Майор достал из чемодана кожаную косметичку, упакованную в саржевый мешочек, принадлежавший еще его отцу, и выложил мыло, шампунь, зубную пасту и маленькое полотенце из египетского хлопка, которое возил с собой на всякий случай.
— Схожу в машину, — сказал он. — У меня в аптечке есть запасная зубная щетка.
— Вместе с фляжкой бренди и запасным томиком Шекспира? — спросила она.
— Вы надо мной смеетесь, а ведь если бы у меня не было в машине одеяла, я бы сегодня ночью замерз на этом диване.
Ему показалось, что она покраснела, но это мог быть просто отблеск пламени свечи.
Когда он вернулся, она уже переоделась в пижаму и халат и расчесывала волосы маленьким неудобным гребешком. Шерстяные носки опали складками вокруг ее изящных лодыжек. Майор почувствовал, как по телу словно пробежал ток, а дыхание перехватило.
— Это на редкость неудобный диван, — сказала она. В скудно освещенной комнате ее глаза казались совсем темными, и когда она подняла руки, чтобы отбросить назад волосы, изгибы ее тела ясно очертились под мягкой пижамой. — Вам здесь будет холодно.
Майор понял, что сейчас совершенно необходимо кивнуть и удержать челюсть от падения.
— Зубная щетка, — с трудом проговорил он и протянул ей эту щетку, держа ее за самый кончик. Он понимал, что не должен касаться ее руки, если хочет сохранить самообладание. — Хорошо, что у меня с собой кашемировое одеяло. Мне будет тепло.
— Хотя бы возьмите свой халат.
Она встала, и халат соскользнул с ее плеч, и этот жест показался майору таким чувственным, что он впился ногтями в ладони, чтобы побороть жар, который уже начал разливаться по всему телу.
— Вы очень добры.
Паника захлестывала его от одного ее присутствия. Он попятился в сторону крохотной ванной.
— Пожелаю вам спокойной ночи сейчас, на случай, если вы сразу ляжете.
— Здесь так красиво, что я была бы рада всю ночь наблюдать за отражением луны в озере, — сказала она, шагнув в его сторону.
— Лучше отдохнуть, — сказал он, кое-как нащупал дверь ванной и заперся там, гадая, сколько времени ему предстоит провести здесь, изображая водные процедуры, пока она не уснет. На мгновение он пожалел, что не захватил с собой книжку.
Мыло и вода привели его в чувство и заставили почувствовать себя дураком. Он в очередной раз позволил своим страхам, а в этом случае заодно и своим желаниям заглушить голос разума. Миссис Али ничем не отличается от других женщин, напомнил он себе и шепотом отчитал свое отражение в тусклом зеркале:
— Она заслуживает уважения и защиты. В твоем возрасте вполне можно провести ночь под одной крышей с представительницей противоположного пола и не сходить при этом с ума, как прыщавый подросток!
Нахмурившись, он провел рукой по волосам, которые стояли, словно щетка, и определенно нуждались в стрижке, и решил по возвращении немедленно сходить к парикмахеру. Сделав глубокий вдох, он приказал себе промаршировать мимо спальни в гостиную, по пути бодро пожелать ей спокойной ночи и держать себя в руках.
Выйдя из ванной с лампой в руках, он обнаружил, что она сидит в постели, оперевшись подбородком о колени. Волосы ее рассыпались по плечам, и она казалась очень юной — или, может быть, очень ранимой. Когда она подняла на него взгляд, ее глаза сияли.
— Я думала о здравомыслии, — сказала она. — О том, как зыбко все будет, когда мы вернемся в реальный мир.
— Надо ли думать об этом сейчас? — спросил он.
— И я подумала: не лучше ли будет, если мы с вами займемся любовью сейчас, пока еще пребываем в этом прекрасном сне.
Она посмотрела ему прямо в глаза, и он понял, что нет нужды отворачиваться. Волна восторга пробежала по нему, словно прилив прошуршал по песку, и он увидел, как его желание отразилось в румянце у нее на щеках. Не было ни суеты, ни волнения. Он не стал обесценивать ее слова, переспрашивая, уверена ли она. Он просто повесил лампу на крюк, опустился на колени, взял ее руки в свои и поцеловал ее ладони и запястья. Когда он поднял к ней лицо и ее волосы, словно темный водопад, опустились вокруг них, слова внезапно оказались не важны — поэтому он не сказал ничего.
