— Отопления там нет, конечно. Может, в сарае найдется уголь. Зимой никто не рыбачит.
— А у меня с собой еда, — сказала она, глядя на пакет с покупками, словно он вдруг возник из ниоткуда. — Я не знала, где окажусь сегодня, но, судя по всему, на обед у нас будет курица балти[29].
Он поставил пакет в багажник, чтобы молоко и курица не нагревались. Помимо молока и курицы там лежали помидоры, лук, пакетики с приправами и какими-то сушеными листьями. Кроме того, майор учуял запах кинзы и нащупал очертания коробки из кондитерской, от которой отчетливо пахло миндалем.
— Нам, наверное, надо заехать куда-нибудь, чтобы купить вам… что-нибудь, — сказал майор, пытаясь справиться с образами дамского белья в голове и гадая, попадутся ли им по пути магазины.
— Давайте не будем портить безумие побега походом в универмаг, — сказала она. — Давайте просто исчезнем с радаров.
Больше всего дом напоминал ветхую овчарню. Массивные каменные стены венчала кривая шиферная крыша. Оконные рамы и двери отличались удивительным разнообразием и явно прибыли сюда из разных мест. Дубовая входная дверь была украшена резным узором из желудей и листьев, но окно рядом с ней было наполовину забито досками, а одно стекло просто отсутствовало.
Солнце уже практически село за горы на западе, а почти округлившаяся луна пустилась в путь по небу. Бугристая лужайка за домом спускалась к небольшой бухточке у озера, которое в темноте казалось морем. Майор вгляделся, пытаясь найти среди мягких очертаний деревьев и кустов прямые линии сарая. Он уже собирался объявить поиски вышеупомянутого каменного ежика, когда вдруг сообразил, что может воспользоваться выбитым окном.
Похолодало, и миссис Али зябко куталась в свое тонкое шерстяное пальто. Ее шарф развевался на ветру. Закрыв глаза, она глубоко дышала.
— Сегодня, пожалуй, будут заморозки, — сказал он и шагнул к ней, опасаясь, что ее пугает состояние дома. — Может, вернемся в деревню, которую сейчас проезжали, и поищем гостиницу?
Она открыла глаза и тревожно улыбнулась.
— Нет-нет, здесь так красиво, — сказала она. — И, признаться, даже в моем возрасте меня смущает перспектива встречи с персоналом гостиницы.
— Тогда, пожалуй… — Он покраснел. — Не знаю, останетесь ли вы при своем мнении, когда мы встретим в доме белок.
Он ухватил покрепче фонарик, который отыскал в бардачке, и задумался, свежие ли там стоят батарейки или из них вот-вот потечет кислота.
— Пожалуй, пора предпринять экспедицию внутрь.
Ему удалось дотянуться до замка, просунув руку в окно; он открыл дверь и шагнул в стылую темноту. Фонарик давал лишь тоненький синеватый лучик света, и он шел вперед с протянутыми руками, чтобы не стукнуться обо что-нибудь коленом и не влететь головой в низкую балку. Луч плясал по стульям, столу, плетеному дивану со сломанной спинкой, железной раковиной и шкафчику с занавесками вместо дверец. Большой камин был весь в саже и источал запах мокрого угля. В угол камина был вмонтирован оцинкованный чан, расположенный так, что пламя должно было нагревать его. Пара труб с вентилями уходили в скрытую от глаз ванную комнату, что позволяло надеяться на возможность хотя бы быстрого душа. В арочном проеме виднелась спальня. За еще одной странной дверью — одна створка была сдвижная, а другая представляла собой половинку французского окна — сверкало озеро, и широкий треугольник лунного света стекал на пол, освещая сумки с рыболовными принадлежностями, брошенными здесь так непринужденно, словно их хозяин собирался вот-вот вернуться на озеро. Майор, как и ожидал, нашел на каминной полке спички, а в низкой комнате для стирки обнаружилась, как и было обещано, цинковая раковина с тремя парафиновыми лампами.
— Надеюсь, вы не ждете, что при свете это место будет выглядеть лучше, — сказал он, чиркнув спичкой и взяв в руки ближайшую лампу.
Она рассмеялась.
— Не видела парафиновых ламп с детства. Папа рассказывал нам, как их в девятом веке изобрел один багдадский алхимик, который пытался получить золото.
— А я думал, что их изобрели в Шотландии, — заметил майор, попытался зажечь вторую лампу, обжегся и уронил спичку. — Все самое удивительное придумали на Востоке, пока мы возились в своих землянках и пытались отыскать сбежавших овец.
Он зажег новую спичку.
