Кудрявый тоже принарядился и вышел на улицу. Один носок подозрительно раздулся и оттопыривает штанину: туда Кудрявый спрятал свои сокровища. Среди шумной ватаги он тотчас углядел Рокко и Альваро. Немытые, нечесаные, в пыльных штанах, широченных у бедер и сужающихся к лодыжкам, наподобие тех галифе, какие бывают у военных на старых фотографиях, а из штанин, как цветы из горшка, торчат чумазые ноги; да рожи в придачу — точь — в-точь из уголовной картотеки.
Отбросив смущение (издержки возраста), Кудрявый подошел и понял, отчего вокруг поднялся такой шум. Оказывается, они пасовали друг другу мяч, отобранный у сопляка, который утирал в сторонке слезы. Альваро повернул к Кудрявому физиономию, ставшую от ухмылки еще более приплюснутой, и небрежно спросил:
— Никак судьба улыбнулась?
— А то!
Все его существо лучилось таким самодовольством, что Альваро взглянул на него с интересом.
— Какие планы на сегодня? — в свою очередь спросил его Кудрявый.
— Н-ну… — скучающим и одновременно загадочным тоном протянул Альваро.
— Может, в Остию прокатимся? Я нынче при деньгах.
— Да ну? — На плоском лице вздулись желваки. — Сотни две небось у матери выцыганил?
Теперь и Рокко стал заинтересованно прислушиваться к разговору.
— Ага, сотни две! — внутренне ликуя, выкрикнул Кудрявый, затем, чуть понизив голос и поднеся палец к губам, добавил: — А пятьдесят кусков не хочешь?.. Пятьдесят, — многозначительным шепотом повторил он.
Альваро, а за ним и Рокко ошалело плюхнулись на ступеньку, еще немного — и попадали бы прямо в пыль. Кудрявый выждал, когда они чуть придут в себя, двумя пальцами взял Альваро за ворот рубахи и шепнул:
— Айда за мной!
Они свернули за угол, подальше от любопытных глаз, и Кудрявый показал им пятьдесят купюр.
— Да он не брешет! — удивился Альваро.
— Во везуха! — прибавил Рокко.
— Ну так что, едем в Остию?
— Спрашиваешь! — сказал Рокко.
— Сперва надо помыться, переодеться, — забубнил Альваро.
— Ну ступайте, жду вас тут, — благодушно разрешил Кудрявый.
Парни переглянулись.
— Слышь, Кудрявый, — замялся Альваро, — а ты заплатишь за нас в Ости?
— Какой разговор! — проявил великодушие Кудрявый. — Ведь вы мне вернете потом?
— Вернем, не сомневайся! — заверил Рокко.
— Значит, через полчаса на этом самом месте, — подытожил Альваро.
Они юркнули во двор, но вместо того, чтоб идти домой или стрельнуть у кого-нибудь пятьсот лир на билет в кабинку, свернули направо в маленькую арку, выходившую на виа Одзанам, и вошли в табачную лавку с телефоном на самом видном месте. Альваро небрежно снял трубку, набрал номер, а Рокко бросил в щель монетку в пятнадцать лир и стал следить за разговором, боясь пропустить слово.
— Алло! — прогнусавил Альваро. — Попросите Надю, пожалуйста… Да, Надю, это ее знакомый.
На том конце, видно, пошли звать Надю. Альваро тем временем, переглянувшись с Рокко, прислонился к стене с облупившейся штукатуркой.
— Алло! — вежливо произнес он минуту спустя. — Надя, это ты? Послушай, есть дельце… Ты свободна сегодня?.. В Остию не хочешь смотаться?.. Ну да, в Остию… Что?.. Ну конечно, что я, трепач?.. Жди нас в Марекьяро, поняла?.. Да, в Марекьяро… Ну там, на дорожке… Да-да, где в прошлый раз. В три… нет, в три пятнадцать… Ага, пока!
Довольный собой, он повесил трубку и вместе с другом вышел из лавки.
Надя неподвижно стояла на песке и злилась на солнце, ветер и купальщиков, что слетелись на пляж, точно мухи на мед. Тысячи людей от Баттистини до Лидо, от Лидо до Марекьяро, от Марекьяро до Принчипе, от Принчипе до Ондины. Все купальни переполнены, на песке ступить негде: кто разлегся кверху брюхом, кто спину калит, и все больше старики. Хотя и молодежи полно: ребята в семейных трусах или узеньких плавках, ну прямо весь стыд наружу, девчонки в обтягивающих купальниках, с распущенными волосами. И никому на месте сидится, будто у всех нервный тик. Перекликаются, визжат, сквернословят, играют, шастают туда-сюда по кабинкам, зовут сторожа… Отпетая шпана Затиберья, напялив сомбреро, играет на гармониках и гитарах, щелкает кастаньетами. Самбы сливаются с зажигательными румбами; репродуктор разносит их на весь пляж. И посреди всего этого — Надя в черном купальнике; чернущие, точно у дьяволицы, волосы выглядывают из-под пропотевших подмышек, а угольно-черные глаза горят ненавистью.
