— Наверняка тогда я и был.
— Не, я в смысле будто… призрак рядом? Потому-то с первого острова, до которого доплыли, я и послала тебе ту открытку.
— Духовный проводник Вехи сказал, что ты на судне не по своей воле, но с тобой всё будет хорошо.
— Интересно, знал ли он, что на борту все были с пушками. Офицеры, экипаж, пассажиры.
Она не вполне уточняла, но Порфирио, главный кок, был счастлив объяснить.
— Пираты.
— Прошу прощения? — сказала она.
— Груз у нас на борту, сеньорита, крайне желанен, особенно в Третьем мире.
— Может, и мне что-то в судовом арсенале позаимствовать — на всякий случай?
— Вы пассажирка. Мы вас защитим.
— Вы уверены, что я — она, а не ещё один желанный груз.
— Но это флирт, да?
— Ну, ну? — через некоторое время произнёс Док. — Так ты говоришь…
— Я говорю: «У-у, Порфирио, надеюсь, они не планируют продать меня какой-нибудь банде Китайских Коммунистов-извращенцев, которые станут творить со мной кошмарные китайские штуки…»
Док отыскал немного тайской травы Фрица и поджёг.
— Ну, — предложив ей дёрнуть, — и Порфирио в ответ?
— «Позвольте сперва мне их с вами натворить, сеньорита, с вашего, конечно, дозволения, чтоб вы, по крайней мере, знали, чего ожидать».
— У-гу?
— Ты же знаешь эти морские суда, сплошь верёвки и цепи, и шкивы, и крюки, и всякое…
— Ладно, довольно — давай-ка поглядим на эту симпатичную красную попку.
— Но… Док… что я сказала такого? — Она встала на колени на кушетке, уткнулась лицом в подушку и выставила себя напоказ.
— Тебе вот тут татуха нужна. Как насчёт «Скверная, Скверная Девочка»?
Шаста оглянулась на него, глаза сощурены и покраснели.
— Думала, тебе лист марихуаны больше по душе…
— Хм-м. Может, мне лучше…
— Нет…
— Что ты вообще сейчас за секс-рабыня КиКомов? Ты хочешь только… выгни спину — ага, прекрасно, вот так…
Они принялись ебаться, и на сей раз тоже много времени не отняло. Чуть погодя она сказала:
— Это не значит, что мы опять вместе.
— Нет. Нет, конечно же, нет. Можно тебе всё равно кое-что сказать?
— Ещё бы.
— Я на самом деле не злился на тебя, Шаста, знаешь, никогда, из-за нас, я никогда не считал себя ущемлённой стороной, ничем таким. Факт тот, какое-то время, когда Мики сильно смахивал на очередного такого перерожденца из приличных в уроды, я даже готов был ему за это что-то простить. Я верил тебе насчёт того, что он это искренне.
— Беда в том, — чуть печально, — что и я верила.
— И если кому-то здесь очень надо кому-то мстить по жопе…
— О, — сказала Шаста. — О. Ну. Дай-ка об этом я подумаю.
Она ушла в кухню и отыскала коробку «Фруктовых колечек», и они включили телевизор и сели компанейски жевать сухой завтрак и смотреть «Никсов» и «Озёрников», Док бы сказал, совсем как в старину, вот только это было сейчас, и он стал знать гораздо меньше, чем думал, что знает тогда.
— Тебе звук разве не нужен?
— He-а, там же кеды эти, когда они вот так скрипят?
В перерыве между периодами она посмотрела на него и сказала:
— Тебя что-то беспокоит.
— Дик Харлинген. Столкнулся с ним в Эрмосе.
— Так он, значит, на самом деле не передознулся, как все говорят.
— Всё гораздо лучше, он теперь чист.
— Рада слышать. Пусть ему волна не спадает.
— Но запутался в таком, где быть ему не хочется. Работает стукачом на ПУЛА, а по телику я его ещё видел на каком-то митинге «Фашизм за Свободу», он там делал вид, что орёт на Никсона, — его под прикрытием наняла эта фирма, «Бдящая Калифорния»?