— Жаль, что изобретения не засчитываются, если вы не успеете получить свой патент до американцев.
Лампы были зажжены, в камине горел огонь, и могильная сырость стала понемногу уходить из комнаты.
— Если прищуриться, тут даже становится вполне уютно, — заметил майор, откупоривая бутылку кларета, которую вез в подарок Фергюсону.
— Главное, не забывать протирать все, к чему собираешься прикоснуться, — ответила она, ссыпая лук в сковородку с растопленным маслом. Шаткая плитка работала от баллона со сжиженным газом, стоящего под кухонным окном. — Здесь вековая пыль.
— Мой бывший командир, полковник Престон, последние пару лет уже не тот, — сказал майор, глядя на коллекцию удочек на стене. — Вряд ли он сюда еще приедет.
Он подошел к камину и потрогал водонагреватель тыльной стороной руки. После чего он встал спиной к огню и, попивая вино из кружки, наблюдал за плавными движениями ножа, которым она нарезала помидоры, покачивая в такт головой.
— Жаль, конечно; он говорит об этом доме, как вы или я могли бы говорить о… в общем, самом дорогом нам месте.
Он сочувствовал полковнику, но никак не мог на нем сосредоточиться, потому что ее прядь выскользнула из-под заколки, и она провела рукой по лбу, отправив прядь на место. Курица в пряностях шипела на сковородке, и когда она накрыла ее крышкой, он уже не помнил другого места, к которому испытывал хоть какую-то привязанность. Мир словно сжался и теперь превосходно умещался в этой комнате.
— А у вас есть такое место? — спросила она, уменьшила огонь под сковородкой и с улыбкой выпрямилась. — О себе я знаю, что ничему не принадлежу.
— Я всегда полагал, что принадлежу Эджкомб-Сент-Мэри, — сказал он. — Моя жена похоронена у церкви, и для меня там тоже заготовлено место.
— Безусловно, это привязывает, — согласилась она, после чего в ужасе округлила рот. Он рассмеялся. — Нет, я не это хотела сказать.
— Почему же, я именно это и имел в виду. Мне всегда казалось, что важно знать, где тебя похоронят, а потом уже планировать жизнь в обратном порядке от этой точки.
Они поужинали, подтирая соус миндальными рулетиками и запивая еду вином. Она согласилась выпить немного вина, чтобы согреться, и разбавила его водой, как делают француженки.
— Значит, раз вы решили, что вас похоронят в Сассексе, вы бы не стали переезжать, например, в Японию? — спросила она.
— Я отказываюсь отвечать, поскольку теперь предпочел бы остаться здесь с вами и тем самым лишить своего присутствия и Эджкомб, и Токио.
— Но мы не сможем здесь остаться, майор, — печально сказала она. — Как и полковнику, нам придется навсегда покинуть этот дом.
— Это правда.
Он оглядел пляшущие тени на каменных стенах, отблески света от парафиновых ламп на низком потолке и огонек оплывшей свечи в треснутом блюдце. Они разложили одеяло из спальни на спинке дивана, чтобы проветрить его, и красная фланель словно согревала комнату.
— Дайте мне время подумать, — сказал он.
— Тело моего мужа отправили в Пакистан и похоронили там. Для себя бы я этого не хотела, поэтому рядом с ним покоиться я не буду. На уютном сассекском кладбище меня тоже не похоронят.
— Иногда — его жена называет эти дни тяжелыми, хотя, возможно, это как раз счастливые дни, — полковник думает, что он вернулся сюда, в этот дом, — сказал майор.
— Он воображает себе жизнь, которая ему уже недоступна?
— Именно. Но мы, хотя и можем делать все что угодно, не претворяем в жизнь свои мечты только потому, что это было бы непрактично. Так кого же следует жалеть?
— В жизни все сложнее, — сказала она со смехом. — Представляете, если все решат завтра переехать в рыбацкий домик где-то в английской глуши?
— Вообще-то это Уэльс, — заметил майор. — И здесь не любят туристов.
Он отдал ей лучшую из своих двух пижам, синюю с белым кантом, халат из верблюжьей шерсти и пару шерстяных носков и порадовался, что все же захватил лишний комплект. Нэнси часто подшучивала над этой педантичной запасливостью, как она ее называла, и его манерой во все путешествия брать с собой кожаный чемоданчик. Он терпеть не мог современных путешественников с их огромными бесформенными вещмешками, забитыми кроссовками, скомканными спортивными костюмами, эластичными многофункциональными штанами и специальными немнущимися платьями с потайными карманами, которые они без всякого смущения надевали потом и в театр, и в приличный ресторан.
