— Поверь, я пришел к тебе как друг, с самыми добрыми и искренними намерениями. Мне хочется с тобой поговорить. Удели мне несколько минут. Дай руку.
Внезапно она сама взяла меня за руку и направилась в спальню, но я решительно воспротивился:
— Нет, нет! Не надо этого. Сядем лучше здесь, в холле. Здесь удобнее.
Она бросила на меня удивленный взгляд, но послушалась. Мы сели на софу, и я стал нежно гладить ее руку.
— Зачем ты скрывала от меня все это? — нарушил я молчание.
— Я не могла иначе. Там мое убежище, там я забываю свой позор, грязь, окружающую меня. Там мой сын, единственное мое сокровище, ради которого я живу. Я хочу воспитать его честным, порядочным человеком. Ради его счастья я готова на все.
Она помолчала, затем продолжала срывающимся голосом, все более и более, волнуясь:
— Мой сын не должен знать унизительной нужды и лишений, Я хлебнула в жизни немало горя и буду оберегать от него сына, пока бьется мое сердце.
— Но ведь ты могла бы обеспечить счастливую жизнь сыну иным путем, — осторожно сказал я.
— Мы с тобой уже говорили на эту тему! — ответила она твердо. — Мне нужно очень много денег. Я хочу дать сыну лучшее воспитание и образование, хочу сделать из него достойного человека.
Она неотрывно смотрела в угол комнаты, — казалось, будто она видит там своего мальчика.
— Я даю ему все. Он должен быть красиво одет, есть только самые вкусные вещи, учиться в лучшей школе. Он должен жить так, как живут дети избранного общества.
Вдруг лицо ее озарила светлая улыбка, и она сказала с милой непосредственностью:
— Представляешь, ему еще нет и восьми, а он уже болтает по-английски, по-французски и по-итальянски! Мог бы выбранить меня сразу на трех языках! Если бы ты знал, какой это живой и ласковый ребенок! — И она засмеялась.
— Как бы мне хотелось познакомиться с ним поближе!
— Ты правду говоришь?
— Конечно, я очень люблю способных, смышленых детей.
Ее глаза заблестели:
— Я буду очень рада, если ты с ним познакомишься и подружишься. Увидишь, он даже лучше, чем я его описываю.
— Но где же я с ним встречусь?
Подумав секунду, она предложила:
— Хочешь, я приглашу тебя на чай?
— Туда?!
— Ну да, к нам домой на привокзальную площадь. Туда тебя приглашает Бахийя.
— Насколько я помню, Бахийя угрожала убить меня, если я появлюсь на пороге ее квартиры?
Она ласково погладила мою руку:
— Да покарает Аллах того, кто захочет причинить тебе зло.
— Правда?
— Правда! Итак, я приглашаю тебя в гости завтра к шести.
— Могу я спросить о причине такой удивительной перемены?
— Не знаю… скажу одно — я чувствую к тебе безграничное доверие.
— Благодарю! Постараюсь всегда быть достойным этого доверия, оно мне очень дорого!
— Я представлю тебя как своего жениха.
— Жениха?!
— Ну да. Ведь на ту квартиру ко мне может прийти только мой жених.
— Замечательно!..
— Запомни: я познакомилась с тобой в госпитале, где работаю сестрой. Много работаю, даже ночью. Что касается тебя, то ты проходишь практику в том же госпитале.
— Прекрасно! Значит, я…
— Пока еще не врач. Студент-выпускник.
— Великолепно!
— Итак, познакомились мы в госпитале. И влюбились друг в друга. Ты сделал мне предложение, и мы решили пожениться.
— Совсем как в романе!
— В доме Бахийи ты будешь юношей, воспитанным в старых традициях, весьма скромным, серьезным, может, даже застенчивым, как девушка.
— Я постараюсь как можно лучше сыграть свою новую роль.
— Может быть, тебе не по вкусу роль моего жениха?
— Что ты! Но это ведь только спектакль.
— Хотя бы и так…
— А не кажется ли тебе, что это самый настоящий обман?
Она метнула на меня сердитый взгляд:
— Ради бога, Фахим, не осложняй жизнь. Обойдись на этот раз без философских рассуждений.
Я засмеялся:
— Ты права, не надо ничего осложнять. Не сердись, я сделаю все так, как ты хочешь.
Но она не успокоилась.
— Обман?! — воскликнула она, вскочив. — О каком обмане говоришь ты, умник?
Пристально глядя мне в глаза, она сказала:
— Все мы обманщики, все! Или ты хочешь сказать, что сам никого никогда не обманывал? Ну-ка, скажи! Никогда не лгал, не лицемерил, не притворялся?
