Войну можно разделить на три периода. В течение первого периода (1914–1916) центральные державы добивались перевеса сил на суше, а союзники господствовали на море. Положение казалось патовым. Этот период завершился переговорами о взаимоприемлемом мире, но каждая из сторон все еще надеялась на победу. В следующий период (1917) произошли два события, которые привели к дисбалансу сил: первое — вступление в войну США на стороне Антанты, второе — революция в России и ее выход из войны. Третий период (1918) начался последним крупным наступлением центральных держав на западе. За неудачей этого наступления последовали революции в Австро — Венгрии и Германии и капитуляция центральных держав.
Глава шестая
Война — войной, а учиться–то надо…
— В молодости мой отец, Борис Берзон, мечтал о том, чтобы получить хорошее образование, а вместе с ним и надежную профессию, — вспоминает Жанна Кригер. Во время военных завихрений он попал в Харьков и там поступил в Технологический институт, где проучился год или полтора. Это было блестящее учебное заведение. Технологический институт в Харькове был открыт еще в 1885 году. Первым директором его стал известный ученый, профессор механики В. Л. Кирпичев. О качестве подготовки научных кадров в Харьковском технологическом говорят такие факты: среди его выпускников — пионер отечественной авиации, выдающийся корабельный инженер Л. М. Мациевич, нарком тяжелой промышленности Л. Б. Красин. Вслед за Технологическим в городе появились Женский медицинский институт (в 1910 г.) и Сельскохозяйственный институт (эвакуирован из Александрии в Харьков в 1914 г.). Всего накануне революции в Харькове было шесть высших учебных заведений, в их стенах по преимуществу и велись научные исследования.
— Бабушка, Ада Иосифовна (вообще ее официальное имя — Гульдия, и дедушка звал ее нежно Гуля или Гуличка), — вспоминает Борис Кригер, — в то время бросила учебу, видимо, в Женском медицинском институте в связи с нагрянувшей, как снег на голову, революцией, поступила в Медицинский университет в Братиславе.
Медицинский факультет университета в Братиславе (LekАrska fakulta Univerzity KomenskИho) был основан в 1919 году. Как раз примерно в это время на него поступила бабушка и проучилась там четыре года, до 1924 года, когда дедушка забрал ее с медицинского факультета, не дав доучиться один год, и, обвенчавшись, они уехали жить в Румынию, где дедушке предложили работу по специальности…
Жанна Кригер подтверждает:
— У мамы после революции жизнь тоже была связана с Европой. Она училась в Харькове, но когда началась революция, родители отправили ее в Чехословакию. Там она поступила на медицинский факультет университета, дело близилось к концу. Всего лишь год — и она стала бы дипломированным врачом. Но тут вмешался жених. Он закончил институт и получил выгодное назначение — главным энергетиком в англо–румынской нефтеперерабатывающей фирме UNIREA Oil Company, в городе Плоешти, которая, как оказалось, существует до сих пор! И он принял решение создать семью. Тем более, что невеста имелась. Зачем же ему ехать на новое место одному? И он вызвал маму. Она, наверное, имела на папу серьезные виды и потому пришлось оставить университет. Он сказал ей: не надо ничего, денег нам хватит и без твоей работы. Так образовалась наша семья. Папа уехал в Плоешти, в Яссы, и там приступил к работе.
— Мы мало знаем о том времени. Как бабушке и дедушке удавалось поддерживать связь? Как и где они познакомились? Когда решили пожениться? Это все окутано тайной… — размышляет Борис Кригер. — Скорее всего, их любовь разгорелась, когда они оба
учились в Харькове. Так или иначе, бабушка всегда проявляла огромный интерес к медицине, который она и привила мне, своему внуку. Бабушка рассказывала о студенческих годах немного, говорила, что жили бедно, покупали обрезки колбас, а также крошки от тортов, и что это было исключительно вкусно. Обучение медицине никогда не было простым занятием. Бабушка даже начала курить, когда работала на занятиях по анатомии, связанных с вскрытием трупов. Она помнила латынь со студенческой скамьи и с детства привила мне вкус к этому холодному языку… Я помню, как–то она мыла посуду, а я к ней приставал, чтобы она говорила мне латинские слова… «Как будет череп по латыни?» — спрашивал я. «Сranium», — отвечала бабушка. «Краниум», — смеялся я, думая, что она шутит, вот смотрит на кран, моя посуду, и говорит «краниум»… Но она не шутила… Череп по–латыни действительно оказался Сranium… Я записывал за ней латинские слова, и до сих пор обожаю латинские тексты, имею немало учебников и покупаю книги по–латыни, когда это возможно… В медучилище, а потом в мединституте все удивлялись, откуда у меня чувство латинского языка, я как–то интуитивно склонял существительные и очень часто попадал в точку… Вот все–таки как важно, кто и чему учит нас в детстве. Мне кажется, бабушка всегда жалела, что не закончила медицинский факультет. Она читала медицинские книги даже в глубокой старости, удивляясь новшествам современной медицины. Я помню ее читающей маленькую зеленую книжку с огромными, в 12 диоптрий, очками и лупой… Ей удалили катаракту.
