СМЕРТЬ ФИЛОСОФА
рассказ
Хмурая поздняя осень, 1990 год. Домодедовский аэропорт – огромный, неуютный, грязный, кишащий народом. Пассажиры многих рейсов не могут улететь по причине погодных условий в аэропортах прибытия. По той же причине многие встречающие тоже не могут сделать то, за чем сюда приехали и покинуть аэропорт. Сидячие места во всех залах заняты, кроме того люди сидят прямо на чемоданах, сумках и прочих вещах. Даже перемещаться по зданию аэропорта нелегко, везде и всюду люди, багаж… усталость, раздражительность… всеобщее неудобство.
Философ приехал за два часа до своего рейса. То, что там, куда он летел, на его родине стоит хорошая погода, он знал заранее, в аэропорт ехал в отличном настроении. Здесь, в Москве, у него все, что называется, сложилось. Издание его книги, основной вопрос, ради которого он и приезжал в эту сырость и слякоть со своей теплой, благодатной и ухоженной родины… этот вопрос решился положительно. Книгу окончательно поставили в «план» на будущий год, более того не посмели ни в малейшей степени корректировать его авторский текст. Наконец-то здесь вроде бы осознали, с кем имеют дело и внешне издательские работники держались с ним крайне вежливо и предупредительно. Наконец-то и до этих тупорылых правнуков крепостных рабов дошло, что именно он на сегодняшний день самый крупный советский философ. Ох и тупые эти русские, а еще обижаются что нацмены почти все интеллектуальные ниши захватили. Да как тут не захватить, если так называемая титульная нация, в любой науке, что называется, не в зуб ногой. Так и с ним, только сейчас, наконец, уяснили то, что имеет место уже лет тридцать. Ну, да ладно, лучше поздно, чем никогда…
Едва Философ, отряхнув кепку, слегка намокшую от мелкого моросящего дождя, ступил на территорию циклопической «стекляшки», собственно здания аэровокзала, ему в нос буквально шибанул противно-теплый спертый воздух, где процент углекислоты выделяемой тысячами людей, наверное, в разы превышал все допустимые нормы. По ушам буквально ударил, заставив напрячься барабанные перепонки, разноголосый, многочастотный гомон, в котором, тем не менее, не тонул бесследно мощный голос громкоговорителей, информирующий пассажиров и встречающих о начале регистрации и сдаче багажа, о прилете и отлете, задержке рейсов. Философ человек зрелый, можно даже сказать пожилой, и казалось с позиции своего возраста, жизненного опыта, к тому же учитывая его профессию, по всем этим «показателям», должен был ко всем этим неудобствам отнестись, образно говоря, философски. Но он не мог… не хотел, ибо слишком сильно ненавидел все, что его здесь окружало. Он сразу понял, что где-нибудь присесть и просто подождать без лишней траты моральных и физических сил, остававшиеся до отлета его самолета эти два часа ему здесь вряд ли удастся. Скорее всего, придется все это время простоять, прислонившись к какой-нибудь грязной стенке или опорному столбу. Разум Философа начал совсем нефилософски «закипать». Оный боролся с «голосом благоразумия», уверявшего, что все это всего лишь временные неудобства. Их надо перетерпеть, дождаться рейса и часа через четыре он уже будет дома в зажиточном и прекрасном краю, где его земляки живут в просторных жилищах, заполненных дорогой импортной аппаратурой и мебелью, едят только свежие, качественные овощи и фрукты, те же мандарины прямо с дерева, пьют лучшие в мире вина… Но почему-то именно сейчас ему не хотелось слушать этот «голос», не хотелось терпеть, мучиться. Кто он и кто эти!? Эти, с позволения сказать, люди тоже здесь мучаются, терпят тесноту грязь неудобства… Но они ведь и живут так, также жили их и ближайшие и далекие предки, в тесных убогих жилищах, ели скудную, плохую пищу, носили плохую одежду и обувь. Они такой народ, такая нация, которая мучилась и терпела всегда и всегда будет плохо, неудобно жить. А он… он принадлежит к небольшому, но культурному и гордому народу, который считает плохую жизнь и мучения позором. К тому же он гений. А раз так, то он терпеть так же как это быдло не должен, не хочет, не будет…