— Довольно! Довольно! Признаю́сь — я дьявол в образе человеческом.
Мы рассмеялись. Она прижалась ко мне:
— Ты мое счастье! Любовь моя! Сокровище!
Наши губы слились в страстном поцелуе. Вдруг раздался резкий звонок. Наваим вырвалась из моих объятий и бросилась к двери. На пороге стоял английский офицер. Она встретила его радостной улыбкой. Гордо подняв голову и бросив на офицера взгляд, исполненный презрения, я твердым шагом прошествовал к двери.
Не помню, как я сбежал с лестницы. Гнев и злоба буквально душили меня. «Нет, не пойду к ней на чай, — думал я, — не приму приглашение этой лицемерки. Больше она меня не увидит — ни здесь, ни там… Между нами все кончено… Навсегда».
Но на следующий день ровно в шесть я стоял у двери ее квартиры на привокзальной площади.
Из-за двери доносились звонкие мальчишеские голоса:
— Слава герою! Да здравствует майор Абдалла-бек — гроза англичан!
Сквозь шум слышался низкий хриплый голос:
— Да здравствует родина! Да здравствует свободный Египет! Долой мандат!
Ребята с энтузиазмом повторяли эти призывы.
В замешательстве стоял я перед дверью, не решаясь нажать кнопку звонка.
Но вот неожиданно дверь отворилась, и на площадку выскочил смуглый парнишка; он по-военному печатал шаг и лихо отдавал честь приятелям. Веселый и возбужденный, побежал он вниз по лестнице, прыгая через ступеньку. Это был мой знакомый — сын бавваба.
Заглянув в холл, я увидал там несколько мальчишек. На головах у них были цветные бумажные шлемы, в руках они держали обнаженные жестяные сабли и национальные флажки.
Появилась Бахийя. Она осторожно пробиралась между мальчиками и уговаривала:
— Потише, ребятки! Поиграли и хватит — вы ведь устали.
Шум и гам постепенно стихли.
Тут Бахийя заметила меня и, слегка смутившись, поспешила навстречу.
— Входи, пожалуйста! Прошу! — сказала она и жестом пригласила меня в холл. — У нас так шумно…
Мальчишки с любопытством уставились на меня, перешептываясь и подмигивая друг другу.
Я наклонился к Бахийе и тихонько сказал ей на ухо:
— Я помешаю им, может, мне прийти в другой раз?
Но она схватила меня за руку и ввела в гостиную:
— Нет, нет! Они уже наигрались. Это все товарищи моего Вафика. Подожди минутку! Я сейчас вернусь.
Она быстро вышла из комнаты. Дверь осталась приоткрытой, и я мог наблюдать за тем, что происходит в холле.
Перед мальчиками появился невысокий сухощавый старичок. Лицо у него было худое, с глубоко запавшим ртом. Он шел старческой походкой, опираясь на трость, стараясь держаться молодцевато, как командир на смотру полка.
Старичок был так мал и так худ, что почти не выделялся среди мальчишек. Все же мне удалось разглядеть, что одет он в поношенный черный фрак. Грудь его украшали самодельные раскрашенные ордена. Ребята запрыгали вокруг него, громко чего-то требуя.
— Построиться! — строго приказал старичок. — Порядок прежде всего!
Он выстроил ребят в шеренгу и каждому вручил кулек с конфетами.
Затем, став перед строем и изо всех сил стараясь держаться прямо, напрягая голос так, что вздулись жилы на его тонкой шее, он скомандовал:
— Песню!
Старичок принялся размахивать рукой и отбивать такт ногой, как дирижер полкового оркестра, а мальчики старательно выводили:
О родина моя — Египет, знай:
Ты — бесконечно близкий сердцу край!
Прекраснее земли на свете нет,
Прими же благодарность и привет
За то, что дал нам полноводный Нил,
За то, что злаки щедро уродил,
Что ясен над тобою небосклон, —
За все тебе, Египет, наш поклон!
С последним словом этой патриотической песни старичок крикнул:
— Отдать честь!
Руки ребят взлетели к головным уборам. Последовала команда:
— Р-разойдись!
Мальчики снова загалдели, покидая холл и на ходу обсуждая свои дела.
В комнате остались лишь старичок и мальчик — по-видимому, Вафик.
В холл вошла Бахийя:
— Папа, сними фрак. Да и Вафику нужно умыться и сменить платье.
Старичок закивал, как послушное дитя:
— Сейчас, сейчас все сделаем.
Взяв мальчика за руку, он исчез с ним в коридоре.
— Извини, пожалуйста, за шумную встречу! Ничего не поделаешь! Дети есть дети! — сказала Бахийя, входя в гостиную.