Но в то время в Свердловске, видимо, еще не вставляли искусственных хрусталиков, и она осталась без хрусталика вообще, поэтому очень плохо видела…
История с медицинским университетом повторилась… Я выхватил мою жену Анюту из мединститута, и она тоже, как и моя бабушка, не закончила его, хотя всегда мечтала заниматься медициной и все время порывалась работать медсестрой. Бабушка, кстати, во время Второй мировой войны одно время работала медсестрой. Я почти ничего не знаю об этом. Я не могу не винить себя в том, что не пытался узнать как можно больше о жизни моей бабушки, но ее рассказы были скупы и содержали больше мелких подробностей, чем общие картины. Я думаю, это было связано с вечным страхом, который она постоянно испытывала… Живя в сталинской России, люди учились держать язык за зубами. Она всегда говорила мне: «Тише, и у стен есть уши…». Только теперь я понимаю, что у нее были все основания так говорить, но тогда она мне казалась чудачкой и боягузкой… «Ну какие уши могут быть у стен?» — думал я по–детски и представлял такие огромные лопоухие уши, растущие прямо на стене, из–под коврика над моей детской кроватью. Но я ее очень любил и такой. А теперь я стал понимать, почему она старалась меньше говорить о своей жизни до того, как они вернулись в Россию в 1940 году, да и после… «Язык твой — враг твой», — повторяла бабушка, и я опять же не понимал, чего такого в этом языке вражеского. Она очень не любила, когда я показывал своему приятелю по двору старые открытки из–за границы тех времен… А я, грешным делом, выменивал их, дурак, на новенькие чехословацкие открыточки, которые были у приятеля по двору Димы…
Мне кажется, лучше все–таки надо было объяснить… Надо было сказать: «Боря, эти открытки — воспоминания о моей жизни, это все, что осталось мне от моей молодости и счастья… Пожалуйста, береги их…» Может быть, я бы понял. А может, мне и говорили, наше детство поражает нас, взрослых, своей необъяснимой подчас тугодумностью, граничащей с дебилизмом… Открытки часто были подписаны на неизвестных языках, и я не мог понять, в чем их такая исключительная ценность… Бабушка знала много языков… Она мне говорила слова на разных языках, а я смеялся. Помню, говорит: по–чешски духи — ванявки… А и правда, ванявки.
У меня до сих пор на письменном столе стоит бабушкина фотография в рамке, вместе с ее проездным билетом и надписью по–чешски… Она была очень красива, судите сами.
Глава седьмая
Сюрпризы Гражданской войны
Харьковское студенчество было весьма революционно настроено. «…Тогда поднялось все харьковское студенчество, было постановлено устроить забастовки и демонстрации…» (Ленин. Полн. собр. соч. Т. 5. С. 371).
— Неудивительно, что какими–то путями мой отец, Борис Берзон, связался с бригадой Пархоменко, — вспоминает Жанна Кригер. — Пути Гражданской войны увели его на поля Украины, пришлось расстаться с институтом…
Александр Яковлевич Пархоменко [12(24). 12. 1886, с. Макаров Яр, ныне с. Пархоменко Краснодонского р-на Ворошиловградской обл., — 3.01.1921, с. Бузовцы, ныне Жашковского р-на Черкасской обл.], герой Гражданской войны. С 1900 года рабочий Луганского паровозостроительного завода, с 1904‑го — член КПСС. В Советской Армии с 1918‑го. Активно участвовал в революционном движении. В 19051907 годах был одним из организаторов боевой рабочей дружины, затем руководителем крестьянского восстания в с. Макаров Яр. Неоднократно арестовывался. В 1916‑м — один из руководителей политической стачки на Луганском патронном заводе. В том же году был мобилизован в армию. Во время Февральской революции 1917 года отряд солдат во главе с Пархоменко разоружил Марьинский полицейский участок в Москве и штурмовал здание телеграфа. По возвращении в Луганск (март 1917 г.) Пархоменко принимал активное участие в сплочении пролетарских сил, вел борьбу с меньшевиками и эсерами, создал на патронном заводе боевую дружину, возглавлял штаб Красной Гвардии. После Октября 1917‑го участвовал в установлении Советской власти в Донбассе, в подавлении мятежа Каледина и в борьбе против Центральной Украинской рады. С марта 1918 года. возглавлял штаб первого Луганского отряда (комиссар К. Е. Ворошилов), который участвовал в боях с немецкими войсками. В боях за Донбасс, при обороне Харькова, в героическом походе 5‑й Украинской армии к Царицыну ярко раскрылись военное дарование, организаторские способности Пархоменко, его бесстрашие. В июне 1918 года он с отрядом прошел через занятые врагом степи в Царицын; здесь в октябре 1918 года был назначен особо уполномоченным РВС 10‑й армии. С января 1919 года Пархоменко — военный комиссар Харьковской губернии, начальник гарнизона Харькова и одновременно уполномоченный по снабжению Харьковского военного округа. Командовал группой войск при разгроме банд Григорьева. За умелое руководство сводным отрядом советских войск при взятии Екатеринослава (Днепропетровск) и проявленные при этом мужество и храбрость был награжден орденом Красного Знамени. В последующем командовал Харьковской крепостной зоной, образованной в связи с наступлением деникинских войск. С декабря 1919 года — особоуполномоченный РВС 1‑й Конной армии, с апреля 1920‑го — начальник 14‑й кавалерийской дивизии этой армии. В Киевской операции 1920 года и в боях в Северной Таврии проявил большое мужество, храбрость и самообладание, за что был награжден вторым орденом Красного Знамени.
