— Стинне на себя не похожа, — говорила мать и укоризненно глядела на отца во время ночных скандалов.
— Нельзя ей разрешать принимать гостей после двенадцати, — отвечал отец, но сестра моя не собиралась обращать внимание на запреты. Она уже училась в гимназии.
— Я не хотел тебя обидеть, — говорил Джимми. Он пытался все поправить. На самом деле он был даже немного влюблен в мою сестру, но, к его великому разочарованию, она больше не захотела с ним встречаться.
Единственным, кто хорошо говорил о ней в то время, был Питер. Он по-прежнему приносил букеты цветов, садился на кровать и вздыхал, потому что его возлюбленная не замечала его.
— Питер такой милый, что меня от него тошнит, — обычно говорила Стинне матери. — Он так хочет играть в папу, маму и детишек.
А что касается моей рыжеволосой двоюродной сестры и нашего несуществующего романа, то я…
— Только не надо ворошить всю эту ерунду, — перебивает меня сестра, — давай к делу!
У мамы было ночное дежурство, папа был в Копенгагене по делам, а Сливная Пробка, страшно переживавший из-за каких-то новых писем из Налогового управления, только что умчался на одном из своих крутых автомобилей, когда я услышал крик.
Сливная Пробка недавно вернулся со свидания и, садясь в машину, вообще не задумывался о том, где сейчас находится отец. Одна датско-канадская альпинистка вскружила ему голову, хотя и упорхнула от него, как бабочка, — как раз в тот момент, когда, казалось, между ними что-то налаживается. «Вот черт», — ругнулся Сливная Пробка, сидя в машине. Уже на следующий день его альпинистка будет сидеть в самолете, направляясь в Гималаи, и Сливная Пробка ощущал странную смесь раздражения и влюбленности. Весь вечер она с интервалом в пять минут заставляла его почувствовать себя то значительным человеком, то маленьким мальчиком… И мало этого, тут еще письма с угрозами из Налогового управления: «Заявление в полицию» и «Уклонение от уплаты налогов путем сокрытия прибыли».
Но сначала я услышал не крик. Сначала я услышал стук во входную дверь и чьи-то возбужденные голоса, которые интересовались бесстыжим братишкой, у которого хватило наглости распространить пленку, где Стинне говорила, что самый маленький и кривой член болтается между ног Джимми Мадсена.
— Где он? — спрашивали вошедшие, и, когда Стинне встала у них на пути, они оттолкнули ее и направились к двери в мою комнату.
— Асгер, — закричала Стинне. — Запри дверь!
Я уже узнал один из голосов: это был голос Джимми. Двое других мне были неизвестны.
— Открой дверь! — кричал Джимми, колотя по ней. — Нам надо поговорить с тобой.
Но у меня не было никакого желания вступать в беседу с незваными гостями. Прошел уже почти год с тех пор, как я передал Бьорну пресловутую пленку, но лишь сегодня какие-то маленькие мальчишки подозвали к себе Джимми и поставили ему ту запись, которая, по моему замыслу, должна была стать идеальной местью. Не все поняли, о чем идет речь. «Джимми перекосило! — кричали они. — Он курит слишком много травы!» Другие, напротив, прекрасно поняли оскорбления моей сестры. «Осторожнее с чайками, — кричали они, — у Джимми не член, а червячок!»
Однако, стоя за запертой дверью с бьющимся сердцем, я ничего не знал о судьбе моей злополучной кассеты.
— Когда придут родители? — спросили с другой стороны двери.
— Скоро, — соврала Стинне.
— Но ты, наверное, успеешь угостить нас пивом?
— Нет, — ответила Стинне.
— Принеси пива, — приказал незнакомый голос. Потом по другую сторону двери на несколько минут стало совсем тихо, затем сестра сказала, что очень даже возможно, все сказанное на упомянутых пленках — правда. Что там потом происходило? Сначала они лишь пристально смотрели на нее, было тихо, потом послышался звук борьбы. «Или же мы выбьем дверь», — раздался голос, и тут же я услышал поспешное: «Хорошо» — которое прозвучало не особенно обнадеживающе.
Наконец Стинне принесла нашим нежданным гостям пива. Через дырку мне было наполовину видно незнакомого гостя, который сидел на кровати Стинне и стряхивал пепел на пол.
— Да прекрати ты! — крикнула Стинне, и я тут же включил магнитофон на случай, если удастся записать что-нибудь, что можно будет потом использовать против них.
— А тут уютненько, — сказал незнакомый голос. — Это довольно известное место, хи-хи… много слышал о нем… Значит, тут все и происходит… хи-хи…
Лучше всего я запомнил это самое «хи-хи». Смех, который то возникал, то стихал, смех, увековеченный моим магнитофоном, злобный смех, который не стал тише, когда один из пришедших вытащил из кармана пакетик и стал сворачивать самокрутку с гашишем.