— Тогда, — пробормотала Шаста, — это, наверное, по моей части, раз с Бёрком Стоджером Дика свела я, а на «бдюков» его вывел Бёрк. — Непростительно, продолжала она, это случилось как раз в то ебанутое время у всех в Голливуде, сразу после Шэрон Тейт. В сообществе подающих надежды звездулек очень немногим пришло в голову, что правильные черты и низкий вес, в конце концов, могут и не обеспечить тебе покупку ничего существенного. Потрясение от убийств на Сьело-драйв и без того скверно сказалось на гражданской жизни, а Шасту и её подруг просто парализовало. Можешь быть милейшей девчоночкой в индустрии, умно распоряжаться деньгами, осторожничать с наркотиками, сознавать, насколько можно доверять в этом городе людям, что означает — вообще не, можешь быть со всеми приветливой — с ассистентами оператора, рабочими на площадке, даже со сценаристами: с этой публикой и здороваться-то не нужно, — но всё равно за все твои старания тебя могут ужасно укокошить. Оценивающие взгляды, которые ты находила способы не замечать, теперь заставляют тебя искать конкретного отблеска в глазах какого-нибудь подонка, от коего кинешься прятаться за двойными-тройными замками в комнату, освещённую лишь экраном телевизора, а в холодильнике запас, на котором продержишься, пока не соберёшься с мужеством снова выйти наружу. — Тогда-то я и встретила Бёрка Стоджера. Мы жили по соседству и вместе выгуливали по утрам собак, и я как бы знала, кто он, но картин с ним никаких не смотрела, пока однажды вечером заснуть не могла, щёлкала каналами и наткнулась на «Прощальный чмок.45-го калибра». Обычно я кино такого типа не смотрю, но в этом вот что-то…
— Как я тебя понимаю! — воскликнул Док. — Эта картина сделала меня таким, какой я сейчас. Этот ЧС, которого Бёрк Стоджер играл, чувак, да я всегда им хотел быть.
— Мне казалось, ты хотел быть Джоном Гарфилдом.
— Ну, и всё это сбылось, но ты прикинь, Джон Гарфилд в этом фильме тоже возникает анонимно — помнишь, там похороны в одной сцене, где Бёрк как бы так незаметно оглаживает вдову у могилы, под прикрытием зонтика, так если там внимательно посмотреть, сразу ей за левую сиську, это слева на экране, чуть расплывчато, под деревом там стоит Джон Гарфилд в мафиозном костюме в полоску и хомбурге. К тому времени он уже довольно прочно окопался в чёрном списке и, должно быть, решил, съёмки есть съёмки.
— Бёрк с той же проблемой столкнулся, но сказал, что нашёл другое решение.
— И оно не довело его до смертельного сердечного приступа… Ой, но вот я снова, злюсь.
К смятению многих в промышленности, Бёрк позволил себе припасть к груди тех же фанатиков охоты на красных, что некогда вынудили его свалить из страны. Он давал показания подкомитетам и предоставлял своё судно на противоподрывные задания — и вскоре опять заработал в скромно финансируемых ФБР драмах вроде «Я был красным драпарником» и «Колись, розовый, колись!»: отрезок удачи тянулся ровно столько, сколько антикоммунистические темы удерживали жопы на стульях в кинотеатрах. К тому времени, когда Шаста познакомилась с Бёрком, он уже полусчитай-удалился от дел, довольствовался проходкой восемнадцати низкоставочных лунок в Уилширском загородном клубе (и даже девяти, если удавалось найти соклубника-полуеврея) или тусовками в «Муссо и Фрэнке», где травил киношные байки с прочим старичьём, по крайней мере — из того процента в индустрии, кто не переходил на другую сторону улицы, а то и автотрассы, чтоб избежать с ним встречи.
Бёрк знал лазейку на площадку для гольфа, и у них с Шастой образовалась привычка забредать туда на утренних прогулках. Для Шасты это часто было лучшее время дня, суетливого от ранних поставок, работ во дворе и бассейне, поливки мостовых, — тихо, прохладно, пахнет пустыней после дождя, садовая экзотика, повсюду тени, где можно немного укрыться до того, как самоутвердится пустое небо дня.
— Я вас видела в серии «Семейки Брейди», — сказала она однажды утром.
— Я только что для другой прослушивался, жду теперь ответа, что-то про то, как Джен обзаводится париком. — Бёрк нашёл в траве почти не игранный мячик, поднял и сунул в карман.
— Что за парик?
— Брюнетки, по-моему. Она устала быть блондинкой?
— Об этом мне рассказывать не надо. Всё равно не то же самое, что политику себе поменять, наверное.
Она испугалась, что слишком прямолинейна, но он скрупулёзно почесал голову и сделал вид, что задумался.
— Ну ещё бы, я семь раз перемеряю, и восемь, и девять, посреди ночи, всё это старческое. Но ко мне хорошо отнеслись. На судне в море вот до сих выхожу, иногда и работа даже есть. — Несмотря на лёгкость и посулы утра, щегольскую соломенную шляпу, рубашку в пастельную полоску и светлые льняные шорты, в голос его вкралась некая скорбь актёра-ветерана. — Спасибо, кстати, что про Вьетнам не вспомнила. Стоит насчёт него завестись, и ты запросто можешь уже не так хорошо обо мне подумать.
— Теперь это всё, что ли, типа, в прошлом?
— На улице никакие женихи не орут «Смерть свинье», бомбы не катают, чем они там теперь занимаются?
Улыбнувшись, она покачала головой.
— Да ну их, этих политических, в этом деле со сколькими парнями я вообще могу столкнуться, с которыми не стыдно на свидание сходить?
