– Так-так, – улыбнувшись понимающе, сказала Русина Перуновна.
– И что ты думаешь, Русина, – продолжала рассказывать Агаша, – родила Феклушка сына на шестьдесят втором году. Вот тебе и «силетер». И у меня, видать, то же самое, Русинушка…
– Что, солитер? – еле сдерживаясь от смеха, спросила Русина Перуновна.
– Беременная ведь я! – наконец расхрабрившись, уверенно заявила Агаша.
Вернулась Агаша домой рассерженная. Мариана, чувствуя это, начала расспрашивать:
– Что случилось, мамуся?
– Да, Мэя, случилось-получилось такое, что хуже не придумаешь. Русина Перуновна сказала мне такое, что слаще голым задом в крапиву сесть. Знаешь, Мэя, что такое «кукушкин метод»?
– Нет, не знаю. Расскажи, мамусенька.
– Чего уж тут не знать. Кукушка снесет яичко, потом тайно подложит в чужое гнездышко. Ясное дело, кукушонка высидят и выкормят пташки малые. Вот и мне предложила Русина чужого птенчика выращивать, выкармливать.
– Как решила, мамуся?
– А что думать-то. Кукушка – пташка божья, вещая. Поеду к Федору Романовичу на пасеку. Покукуем там с ним…
На другой день Агаша выпросила у Гулова лошадь и легкую выездную кошеву. А к полудню они с Марианой уже были далеко в стороне от Кайтёса. Путь их лежал на пасеку, к парусному цыгану.
1
Улангаевский «губернатор» Михаил Гаврилович Чарымов вышел на крыльцо своего дома, как на капитанский мостик, поглядывая на большую самоходную баржу, которая причаливалась к берегу, думал о том, что, должно быть, приплыла эта посудина из Медвежьего Мыса.
«Неужто – в тот приезд – правду сказывал Виктор Петрович, что направит в Улангай кирпич, шифер, тес и плахи на ремонт поселковых строений…» – рассуждал про себя старик.
– Эй, кто там есть живой на берегу? – крикнул с самоходной баржи молодой рослый мужчина, стоящий у носовой лебедки.
– Что нужно? Я нынче тут «губернатор и министр внутренних дел!» – громкоголосо ответил Михаил Гаврилович.
– Куда, дедушка, выгружать стройматериалы?
– Где стоите – и выкладывайте, порядочком ложите. Вода пошла на убыль. Можно табарить все тут, на песчаной равнинке, у воды.
Началась разгрузка баржи. Михаил Гаврилович сидел поодаль от воды и посматривал на выгруженный кирпич и на то, как ловко стрела крана переносила на берег связки теса. Прикидывал в уме: куда и сколько понадобится пиломатериала, где и в каком доме необходимо произвести ремонт печей.
Во второй половине дня, проводив самоходную баржу, старик Чарымов направился в сторону школы. Давно там на береговой мачте не поднимался алый флаг. Сегодня же поднял Михаил Гаврилович этот сигнал радости.
– Ого-го! – крикнул Михаил Гаврилович, посматривая на поднятый флаг, и, погрозив кому-то невидимому пальцем, рассмеялся, а потом уже как бы сам себе сказал: «Ну что, взяли? Хрен вам в зубы вместо луковицы! Жив Улангай!»
2
С полуночи заморосил дождь. Верховой ветер тащил с северной стороны грузные тучи. К утру в районе Улангая почувствовалась прохлада, и на смену дождю пошел снег. Снег среди лета – такое для старожилов юганской земли не диковина.
Вышел Михаил Гаврилович на взлобок береговой: смотрит на песчаные берега Вас-Югана, покрытые снежком, поглядывает на небо и тихо говорит сам себе:
– Вот, прорва, вылезла из дыры небесной! Ладно, что еще снег теплый, без мороза выпал. Беды нынче не будет для зелени огородной. А у пахарей может хлеба повредить – морхлостью погубит.
На крыльце сидела Галина Трофимовна и посматривала на лениво падающие снежинки, вспоминала свою далекую юность. Этот летний снегопад напомнил о девичестве, воскресил в ее памяти осенний праздник покров.
Первый осенний снег именуется в Улангае святым покровом. У старожилов Кайтёса и Улангая покров не имеет «твердого» числа, отмечается осенью, обычно в тот день, когда небесный Перонос приказывает падать снегу на землю. В покров девушки, молодые женщины собирают первый снег в ведра, тазы и потом моются в банях снеговой водой, приговаривая: «Покров-покров, покрой землю снежком, а меня, младу, одинокую, женишком». Если девушка обижается на свою красоту, то ей в бане надо умыться покровной «снежницей» и попросить: «Пусть на лице моем будет белизна лебединая, а в глазах краса орлиная и пусть липнет ко мне любимый, как банный лист к голому телу».
Набрала Галина Трофимовна чистого летнего снега в таз эмалированный. Решила она, что пусть этот снег будет за «покровный». Помоет она в бане голову, будет волос на голове мягким.
