Но Стинне права: я тяну из всех жилы, стараясь скрыть, что, к сожалению, добрался до той части истории, где утратил контроль над многочисленными магнитофонными записями. В качестве компенсации за отсутствующий лобковый волосяной покров и неудачи с противоположным полом я поддался соблазну, надеясь на легкий успех. Кое-какие пленки просочились наружу, были скопированы и распространены при помощи сложной сети услуг доброжелателей и врагов, и нежный голос моей сестры после наступления темноты зазвучал в комнатах множества мальчиков. Бьорн первым унес с собой во внутреннем кармане кассету, мне пришлось отдать ее, повинуясь растущему давлению со стороны Клуба Охотников.
Голос Джимми тоже был вполне узнаваем. Но он, похоже, гордился своей внезапно пришедшей к нему славой. Если кто-то сомневается, то он готов поклясться, что на пленке звучит именно его голос. Он тоже не рассказывал сестре, что звуковая дорожка с записью их ночных свиданий с быстротой молнии распространилась среди мальчишек нашего района. Нет, никто ничего не рассказывал сестре, я тоже молчал, и когда до меня дошло, каким силам я дал толчок, было уже слишком поздно. Пленки, которые я попытался вернуть назад, уже оказались в чьих-то чужих руках, а когда мне в конце концов удавалось вернуть оригинал, с него к этому времени уже было сделано множество копий.
На первых порах это повлияло лишь на мою нервную систему. Стинне по-прежнему могла заставить любого мальчишку замолчать, стоило ей просто поджать губы, но то, что было тайком записано, так же незаметно стало менять отношение к сестре.
— Почему мне нельзя, если другим можно?
— Перестань изображать из себя недотрогу.
— Ладно, я не буду полностью снимать с тебя брюки, хи-хи.
Постепенно менялся и тон разговоров, которые я записывал по ночам. Когда я впервые услышал разговор взрослых мальчишек района, с большим удовольствием называвших мою сестру «шлюхой» и «спермохранилищем», началась новая эпоха: эпоха холодного пота. Что же я наделал?
От пота у меня были мокрыми простыни, на одежде под мышками появились пятна, и в конце концов от меня стала исходить такая вонь, что сестра однажды подарила мне дезодорант, который я принял с широкой улыбкой предателя. Кроме этого, она дала мне некоторые практические рекомендации, например, посоветовала принимать почаще душ и каждый день менять футболку. В результате длительного воздействия холодного пота на мою кожу у меня появились прыщи, и тогда она принесла крем от прыщей и посоветовала не расковыривать их. То есть произошло то, на что я так долго надеялся, но мой запоздалый переходный возраст ни в коем случае не связывался с представлением о волшебной палочке, напротив, он больше всего напоминал о бубонной чуме, сопровождаемой угрызениями совести. Куда подевались мои гордые французские гены? У Стинне никогда не было ни одного прыща, но несмотря на это и несмотря на ее попытки делать хорошую мину при плохой игре, я заметил, что настроение у нее изменилось. Через дырку в стене я теперь видел, как она сидит на кровати, безучастно глядя прямо перед собой. Знала ли она, что о ней говорят? Понимала ли, что я натворил? Расстояние между нами увеличивалось, к тому же очень скоро она позволила Джимми полностью снять с нее брюки.
— Гони кассету, — сказал он на следующий день.
Это было по пути в школу, а когда я вернулся домой, то набил два полиэтиленовых пакета кассетами, сел на велосипед и поехал к болоту. Здесь я закопал их в кустарнике. Вернувшись домой, я заделал дырку в стене, забив туда старые газеты, поклялся, что никогда больше не буду смотреть в нее, и пошел к сестре, чтобы покаяться.
— Вали отсюда, — сказала она, — я делаю уроки.
Таким образом, она сама подарила мне возможность скрыть от нее предательство, но через несколько дней спрятанные пленки совершенно неожиданно вернулись — как гром среди ясного неба. Кто-то их откопал, Джимми каким-то образом удалось их заполучить, и теперь он разгуливал по улицам с огромной магнитолой, проигрывая записи всем желающим. Да, это оказалось правдой. Катаясь по району, я увидел толпу на Тунёвай перед домом дедушки и бабушки. В центре стоял Джимми со своей магнитолой. Сердце у меня бешено забилось, я нажал на педали и влетел прямо в толпу.
— Какого черта! — услышал я крик Джимми.
Открыв глаза, я сначала решил, что у меня все двоится: я разбил его магнитолу на две части, налетев на нее передним колесом, и Джимми весь побелел от ярости. Ему эту магнитолу подарил отец, кричал он, я должен буду возместить ему ущерб, я не в своем уме, и мгновение спустя он уже сидел у меня на груди, колотя меня кулаками.
— Помогите! — кричал я, пытаясь защититься от ударов. — Помогите!