Ей около сорока, грудь и бедра упругие, мясистые, будто их накачали насосом. Она не в духе: ей надоело валандаться с этими чумовыми молокососами, тем более что в море она не купается, поскольку с утра помылась в тазу синьоры Аниты. Кудрявый, Альваро и Рокко минуты не помолчат, все извертелись. А Наде хочется поскорей выбраться отсюда.
— Ты нынче вроде не с той ноги встала? — невозмутимо спрашивает Альваро, заметив ее настроение.
От этих слов Надя свирепеет.
— Пошли отсюда! По-быстрому дело спроворим — и по домам! Чего мы тут застряли, интересно знать!
— Да куда торопиться-то? — лениво откликается Рокко.
Надя шипит, как змея, уголки губ обиженно опускаются, а глаза от ярости меняют цвет на землисто-серый, как у хронических сердечников.
— Или расхотел? — Она так и сверлит взглядом Альваро.
— Да нет, отчего ж? — пожимает плечами тот.
— Ну так пошли, чего ждать? — Надя яростно выплевывает слова из ярко накрашенных губ, напоминающих адово пламя.
Лицо Альваро расплывается в добродушной усмешке.
— Глянь-ка, неймется ей нынче! Поостынь уже, не маленькая.
— Да пошел ты, сучонок! — шипит она и разражается грязной бранью.
— Ну так и быть, уважим ее, — снисходит Рокко и подмигивает другу. — Да ты не боись, мы не подкачаем!
— И Кудрявый тоже, — добавляет Альваро. — Не гляди, что сопляк, по этой части он кому хошь сто очков вперед даст!
Кудрявый и ухом не ведет — лежит себе на песке, раскинув ноги, будто не о нем речь. На голове — тоже соломенная шляпа, из-под которой выбиваются тугие, непокорные завитки.
— Ладно, пошли, — решается Альваро и кивает на сарай-развалюху вдали.
Надя прячет радость под маской брезгливого равнодушия, упирается руками в песок и, отклячив зад, полегоньку приподнимает свои жирные телеса.
— Стойте! — командует Альваро. — Я первый!
В мгновение ока он скрылся за топчанами, зонтиками и грудой человеческих тел. Немного погодя следом потащилась и Надя, загребая босыми ногами раскаленный песок.
Кудрявый и Рокко остались на берегу ждать своей очереди. Рокко вытянулся, закинул руки за голову; выражение лица, как всегда, дурашливое. Кудрявому немного странно, что ни Рокко, ни Альваро за весь день и словом не обмолвились о том, чтобы искупаться: им только и дела, что пялиться на девиц, стаями налетевших из Затиберья и Прати, из Маранеллы и Куартиччоло, Наконец он набрался храбрости и спросил:
— Рокко, ты плавать-то умеешь?
— Спрашиваешь! — нимало не смутясь, ответил тот. — Да я как рыба плаваю!
— Ну так пошли, окунемся, все равно пока делать нечего.
— Не, я не пойду. — Рокко сладко зевнул. — Сам ступай, коли охота.
— А я пойду, — в тон ему отозвался Кудрявый, сбросил сомбреро и потрусил к воде.
Но у берега он долго раздумывал — пробовал воду то одним мыском, то другим, затем вошел по колено, всякий раз отпрыгивая от набегавшей волны, будто она давала ему пинка под зад. В море было тесно от купающихся, меж людских голов ритмично покачивалась лодка. Наконец он набрал в легкие воздуху и нырнул, как утка. Но не поплыл, а только лязгал зубами по шейку в воде и смотрел, как мальчишки забираются на корму лодки и ныряют оттуда вниз головой. Когда он вылез из воды, Рокко и Альваро уже освободились. Настала его очередь, но он медлил — нахлобучил шляпу и растянулся на песке. Тогда Альваро пощелкал челюстями и обратился к нему:
— Эй, Кудрявый, пока не ушел, может, угостишь нас чем-нибудь?.. Да нет, если не хочешь, то… Но ведь у нас едва-едва денег наберется на кабинку да на проезд.
— Это пожалуйста.
Кудрявый, сбегал в кабинку, достал из носка одну бумажку, и выглянув, помахал ею приятелям.
Те встали и вместе с ним направились в бар пить кока-колу.
Солнце клонилось к закату, а народу на пляже только прибавилось. Море сверкало, точно клинок в людском муравейнике. Кабинки полнились криками, под душ залезали сразу вдесятером, будто муравьи, облепившие скелет. Оркестр наяривал вовсю, ему вторил фонограф Марекьяро.
— Ну, Кудрявый, — сказал немного погодя Альваро, — давай.
Кудрявый тут же вскочил, и все засмеялись, видя его готовность — даже Надя, которая уселась за столик и слегка оттаяла.
— Только заплати сперва, — добродушно заметил Альваро, считая неуместным насмехаться над приятелем.
— Ой, позабыл совсем, — смешался Кудрявый и хохотнул, хотя в душе ему было не до смеха.
