Он замолкает. Слышится какой-то шепот. Затвор продолжает щелкать. Вы чего? спрашивает он.
Осталось всего два кадра, мистер Сэмюэлс.
Хорошо, а то чего-то холодновато становится!
Ну вот и все.
Сэмми натягивает майку.
Пап, ничего, если Кит закурит?
Да конечно, господи.
Спасибо мистер Сэмюэлс; хотите сигарету?
Не, я к самокруткам привык, спасибо.
Возьмите!
Нет, не надо.
Вы уверены?
Уверен, да. Сэмми шмыгает носом. Так что насчет снимков, они у вас прямо сейчас получатся?
Нет, надо еще пленку проявить.
Там внизу есть аптека; оставьте пленку мне, я все сделаю.
Питер говорит: Он сказал, чтобы я сам все сделал.
Вот как? а он не сказал, что тебе придется самому за это платить?
Деньги у меня есть, пап.
Так и у меня тоже.
Он сказал, чтобы я отпечатал снимки, а он их потом у меня заберет.
То есть он что же, собирается заявиться в дом твоей бабушки? А?
Этого он не говорил.
Сэмми вздыхает. Это ведь мое дело, сынок, понимаешь, мне не хочется, чтобы твоя мама и дедушка с бабушкой знали о нем.
Не узнают. Честное слово. Он сказал, чтобы я сделал снимки, а в среду он их заберет.
В среду?
Да. Только я… если хочешь, я их тебе отдам.
Знаешь, Питер, может, так будет и лучше. Ну, просто, если – понимаешь, я не хочу, чтобы они узнали.
Так они и не узнают, пап, трубку-то я сниму.
…
Он позвонит завтра в половине восьмого утра. Я отдам пленку на ночную проявку, и к утру все будет готово, там круглосуточное обслуживание.
Все так, мистер Сэмюэлс.
И, как он позвонит, я пойду и заберу их.
А что будет, если он запоздает, а ты в школу уйдешь?
…
Понимаешь!
Пап, мне же все равно, хочешь, ты их забери…
Не в том дело, Питер, просто – ты же знаешь свою маму. Она ж начнет волноваться на ровном месте, сынок. Понимаешь, о чем я? Таких женщин много; и твоя мама одна из них. И бабушка твоя была такая же – господи, не твоя бабушка, а моя, совсем я зарапортовался, исусе-христе, твоя прабабушка, прабабушка твоя! Совсем свихнулся на старости лет. Ну да ладно. Она бы тебе понравилась. Знаешь, у нее всегда что-нибудь припасено было, для мальчишки-то, яблоко или долбаный апельсин, пара монет – помню, я как-то пошел для нее за покупками; может, и не стоит тебе про это рассказывать; в общем, в кармане у меня было хоть шаром покати; а лет мне тогда было примерно как тебе сейчас; и я, вот как Кит, покуривал, так что мне нужен был десяток сигарет, ну и я в магазине, чем покупать-то, спер кое-что… Сэмми хмыкает. Так что без сигарет я не остался. В общем, ладно. Хорошая была старуха, тебе бы она понравилась.
…
Сэмми проглатывает остатки кофе, потом говорит: Может, он и вовремя позвонит. Думаешь, все будет в порядке?
Думаю да, пап.
Сэмми кивает. Погоди-ка минутку… Он уходит в спальню, берет деньги. Вернувшись на кухню, протягивает перед собой руку с двумя бумажками: Сколько тут?
Двадцать фунтов.
Две десятки?
Да.
Хорошо. Он взмахивает одной из бумажек: Держи! на проявку.
Пап, я же говорил, деньги у меня есть.
Сэмми состраивает рожу.
И потом, тут слишком много.
Ну, разделите сдачу между собой.
Пап…
Сдачу разделите. Будет чем за автобус до дому заплатить.
У нас проездные.
Ладно, тогда купите себе долбаную шоколадку, исусе-христе, Питер, сынок, я знаю, что делаю, брось, это всего лишь десятка! Сэмми широко улыбается.
Питер вздыхает.
Ну брось, брось, это всего-навсего десятка, бери!.. Сэмми помахивает банкнотой, пока ее не вынимают у него из пальцев. Вот и ладушки, говорит он. Теперь надо ждать звонка Алли, я уверен, он позвонит. Я к тому, что тебе следует быть осторожным, чтобы никто ничего не узнал. Никто. Только вы двое. Ладно, Кит? Ты и Питер, больше никто. Ни твоя мама, ни папа. Никто. Идет?
Может, он захочет, чтобы мы их почтой отправили? говорит Питер.
Все что угодно, пусть сам решает – хотя, вообще-то, не думаю, чтобы он так захотел; крайне сомнительно. Нет, Питер, тебе придется передать их ему из рук в руки. Сделай это. Ладно?
Ладно.
И чтобы никто ничего не знал; договорились, Кит?
Договорились, мистер Сэмюэлс, я никому не скажу.
Отлично. Да, и еще одно, глаза и все такое, ты и про них маме тоже не говори, сынок, идет?
Не скажу.
На деле-то лучше будет, если ты не скажешь и про то, что виделся со мной. Оно не важно, но так будет лучше. Договорились?
Да.
Понимаешь, просто я думаю, что так будет лучше.
Я не скажу.
Ну и отлично. Тогда ладно… Сэмми откидывается в кресле.
Мистер Сэмюэлс, можно мне в ванную?
Давай, сынок.
Когда Кит выходит, Питер спрашивает: Пап?..
