душе! — рявкнула она. — Нахер вашу душу! Я сказала — поможет вам. Вы вляпались. И чертовски хорошо знаете, до чего глубоко вы вляпались. И без помощи отсюда не выберетесь. Я очень хочу вас из этого вывести. И если уж надо быть до конца откровенной, не думаю, что это сможет или захочет кто-то другой.
— О, я знаю, — сказал он. — Я и не рассчитываю, что кто-то станет на меня деньги собирать. Мне никто не поможет. Прекрасно. Как же вы сможете?
— Вы не думаете, что Луис в Танжере кое-кого знает? Вопрос в том, чтобы перевезти вас и деньги через границу. Как бы там ни было, я позаимствовала дипломатическую машину. С номерами дипкорпуса они обычно просто проезжают. Но даже если мы не проедем, обо всем уже позаботились. Риска для вас не будет.
— Не будет риска! — повторил он, коротко хохотнув. — А в Танжере?
— Ронни? Что он может сделать? Уверяю вас, он будет в таком восторге, что снова видит свои деньги, что он…
Он перебил ее.
— Не то, — сказал он. — Это меня не беспокоит. Я просто думаю.
На миг она показалась озадаченной.
— Вы не о чеке ли, который приняли от этой отвратительной русской бабенки?
— Ох господи, — простонал он. — Есть ли такое, чего вы не знаете?
— В смысле, танжерских сплетен — нет, дорогуша. Но про это все знают. Ей приказали покинуть Международную зону. Позавчера. Вероятно, она уже уехала. Единственная польза, которую принес Дядька Гуд со времени своего приезда в Танжер. Не знаю, каково будет официальное американское отношение к вашей разновидности глупого поведения. Но на этот риск вам придется пойти. Мне кажется, мы уже достаточно наговорились, нет?
— Полагаю, да, — сказал он.
Это решение, подумал он, но неверное, потому что отменит все, что он создал. Все должно быть, как он сделал, сказал он себе. Он знал, каков другой путь.
— Мы не могли бы выпить чаю перед отъездом? — внезапно осведомилась Дейзи. — Было бы полезно. — («Она не понимает», — подумал он.)
— Я не еду, — сказал он.
— Ох, дорогуша, не упрямьтесь. — (Он никогда не видел у нее таких больших и серьезных глаз.) — Уже поздно. Вы чертовски отлично знаете, что едете. Вам больше ничего не остается. Беда в том, что вы просто не можете решиться на встречу с Джеком и Ронни. Но вам придется с ними встретиться, только и всего.
— Говорю вам, я никуда не еду.
— Чушь! Чепуха! Ну перестаньте! А то меня будет тошнить от вашего страха. Нет ничего отвратительнее мужчины, который боится.
Он неприятно рассмеялся.
— Ну давайте же, — сказала она успокаивающе, как будто каждая фраза, произнесенная ею, немного преуспевала в его убеждении. — Сделайте хорошего горячего чаю, мы с вами выпьем по чашечке. А потом вернемся. Вот так вот все просто. — Ей пришла в голову новая мысль, она впервые оглядела комнату. — А где мальчик Бейдауи? Нет, его я взять с собой не могу; ему придется добираться самостоятельно, но, осмелюсь сказать, это невелика загвоздка.
Из-за того что происходившее последние полчаса имело место в мире, настолько абсолютно отличном от того, в котором он жил (где горный ветер дул и гремел дверью), этот мир тут, как нечто им же изобретенное, отступил, стал маловероятен, мгновенно изгладил себя. Он перевел дух, ничего не сказал. В то же время быстро глянул через плечо в сторону кухонной двери и почувствовал, как болезненно шевельнулось сердце в груди. На миг глаза его открылись очень широко. Затем он посмотрел ей в лицо, нахмурившись и не позволяя векам слишком быстро принять естественное для них положение.
— Не знаю, — сказал он, надеясь, что выражение его лица будет истолковано не иначе как обыкновенной заботой; от ветра дверь немного распахнулась наружу, и в щели показалась беспомощная рука. — Я его весь день не видел. Его не было, когда я проснулся.
Теперь его сердце неистово билось, а внутренность головы толкалась в череп, словно пробиваясь сквозь хрупкую стену. Он попробовал сыграть с собой в прежнюю игру. «Это неправда. Он там не лежит». Не получалось. Он твердо это знал, даже не глядя повторно; с играми все кончено. Он сидел в комнате, он был центром ситуации, все подробности которой осознавал; само присутствие руки сообщало ему неколебимую уверенность, убежденность, что его существование вместе со всем, что в нем есть, реально, прочно, неопровержимо. Позднее ему удастся смотреть на это знание прямо, без невыносимой, разрывающей муки, но теперь, в начале, сидя рядом с Дейзи в комнате, где зародилось это знание, оно было чрезмерно. Он вскочил на ноги.