Вообще-то философ слыл очень сдержанным человеком. Да и как можно, даже имея сверхспособности достичь каких-то высот в любой области в стране, где титульной нацией является народ-дебил, и управляют ею руководители-дебилы. Именно благодаря сдержанности, он сумел в свое время здесь в Москве закончить самый престижный в стране ВУЗ, аспирантуру, потом там же преподавать, издать множество своих научных трудов… И это при условии, с годами все нарастающей ненависти ко всему «титульному», даже к языку, на котором он писал свои труды. И он от этого так устал… Его ненависть не умещалась в нем, рвалась наружу, и ему все труднее становилось ее прятать, сдерживать. В последние годы он жил уже на родине и вроде бы немного отдохнул, отошел. Но всякий раз, когда приезжал сюда, даже на короткое время, вновь с прежней силой начинал ненавидеть всю эту мерзость, тесноту, нищету, пьянство, поедание селедки на газете. И, что особенно его не то смешило, не то бесило, то что большая часть этого «стада» до сих пор убеждено, что они живут в самой свободной и справедливой стране, «где так вольно дышит человек». Даже редкие «выпуски» их за границу не добавляли им ума, чтобы понять, что это не так. Они до сих пор верят той чуши, что на Западе потому живут лучше, что столетиями грабили колонии, да и сейчас продолжают процветать за счет стран «третьего мира». Уж кто столетиями грабил так это в первую очередь титульные русские, цари грабили нерусские народы, генсекретари тоже грабили союзные республики. Но даже всех ограбив, они не могут научиться нормально, хорошо в достатке жить. Чем же еще объяснить, что даже ограбленные нетитульные народы Союза живут лучше этих титульных. Только патологической тупостью русских и их руководства. Как же еще можно охарактеризовать народ и руководство, которые запуская спутники в космос умудряются жить по уши в дерьме, есть «бумажную» колбасу, за которой еще приходится давится в многочасовых очередях.
Когда началась эта Перестройка, инициированная мужем его университетской однокурсницы, пробившемуся на самый верх в иерархии этой страны… Он его хорошо знал, он тоже учился в те же годы в том же университете, только на другом факультете. Как только он на ту вершину взобрался, Философ окончательно понял – этот народ вообще недостоин быть тем, кем является, основным народом сверхдержавы, по которой сверяют свой путь многие другие народы, попавшие в его историческую «сферу притяжения». Сама идея коммунизма, может, и не так уж плоха, но разве можно идею «светлого будущего человечества» осуществлять на базе столь никчемного народа. Разве могут придти к этому светлому будущему люди, не имеющие в зародыше, генах элементарного чувства собственного достоинства!? Это чувство присуще всем, и большим, и малым народам – у русских его нет и никогда не было. Как же тогда можно подчиняться этим людям и руководителям народам, у которых чувство собственного достоинства не только есть, но и чрезвычайно сильно развито? Здесь, конечно, в первую очередь Философ имел в виду свой народ. Нет, даже самые последние особи из его народа никогда не опустятся до такого, чтобы есть селедку на газете и пить плохую водку в подворотне, не потерпят, чтобы его жена, сестра, или дочь укладывали шпалы на железной дороге, или таскали кирпичи, не потерпят чтобы у его матери не было хороших платьев и хороших зимних сапог. Он украдет, обманет… убьет, наконец, но не потерпит. А они терпят все это, и еще множество всяких мерзостей, что творит с ними их власть. А власть, «натренировавшись» в издевательствах над русскими, обнаглела до того, что начинает так же относиться и к другим народам, у которых есть то, что нет у титульной, скотоподобной нации, есть чувство собственного достоинства. Нет, это у них не пройдет, с этим надо решительно кончать. Хватит вместе с русскими жить в дерьме и страдать. Зачем жить в одной стране с народом, который такую скотскую жизнь считает нормальной и не пытается ее изменить!?..
Через громкоговоритель объявили, что вылет ряда рейсов, в том числе и его, задерживается на неопределенное время. Настроение философа еще более ухудшилось: «Все-то у них не так, и руки не оттуда растут и головы нормально не варят…». Он конечно понимал, что погодные условия ни как не зависят от качеств русского народа… Впрочем, если поразмыслить, пофилософствовать, то и здесь можно обнаружить определенную связь-закономерность. Ведь все нормальные народы сумели обустроиться на участках земной суши с вполне приемлемым климатом: французы, немцы, итальянцы, испанцы… То же самое можно сказать о его народе. Даже ближайшие родственники русских, украинцы и те устроились на лучшем месте. А эти уроды куда заперлись? В леса, в болота, в холод. Даром что земли больше всех нахапали, но самой худшей, где жить почти нельзя. Хуже чем у них среда обитания пожалуй только у чукчей и им подобным совсем уж убогих народов. То ли дело его родина, стоит только на нее посмотреть и сразу становится ясно, такую землю может населять только столь же прекрасный и обязательно гордый народ…
