Вот так уходят друзья.
Вообще, кремацию остатков взял на себя Саврасов, заменив собою Крамского, и, надо сказать, очень хорошо врос в это дело. Он, гад, во все хорошо врастает, за что бы не взялся: и с посредниками общается, и с клиентами, — становится вдруг весь из себя такой представительный, хоть и сидит в коляске… тьфу! И бухгалтерию ведет, приход-расход, счета оплачивает. На что, кстати, уходят деньги? Как и при матери, Елена денег не видит. За нее платит Саврасов. Безотказно, никаких подколов или, там, мыслей вслух, но все равно — «спасибо» за это он не дождется.
На второй этаж ненавидит подниматься, и то счастье. Целыми днями сидит в своем подвале; это когда не общается с клиентами и когда не гуляет с Винчем. Там же, на Нулевом, и ночует.
Такая теперь в мире справедливость: деньги — у Неживого с Саврасовым, а самую грязную работу делают Елена с Вадимом…
— Ширяй! — позвала она. — Иди приберись!
Из каморки, которую когда-то занимала тетя Тома, выполз Ширяй, сильно хромая. Саврасов испортил ему ногу качественно. Если разорванный ахилл у Ильи медленно, но зажил, то здесь случай безнадежный… Елена встретила его в коридоре.
— Там все в дерьме, — показала она на операционную. — Сделаешь?
Тот испуганно закивал. Боится стать ненужным — помнит, как решали вопрос, что с ним делать… Правильно боится. Работа уборщика теперь — единственное его спасение, потому что с увечными руками и с ногой ни на что больше он не годен. Удивительно, как он навострился-таки со шваброй да с ведром управляться. Другим двум приятелям Вадима повезло меньше… Опять Елене вспомнился ТОТ ДЕНЬ. Когда все рухнуло. Когда незнакомые мужики бродили по этажам, а потом пришел новый порядок и вымел всех, когда особняк внезапно восстал из руин и настало время узнать, кто здесь лишний… Ширяя удалось отстоять с еще б О льшим трудом, чем Вадьку. Отстояли. Зато остальным подельникам Балакирева, которые были в тройке Ширяя, применения не нашлось. А поскольку свидетели Виктора Антоновича нервировали, они и стали первыми пленниками больнички. Первыми, кого забили на вновь открывшейся ферме.
У менеджера Ильи, на его счастье, таких проблем не возникло: он остался почти в прежней должности, — вахтером при входе. Виктор Антонович справедливо решил, что бывшего десантника надежнее купить, чем, как он выражается, «стереть». У Неживого, как поняла Елена, и без Ильи хватило проблем с генералом Пустовитом. Русланчик-то исчез. Впрочем, Руслан Алыпов был шпиёном, и это облегчило задачу. Его списали на Крамского, который вырвался на волю. Намекнули, что Руслан и выпустил чудовище — не нарочно, просто хотел проникнуть в подвал и посмотреть, что там да как, проявил инициативу на свою голову. И те, кто приставил Алыпова к Эвглене, вынуждены были скушать эту версию, иначе пришлось бы им открыться…
…Вернулся Вадим. Вид — странный, в руках — полиэтиленовый пакет. Вадим со вчерашнего для изменился: и так-то нелюдимый тип, а теперь вообще замолчал. «О, кей», «стопудово» да «забей», — вот и весь лексикон.
При появлении Балакирева пациенты, как обычно, заволновались, начали всякие слова выкрикивать… Елена не обратила внимания. Давно научилась отфильтровывать эти звуки. «Пожалуйста, отпустите… Это страшная ошибка… Вы меня вчера не так поняли…». Прочь из ушей, вон из мозга!
Не произнеся ни слова, Балакирев взял ее за талию и повел в будуар. Только там он вытащил из пакета небольшую плоскую коробку…
«Frautest»! Тест на беременность!
Ну, мальчик дает.
— Проверимся, — сказал он, распечатывая коробку и вытаскивая кассету.
— Проверяйся, — сказала она.
— Надо знать точно, — сказал он, пряча глаза.
Она засмеялась.
— Ты супер! Даже время выбрал правильно.
— Надо утром, — кивнул он. — Пораньше.
И правда, концентрация хорионического гонадотропина в моче — по утрам максимальна. Вызнал откуда-то… А-а, в инструкции, наверное, вычитал.
— Да с чего ты взял, что Я ХОЧУ это знать.
— Тебе трудно, да?
— Мне пофиг.
— А мне нет. Возьми… — он протянул тест-кассету. — Сходи… ну, это…
Туалет был здесь же, в будуаре.
— Пописать, — помогла она. — Уломал. Схожу, — она взяла пластмассовую штучку, вошла в туалет, не закрываясь, и с размаху бросила тест в унитаз. Вернулась, глядя на Вадима с вызовом.