С юго-западной стороны шел вертолет на Улангай. Михаил Гаврилович посматривал на плывущую «стрекозу», махал приветливо рукой.
– Эй, мать! Из омской стороны, с юга, вертолет наяривает. Тут и гадать не нужно: Андрей Шаманов с Таней летят!..
Не пошел Михаил Гаврилович встречать Андрея и Таню на улангаевский аэродром. Ведь Таня в первую очередь спросит о том, где ее сыновья. А что ответит старик? Лучше уж подождать, когда к нему домой придет Андрей Шаманов, и ему-то все можно будет сказать, как есть. А чего говорить? Ведь Михаил Гаврилович сам ничего толком не знает. Увела Югана молодых вождей куда-то на праздник Чагил. Вот уже прошло много дней, а их нет. Все ли благополучно там с Юганой и ребятами?
3
В стороне от Улангая, где Вас-Юган делает мучу, коленообразный поворот, вдруг начали раздаваться выстрелы.
Старик Чарымов бросил пазить сосновый столб, которому предстояло встать у сеней для державы заплота конюшни, с силой вонзил острый пазник в податливое дерево, а потом направился в избу.
Достал Михаил Гаврилович с полки свой древний бинокль времен первой войны с «германцем» и торопливо направился огородной тропой в сторону берега. Михаил Гаврилович приложил к глазам бинокль, начал рассматривать дальний берег поворота реки.
Потрепанный кожаный чехол от бинокля висел на узком ремне через шею. И своей озабоченностью, внешним видом напоминал Михаил Гаврилович сейчас губернатора какого-то сказочного владения. На старике длиннополая косоворотка, из белого льняного полотна-самотканки, перехвачена расписной опояской, похожей на радугу; шаровары, тонкого коричневого брезента, заправлены в полуболотные сапоги с отвернутыми голенищами. Да еще на поясе у деда Чарымова висит в берестяных ножнах промысловый нож, который стал носить недавно, после того как обнаглевший медведь пригнал к дому лошадь, да еще рычал и огрызался.
Из-за мучи выплыли четыре быстроходные лодки-дюральки. Рассмеялся старик:
– Вот тебе и сюрприз! Бери, Танюша, табакерку, нюхай табак и чихай до слез. Ведь на лодке девица красная, как у Стеньки Разина княжна.
И вдруг снова прогремели выстрелы.
– Вот тебе, мать, пироги с начинкой!
Михаил Гаврилович еще раз внимательно посмотрел в бинокль и точно определил, что палят братья Волнорезовы из старых дробовиков.
– Де-душ-ка-а! – крикнула Таня Волнорезова. – Что случилось? Что там за стрельба?
За Таней следом прибежал Андрей Шаманов, поспешно выхватил из рук Михаила Гавриловича бинокль, острым взглядом окинул плывущую лодочную эскадру и экипаж. «Вон оно что, наши воинственные ушкуйники возвращаются домой». Андрей отдал бинокль старику Чарымову, сел на землю и, откинувшись на спину, разбросав руки наотмашь, смотрел в небо и загадочно улыбался.
– Андрей, что с тобой? Что ты там увидел?
– Все, Танюша, в жизни идет по своему кругу… Ребята возвращаются с Чагила. Положено, по древнему обычаю, салютовать добрым духам поющими стрелами. Ребята решили вместо стрел кидать в небо свинцовую дробь.
– Дай, дедушка, подзорную трубу, – Таня обычно называет «подзорной трубой» древний бинокль деда Чарымова.
– На, мать. Посмотри на своих летящих орлов, – сказал Михаил Гаврилович, а сам скосил глаза на Андрея, как бы спрашивая у него: мол, что теперь нам делать?
– Они там ве-зу-ут де-ву-шку-у… – растягивая слова, как бы заикаясь, говорила Таня, а сама не отрывала глаз от бинокля. – Дедушка, кто и откуда там с ними в лодке? Чья это может быть девчонка?
Старик Чарымов коротко рассказал Тане о том, как Югана с разнаряженными парнями отправилась на Чагил и что еще собиралась она присмотреть невест, переженить ребят… Вот уж зря Михаил Гаврилович сообщил про это. Танино сердце и без того захлестывало тревогой.
– Боже мой, бо-же мо-ой! – восклицала Таня, схватившись за голову. – Югана совсем выжила из ума! На такое решиться… Искалечить жизнь мальчишкам. О, горе мне с этой Юганой! Отняла она у меня полжизни…
– Брось, Таня, реветь и рвать душу свою, а заодно и нашу. Ничего страшного не случилось. Возвращаются ребята с праздника. Ну а если и везут девушку, так что из этого. Ведь все равно через год или два они тебе сразу не одну, а четыре невесты приведут. Что ты скажешь им тогда? Запретишь жениться, что ли, – пытался убедить, успокоить Таню Андрей Шаманов. Он сидел на земле и, сказав это, нахмурился, достал из кармана кисет, набил трубку табаком, закурил.