— Чай? — безумно вскричал он. — Ага, еще бы. Конечно. — Он шагнул ко входной двери и выглянул наружу; шофер и проводник по-прежнему сидели в сгущавшемся сумраке по разные стороны дорожки. — Я не знаю, где он, — сказал он. — Его не было весь день.
По-прежнему немного дождило, но еще миг — и польет сильнее. С невидимых вершин над головой сползала густая туча. В сырых серых сумерках все было бесцветно. Он услышал что-то за спиной, обернулся и замер, глядя, как Дейзи медленно, осторожно поднялась, вошла в патио, не отрывая взгляда от низа кухонной двери. Распахнула ее совсем и склонилась, спиной к нему. Он не был уверен, но ему показалось, что он услышал секунду спустя легкий, почти неразличимый вскрик. И она осталась так, присев, надолго. Понемногу мертвый плоский звук падающего дождя растекся, возрос. Он пошел через комнату к патио, думая: «Вот он, миг, когда надо показать ей, что я не боюсь. Не боюсь того, что она думает». Из-за дождя, плескавшего со свесов крыши в патио, она не услышала, как он подходит, пока он не оказался чуть ли не в самом проеме. Она быстро глянула вверх; в глазах у нее были слезы, и при виде их его резко кольнуло болью внутри.
Он стоял тихо.
— Вы?.. — Она не пыталась сказать ничего больше.
Он знал причину: она посмотрела на его лицо, и вопрос заканчивать не требовалось. Перед ним она стояла всего секунду, однако даже в этот миг на ум ей должно было прийти много разного, потому что, пока не сводил взгляда с ее глаз, он сознавал немедленный подъем огромного барьера, которого не было мгновение назад, а теперь он вдруг оказался здесь, непроницаемый и безжалостный. Только сделав шаг наружу, под дождь, она повернулась и сказала придавленно:
— Я скажу Ронни, что не смогла вас найти. — Затем она скрылась с глаз; там, где она помедлила, был только прямоугольник серости.
Он с минуту постоял в патио, холодный дождь мочил его. (Место в мире, определенный статус, точные отношения с остальными людьми. Даже если отношения открытой враждебности, они были его, созданы им.) Вдруг он толкнул кухонную дверь, чтобы закрылась, и зашел в комнату. Он устал, ему хотелось сесть, но циновка была только одна, поэтому он остался стоять посреди комнаты. Скоро стемнеет; к полу прилип маленький огарок свечи, задутый другим вчера ночью, когда еще горел огонь. Он не знал, есть ли в кухне еще свеча, да и искать ее не стал бы. Больше для того, чтобы чем-то заняться, нежели потому, что ему был нужен свет, он опустился на колени, чтобы поджечь огарок, пошарил в кармане, во всех карманах в поисках спички. Не найдя ни одной, он снова встал и подошел к двери. Снаружи, во мраке, долины не было, не было гор. Дождь падал тяжко, и снова подул ветер. Он сел в дверях и принялся ждать. Еще не совсем стемнело.
Амра, ТанжерПер. П. Каншина. В названии романа вторая реплика приведена в пер. В. Рапопорта.
Пер. А. Скидана. — Здесь и далее прим. пер.
Амир-уль-Моминин Мулай Абд аль-Хафид ибн аль-Хасан Абд аль-Хафиз (1875–1937) — султан Марокко (Королевства Фес) с 1908 по 1912 г. из династии Алауитов.
Глядите (исп.).
«Коляска» — классический коктейль, традиционно смешивается из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока. Считается, что он изобретен в Лондоне или Париже в конце Первой мировой войны, а назван в честь мотоциклетной коляски.
Можно войти? (фр.)
— Спасены.
— Что за скучный сброд (исп.).
Проницательный, Понимающий (араб.) — 31-е имя Аллаха: добрый по отношению к своим рабам, милостивый по отношению к ним, облегчающий им жизнь, содержащий, милующий их.
Французский лицей (фр.).
Луи Юбер Гонзальв Лиотэй (1854–1934) — французский генерал и управляющий колониями, в 1912–1925 гг. первый губернатор Марокко. Прозван Творцом Марокко.