— Технично, — согласился тот. Снова полез в свой пакет — и…. достал второй комплект, точно такой же.
— Вадька, не дури.
Он смотрел на нее с нехорошим прищуром и улыбался. Елене стало не по себе. Честно говоря, она даже испугалась — самую капельку, но все же. И кого? Балакирева! Даже отодвинулась:
— Остынь.
Тогда он прошелся по будуару, деловито озираясь. Ворчал: «Не то, не то…». Потом вдруг сгреб Елену в охапку и потащил ее в коридор. По пути, не разжимая хватки, залез в кладовку и взял наручники. Она яростно брыкалась — он только дергался, когда она попадала. Все это было молча, но всерьез, никакой игры.
Кончилось тем, что Балакирев пристегнул ее к трубе отопления в коридоре, возле туалета для медперсонала. И тут стало ясно, чем ему не подошел будуар — там трубы были спрятаны под гипрок, тогда как здесь — тянулись по стене в открытую.
— И что дальше? — спросила Елена, сидя на корточках.
— Ширяй! — крикнул Вадим. (Уборщик высунулся из операционной. ) — Тащи судно.
— Кому?
— Мне, тормоз!
Пока Ширяй ковылял до палаты и обратно, он сел на пол рядом с Еленой, — спиной к стене, раскинув длиннющие ноги поперек коридора.
— Когда поссышь, отстегну, — бросил он в воздух.
— Опух, мудак, — зло откликнулась она.
— Не пыли.
— А я говорю, тайгу пылесосишь.
— Посмотрим…
Славно поговорили. Когда судно было доставлено, Елена осведомилась:
— Ну и? Ссать при тебе? Ширяеву, наверное, вот, тоже интересно поглазеть.
Балакирев, кряхтя, поднялся.
— На горшок — сама. А проверим вместе, — он показал пипетку, с помощью которой капают мочу в специальное отверстие в тест-кассете. — В общем, кликнешь.
Развернул своего приятеля и легонько подтолкнул его:
— Гуляй, плевок.
Пошел и сам — к будуару.
— Я тебе этого не прощу, — сказала ему в спину Елена.
Он оглянулся.
— Я тебе тоже.
Скрылся с глаз. Слышно было, как он с грохотом обрушился на кровать. Портьера скрывавшая вход в спальню, долго еще колыхалась.
* * *
Трубу не порвешь, сколько ни дергай… Она и не дергала. Позвать кого? Ширяй — калека и трус, Виктор Антонович неизвестно где, Саврасов — гниль поганая, а ключи от браслетов все равно у Балакирева… Сдаться?
Вот еще!
Здесь же, в коридоре, громоздился вдоль стенки штабель заполненных контейнеров, результат «аккорда». Маленькая гордость. Смотрела бы на них Елена, и душа бы радовалась, если б не Вадькин взбрык. Контейнеры надо будет еще в кабинет спускать… но это позже, когда посторонние с первого этажа уберутся. Там к Саврасову явился мастер протезист, из-за чего, собственно, Елена и осталась на Втором после операции. Не хотела видеть отчима, ну не хотела! Ему делают протезы голени, а сегодня как раз принесли изделия «на примерку». Собираются впервые поставить урода на ноги…
Она сменила позу: ужасно устал локоть, болело запястье, сил терпеть было все меньше. Интересно, как терпят эти, в палате? Сутками ведь в наручниках…
«Не посмеют… — неслось оттуда горячечное бормотанье. — Нас найдут… У меня свояк в ментуре служит, так что щас всю Москву трясут…»
Были бы люди — было бы жалко.
«Материал», как и прежде, поступал через будуар, но наживкой теперь была Елена. Честно говоря, она поначалу надеялась, что Виктор Антонович как-нибудь поможет: к примеру, отловленную ментами шпану будет привозить или, скажем, нелегальных мигрантов, которых вокруг любого рынка — собирай, не хочу. Нет, зря надеялась. Неживой поставил вопрос жестко: сами, ребятки, с этими делами справляйтесь, а я к вам никакого отношения не имею. Проблемы, говорит, решу — в разумных пределах, — но в работе не участвую… Осторожный.
Ох, как жаль, что бомжи или еще какое чмо в качестве товара совершенно бесполезны. Один из новых посредников (бывший ученый, по словам Неживого) пытался объяснить Елене, в чем фишка, почему нужный эффект получаем, только если берем сравнительно молодых и, главное, благополучных людей. Говорил про отличия в микрогормональном фоне, про аберрацию иммунной системы… увы, Елена так и не въехала, образования маловато. Да и сам посредник признался, что все объяснения — только гипотезы. Короче, клиенты платят за «игрушки», сделанные из нормальных, не опустившихся, не сломанных жизнью мужиков, — и смирись с этим. Вот почему мать использовала постель в качестве приманки. А Елена думала — блажь да гонор…