Сидя в кресле-качалке в комнате тетушки, мама Ранди услышала мои крики, хотя на самом деле была глухой. Глядя в окно, она увидела драку, хотя и зрение почти потеряла, — и вот внезапно Ранди оказалась за спиной Джимми. Остальные уже увидели ее, но Джимми был совершенно ослеплен яростью и поэтому не заметил согбенную старуху, уголки рта которой тряслись так угрожающе, что были видны три зуба. Она несколько раз энергично взмахнула палкой, а потом ударила Джимми по уху. Он свалился на бок, перевернулся и завопил. Не удостоив его даже взглядом, Ранди начала лупить остальных мальчишек, пока они не исчезли вместе с двумя половинками магнитолы. После чего она опустилась на землю.
— Я слишком стара, чтобы подняться на ноги, — заявила она, и, когда Аскиль вскоре вернулся пьяным из «Корнера», ему пришлось помочь мне отнести ее в дом.
После этого случая мама Ранди начала опускаться на пол в самых разных местах: за занавеской в ванной комнате, в сарае. «Я слишком стара, чтобы возвращаться в Норвегию», — сказала она несколько лет назад. Теперь задача подняться на ноги казалась ей непосильной, и бабушке пришлось несколько сократить свои визиты в подвал с игровыми автоматами, чтобы взять на себя приготовление еды.
Стинне по-прежнему ничего не знала. «Привет, красавчик!» — начала она говорить мне, когда прыщи покрыли мое лицо, а теперь я к тому же стал счастливым обладателем синяка под глазом, о происхождении которого я отказывался рассказывать.
— Да ладно, рассказывай, — настаивала она, когда я проходил к себе мимо ее комнаты.
— Почему ты, черт возьми, всегда всем недоволен? — кричала она.
Но я не был недоволен. Я чувствовал беспокойство, и беспокойство это вскоре превратилось в ужас — в тот вечер, когда я услышал знакомую запись через стену комнаты моей сестры. Слишком хорошо знакомые звуки — все это я прежде уже слышал. Тут же выдрав газеты из дырки, я заглянул в комнату Стинне. Они не трахались. Они просто сидели на диване: Стинне — опустив глаза, а Джимми — с кривой усмешкой на губах. Его ухо все еще было распухшим…
Что за странная сцена? Звуки, как будто они трахаются, но никаких движений. Слова, которые как будто произносят неподвижные губы. Сладострастные звуки без всяких намеков на желание на лице сестры… Но ничего загадочного в этом не было, потому что Джимми после злополучного столкновения с бешеным велосипедом склеил пленку, собрал кассету и сидел теперь по другую сторону стены, проигрывая ее моей сестре…
Когда он выпрыгнул из окна, сестра разрыдалась. Через дырку в стене мне было видно треть ее лица, четвертую часть ее тела и крупным планом одну руку, которую она медленно поднесла к шее.
— Пошел ты к чертовой матери! — закричала она, когда я вошел к ней в комнату. — Чего ты добиваешься, засранец?
В то время как кассеты передавались из рук в руки, словно ценные объекты мены, мама сдавала последние экзамены и устраивалась на работу в городскую больницу, а между братом и сестрой возникло враждебное молчание. Мне довелось стать свидетелем печальных изменений в личной жизни сестры. Если прежде она встречалась только с Джимми, разбавляя его иногда парочкой других парней — если им с Джимми случалось поссориться, то теперь она пустилась во все тяжкие, и по ночам ее комната превратилась в настоящий проходной двор. При этом я заметил: что-то в ней изменилось, смех ее стал холодным, и она всячески старалась вывести своих гостей из себя.
Однажды, когда у нее был Джимми — да, иногда она по-прежнему пускала его к себе, — она стала настойчиво повторять: его член — самый маленький и кривой из тех, что ей довелось видеть. Через дырку я увидел, как он покраснел и ушел — не зная, что я записал их разговор на пленку. В тот же вечер я придумал, что надо распространить кассету в нашем районе, и на следующий день дал один экземпляр Бьорну — я рассчитывал на то, что это всего лишь вопрос времени, и скоро все узнают, что у Джимми самый маленький и кривой член во всем городе, но почему-то мои действия ни к чему не привели. Месть моя пока что не осуществилась, и семейную честь приходилось защищать сестре в одиночку, уничижительно высказываясь о своих гостях, давая им почувствовать свое искреннее презрение и холодно высмеивая их, как будто она таким образом могла взять реванш за гнусные сплетни. Стинне все еще имела определенную власть над мальчишками, хотя из-за записей она могла теперь проявлять эту власть только в определенном помещении. На улице она, напротив, старалась казаться незаметной, больше уже не бросала по сторонам обворожительных взглядов, и лишь много лет спустя она рассказала, что на самом деле была влюблена в Джимми: в его грубоватость, его мальчишеское обаяние, но тогда — в 1987 году — казалось, что она заморозила все свои нежные чувства и в знак протеста превратилась в ту девушку, которую из нее сделали другие.