Стинне тоже закурила, после их настойчивых предложений, но она не смеялась. Она кричала: «Убери руки!» Когда-то про мою сестру говорили, что она всегда даст сдачи. Когда-то она могла заставить всех замолчать одним-единственным взглядом, но в тот вечер она не могла помешать гостям становиться все более и более развязными. «Может, ваши родители вообще не придут сегодня, — записывал мой магнитофон. — Значит, у нас целая ночь впереди. Эй! Куда это ты собралась!»
— Мне надо в туалет, — сказала Стинне, но Джимми загородил ей дорогу. Я услышал звук поворачиваемого в дверях ключа.
— Отдайте ключ! — закричала сестра, но смеющиеся гости стали передавать ключ друг другу. Всякий раз, когда Стинне удавалось схватить ключ, они щипали ее за грудь и бросали ключ следующему.
— Джимми, черт побери, — раздался голос моей сестры. — Что вы делаете?
В тот вечер я не слышал ее обычно уверенного в себе голоса. Это был голос человека, потерявшего волшебную палочку и утратившего контроль над ситуацией. Человека, которого внезапно поразило воспоминание о пьяном Аскиле, который тянет руки к ее маленьким козляткам, смеясь во весь рот, так что видны его желтые зубы морского разбойника.
— Давайте посмотрим, — проговорил незнакомец. — Давайте посмотрим, действительно ли он такой маленький.
— Э-э, что? — пробормотал Джимми. Он больше уже не казался разозленным, и в его голосе зазвучали нотки сомнения.
— Не трогайте меня, — жалобно сказала сестра.
— Ну, давай же! — послышались незнакомые голоса, и я, по другую сторону стены, начал осознавать безвыходность ситуации. Может быть, мне выпрыгнуть из окна? Попытаться позвать кого-нибудь на помощь? Мне тоже хотелось в туалет, и я вертел в руках пустую бутылку из-под колы, когда сестра во второй раз за вечер обратилась ко мне.
— Беги к Бьорну! — закричала она.
— Ладно, мы не будем снимать с тебя брюки…
Последняя фраза засела у меня в голове — это были главные слова с моих предательских пленок, которые так веселили мальчишек из нашего района, и на мгновение я застыл. Я увидел руки, которые крепко схватили Стинне за брюки и потянули к кровати. В отчаянии она, сжав кулак, замахнулась на Джимми, но ее схватили за руку и бросили лицом вниз на матрас. Когда крик человека приглушен матрасом, это звучит гораздо страшнее, чем просто крик, и, внезапно осознав, какой ужас испытывает сестра, я почувствовал, что в состоянии теперь сдвинуться с места: но бежать — или не бежать? Я повернул ключ, распахнул дверь и, зависнув в прихожей, как пылинка, которую может понести куда угодно, потерял несколько драгоценных мгновений на размышления, могу ли я в свои пятнадцать лет и десять месяцев справиться с ними. Да или нет… Нет, нет, нет… Я вылетел из дома, поскользнулся на дорожке, вскочил на ноги и выбежал на улицу в тот момент, когда дорогая машина на большой скорости собиралась повернуть к нашему дому. Это была спортивная машина — широкие шины, красный лак сверкал в свете фонаря, я зажмурился и когда открыл глаза, то уже лежал на радиаторе.
Сливная Пробка выскочил из машины.
— Черт возьми! — орал он. — Ты что, рехнулся?
Я ударился лбом о переднее стекло, но оно не разбилось. Почему-то я подумал о том, что Сливная Пробка очень бережно относится к своим машинам, и слез с радиатора, чувствуя, как на лбу у меня что-то растет. Ушибся ли я? В сознании ли? Да-да. Но я ничего не мог сказать. Я просто протянул руку в сторону дома, но Сливная Пробка ничего не понял.
— Очень больно? — спросил он, разглядывая мою шишку. — Ты еще где-то ударился? Идти можешь? Да что с тобой, черт возьми, случилось?
Не знаю, сколько времени мы так потеряли: я — на четвереньках с искрами в глазах, и Сливная Пробка, который склонился надо мной, пытаясь заставить меня что-нибудь сказать. Тридцать секунд? Вечность? Драгоценное время, которое шло, пока моя сестра тщетно вела борьбу на кровати…
Сливная Пробка спас ее. Именно Сливная Пробка бросил свое крепко сбитое тело на дверь, так что она распахнулась, ударив Джимми по голове. И застыл на мгновение, увидев мою сестру, которая лежала на кровати со спущенными до колен брюками (в соответствии со сценарием они не сняли с нее брюки полностью). И именно Сливная Пробка преследовал две убегающие тени, выскочив в окно, споткнулся о скамейку и перепачкал травой рубашку, а неизвестные в это время пролезли в дыру в изгороди и исчезли в ночной тьме. Мы слышали ругань Сливной Пробки с улицы, но, к нашему великому удивлению, Джимми не убежал. Он по-прежнему стоял за дверью с шишкой на лбу, которая, очевидно, была похожа на мою.