Что? Что?
А ты не в бегах?
В бегах! Нет! Господи-исусе, откуда такая мысль? А?
…
Это тебе тот мужик чего-то наплел?
Нет.
Так в чем дело! Сэмми хмыкает.
Не знаю.
Нет. Я не в бегах.
Питер шмыгает носом. Потому что, если ты скрываешься, я мог бы тебе помочь.
…
Нет, правда, пап, мог бы. Я знаю одно место. Это за нашим кварталом. Старый дом; жилой, но теперь стоит заколоченным, весь. Только люди там все равно живут; и ты мог бы.
Торчки?
Нет. Ну, некоторые, может, и торчки, но там сейчас один мой знакомый ночует.
Знакомый?
Да, ему семнадцать, он в нашей команде играл.
И он не торчок?
Нет. Правда, травку курит.
Но он скрывается?
Да. Собирается скоро уехать; просто выжидает случая.
Куда уехать?
В Англию.
Понятно… Питер, это ты Киту сказал, чтобы он в ванную ушел?
Нет.
М-м… а то его что-то долго нет.
Я ему не говорил.
Да нет, я не почему-либо там, просто на случай, если ты хотел поговорить со мной наедине.
Кит тоже того парня знает.
Понятно. Он твой корешок, Кит-то, а?
Да. И пап, еще знаешь что, у меня есть спальный мешок.
Сэмми кивает. Да, спальный мешок штука удобная… да.
Мне он не нужен, ты можешь его взять.
Сэмми улыбается. Да ладно, я знаю, куда мне податься, если, э-э… Он кивает и улыбается снова. Какое-то движение. Что там? спрашивает он.
Это я к окну подошел.
А… понятно.
А та женщина на работе?
Да.
Она ведь в пабе работает?
Ее зовут Элен, да, она работает в пабе. Сэмми шмыгает носом. Послушай, сынок, то, что я сказал насчет мамы и прочее, ты не подумай дурного; она человек хороший. Просто, ты еще увидишь, ей хочется знать, где ты, что делаешь, ну и так далее. Да ты, наверное, и сам уже это почувствовал, а? Понимаешь, так уж устроены женщины. И бабушка твоя была такая же, я о другой твоей бабушке, о моей матери, если мой старик уходил куда-то, она переживала до самого его возвращения; а стоило ему войти в дом, как она успокаивалась и все было отлично; ты бы ее только видел! места себе не находила. Без шуток!
…
Или вот возьми меня с твоей матерью, мы были молодые, ну, сам понимаешь, ситуация сложилась странная, необычная ситуация. Я к тому, что я же в крытке сидел. Понимаешь, мы с ней встречались, пока меня не упрятали. А я, когда вышел, вернулся обратно в Глазго, и мы вроде как начали с того места, на котором остановились. Но я знаешь, что думаю, не попади я в тюрьму, а так вот и останься здесь, то, если честно, не думаю, чтобы мы поженились, понимаешь, о чем я, думаю, мы просто разошлись бы, пошли каждый своим путем; потому что так оно и бывает, я только об этом и говорю.
Открывается дверь. Входит Кит.
Я тут как раз рассказывал Питеру про меня и его маму, что вот, поскольку я сидел, все нам представлялось по-другому.
…
Питер говорит: Пап, я понимаю, о чем ты.
Сэмми кивает. Я не хочу вдаваться в эти дела, я просто, чтобы ты знал, ну, вроде как, будь я на твоем месте, я предпочел бы знать. Потому что, в общем-то, ничего тут страшного нет, на самом-то деле, ну, в том, что мы с твоей мамой разошлись – извини, что затеял этот разговор, но ты же понимаешь – это все тюрьма! Точно тебе говорю, она мозги сворачивает, просто сворачивает мозги. Губит человека. Любого, кроме обычного! А знаешь, что такое обычный человек! А? Знаешь, что такое обычный человек? Да вот ты и есть – обычный. Сэмми ухмыляется: Если б меня не взяли в то время, и тебя бы сейчас здесь не было! Хотя, кто знает, может, и был бы! То же и с тобой, Кит, если б это был ты, твои папа и мама, никто ведь ничего не знает. Я не шучу, дичь, полная дичь. Понимаешь, дети же все меняют. Сэмми хмыкает. Честно! Вы самые. Думаете небось, что я бред несу, ан нет! Можно даже сказать, оно и хорошо, что я в тюрьму попал.
Пап.
Можно. Очень даже можно.
Это уж чушь, пап.
Да знаю я, и все-таки. Сэмми шмыгает. Он уже скрутил сигаретку, теперь закуривает. Я тебе одно скажу, говорит он, в бегах я никогда не был. Брали меня дважды, но от полиции я никогда не скрывался. Я в аккурат этим и занимался, когда меня взяли, шел на дело. Так что все по справедливости, я о том, что фараоны меня сграбастали. Но я от них не бегал. Они просто, на хер, знаю, о чем говорю, – просто взяли меня с поличным. На месте преступления. Ничего такого уж крупного, могу тебе сразу сказать, но разница тут есть. Сэмми пожимает плечами. Как бы там ни было, сам виноват. Так я ничего другого и не говорю; мне следовало затаиться. Потому как, если они не знают, что ты и где, так они этого и не знают. А стоит тебе пошевелиться, ты им словно бы извещение посылаешь. Приходите, ребята, берите меня, понимаешь? так что надо быть очень и очень осторожным, очень и очень… Сэмми облизывает губы, растирает шею, и там щетина.