Ранним утром он на одной ноге стоял на гладком валуне у озера и наблюдал, как солнце искрится в заиндевелых камышах и растапливает ледяное кружево на глинистом берегу. Было холодно, но сухой воздух был просто божественным, и он поднял лицо к небу, чтобы ощутить тепло солнечного света. На плечах стоящих вдалеке гор лежали снежные эполеты, и гора Сноудон пронзала синее небо своими острыми белыми гребнями. Одинокая птица, ястреб или орел, с пушистыми кончиками гордых крыльев, парила на восходящих потоках воздуха, обозревая свое королевство. Воздев руки к небу и растопырив пальцы, он вдруг спросил себя, ликует ли сейчас сердце этой птицы, как его собственное, когда он стоит, опираясь ногами о землю, ставшую новой и юной. Не так ли, думал он, чувствовал себя первый человек на земле; правда, Эдем всегда рисовался ему теплым июльским садом со спелыми персиками и жужжанием ос. Сегодня же он был скорее первопроходцем, в одиночку столкнувшимся с суровой красотой загадочного нового мира. Он чувствовал себя полным жизни и был рад усталости и легкому зуду в мышцах, которые всегда следуют за физической нагрузкой. Приятное тепло внутри было единственным напоминанием о ночи, которая словно стерла много лет из его возраста.
Он взглянул на стоящий на пригорке домик, мирно дремлющий под подернутой инеем крышей. Из трубы, лениво изгибаясь, подымался дым. Он оставил ее спящей — она лежала на животе, обхватив подушку, волосы ее совсем спутались. Избыток энергии не давал ему оставаться в постели, и он как можно тише оделся, развел огонь и поставил чайник с водой на маленькое пламя, чтобы он медленно закипал, пока он гуляет. Ему хотелось разобраться в событиях ночи, упорядочить и каталогизировать свои чувства, но этим утром он был способен лишь ухмыляться, хихикать и махать пустому миру в приступе дурацкого счастья.
Пока он глядел на дом, французское окно отворилось, и она вышла в сад, щурясь на солнце, уже полностью одетая. На плечи она набросила одеяло, а в руках несла две кружки чая, над которыми поднимался пар. Улыбаясь из-под спутанных волос, она осторожно ступала по каменной тропинке. Он замер, словно малейшее неловкое движение могло вспугнуть ее.
— Надо было меня разбудить, — сказала она. — Надеюсь, ты не собирался потихоньку ретироваться?
— Мне надо было немного попрыгать, поколотить себя в грудь, огласить окрестности победными воплями, — пояснил он. — Мужские традиции, сама понимаешь.
— Ну-ка, ну-ка! — со смехом сказала она, глядя, как он выделывает полузабытые танцевальные па, прыгает с кочки на кочку и, наконец, с боевым воплем пинает большой камень. Тот плюхнулся в озеро, а майор моргнул и потряс ушибленной ногой.
— Пожалуй, это максимум, на который я способен, — признался он.
— Теперь моя очередь, — сказала она, протянула ему кружки и закружилась в сторону озера. Встав в ледяную воду, она испустила долгий переливчатый крик, который звучал так, словно исходил из глубины самой земли. В воздух вспорхнула стая уток, и она со смехом махала им вслед, глядя, как они летят над водой. Затем она подбежала к нему и с разгону поцеловала — он тем временем, раскинув руки, пытался удержать равновесие.
— Тише-тише, — сказал он, чувствуя, как выплескивается на руку горячий чай. — Страсть — это прекрасно, но не стоит разливать чай.
Потом они нашли два больших валуна и сидели на них, попивая чай и закусывая двумя последними миндальными пирожными, слегка зачерствевшими, смеясь и время от времени разражаясь криками и восклицаниями. Он изобразил йодль, а она в ответ спела ему пару фраз из песенки, которую ей пели в детстве. Озеро плескалось у их ног, горы поглощали их крики, небо раскинулось над ними, словно синий парашют, и он думал: как все же прекрасно, что жизнь в конечном итоге оказалась куда проще, чем ему казалось.
По дороге в Эджкомб он впервые в жизни не чувствовал, что возвращается домой. Казалось, что, чем ближе они подъезжали к деревне, тем более неосуществимыми казались его надежды, а в животе что-то напрягалось, и во рту появлялся привкус желчи. Он пообещал Жасмине, что отвезет ее на свадьбу, и вместо того, чтобы уехать накануне вечером, они встали еще до рассвета. Теперь они ехали на юг, проносясь по центральным графствам, и даже проигнорировали соблазнительный зов Стратфорда-на-Эйвоне, хотя оба загляделись на манящий поворот. Он мрачно проехал мимо лабиринта лондонских аэропортов и впервые в жизни не воодушевился, завидев первые приметы южного побережья.
— Мы совершенно не опаздываем, — сказала она с улыбкой. — Надеюсь, Найва не забыла приготовить мне одежду.
